- Аугусто верит в то, во что хочет верить. Это относится равно к законности его происхождения и к малодушию его врагов.

- Если твой хозяин так силён и самоуверен, - резко спросил я, - то зачем я ему сдался?

- Затем, что если бы не ты, мы бы захватили Аугусто в Шимране. И если бы не ты, он никогда не узнал бы об обманном манёвре, который Агилойя пытался применить в битве при Гордзо. Когда колонна зашла с левого фланга, а основные силы бросили вам в тыл, помнишь?

- Ты был там? - спросил я после долгого молчания.

- Был, - ответил Этьен.

Я пытался понять, о чём он думает. Увидеть его - и не мог, всё равно не мог. Впрочем, я решил, что наконец-то понял его. Агилойя прознал, что мы были знакомы в детстве, и подослал его ко мне, полагая, что старый друг легче сможет уговорить меня стать предателем. Это никак не укладывалось у меня в голове. Ты же знаешь меня, Этьен. Ты сам сказал, что я не переменился. Так как ты можешь думать, что есть в этом мире сила, способная купить меня и заставить предать того, кому я присягал? Того, кому я верю?

Этьен сидел напротив меня, поигрывая ножкой бокала, и молча ждал. Солнце тем временем встало, но эта сторона дома выходила окнами на запад, и в комнате, где мы сидели, по-прежнему было сумрачно.

- Ты с Агилойей ради денег, - сказал я наконец. - Я правильно тебя понял?

Он кивнул, не очень уверенно, однако не переставая улыбаться.

- А я с Аугусто - не из-за денег, Этьен. Я с ним потому, что верю в него. Я провёл два года довольно близко к нему и думаю, что успел его неплохо узнать. Он действительно может вернуть Вальене то имя, которым когда-то гордились мы все. Неужели это совсем ничего не значит для тебя?

- Ничего, Леон, - спокойно сказал Этьен. - Я был во многих странах. А ты был? Что ты видел, кроме этого душного тесного городка, который мы подобострастно кличем Столицей Мира?

- Ничего, - честно ответил я. - Но я знаю, что человек, вышедший из этого городка двести лет назад, объединил под нашим именем целый материк. Он открыл нам дороги, библиотеки, театры других стран. Благодаря ему наладилась торговля, развились ремёсла, появились мануфактуры. Я знаю, что простые люди после эдикта Рикардо стали жить лучше - и в Вальене, и в провинциях. И ещё я знаю, что потом слабые потомки Рикардо столетиями разворовывали то, что он накопил, и разрушали то, чего он добился. И что впервые императором стал человек, который может это остановить. А ты и твой хозяин со своей жаждой власти и денег рвётесь ему помешать. Ты хочешь, чтобы я оставил его и пришёл к вам, Этьен? Ты вправду думал, будто есть хоть малейший шанс, что я на это пойду?

Я говорил с ним грубо, грубее, чем хотел; в конце я почти кричал. А он не смеялся больше, только слушал меня, хмуро глядя из-под сведённых бровей, и лишь когда я умолк, коротко и жёстко усмехнулся.

- Какие пафосные речи, мой друг. Верность и слава, значит, так? Однако ты не больно противился, когда он за два года сделал тебя из рядового мушкетёра лейтенантом императорской охраны.

- Ты знаешь, зачем мне это было нужно. Это была единственная возможность жениться на Элишке. Теперь я имею всё, о чём когда-либо мечтал. И единственная моя цель теперь - служить своей империи и своему императору.

Я ждал новых возражений, был готов к ним, но Этьен молчал. Он как будто поник в кресле, сжался, сделался словно меньше и моложе, и теперь я почти узнавал его - мальчишку, каким он был, когда мы проводили детство бок о бок.

- Мне жаль, но, боюсь, я вынужден просить тебя уйти, - помолчав, сказал я. Очень не хотелось вот так выставлять его за порог, но мне было трудно находиться рядом с ним, трудно смотреть на него. Не знаю, может, от того, что я в ту ночь слишком устал.

После моих слов он помедлил немного, потом встал. Мне всё чудилось, что он сказал не всё, за чем приходил, что есть ещё что-то, может быть, самое важное. Это не было "видением" - скорее, просто давним отголоском былой дружбы. Ведь когда-то я действительно очень хорошо знал этого человека.

- Послушай, - не удержавшись, окликнул я Этьена, когда он уже двинулся к выходу. - Я уезжаю из Сианы завтра. Мы могли бы встретиться ещё раз и выпить... просто выпить, без всех этих разговоров. Чёрт, Этьен, мы же не виделись сто лет и неизвестно, когда увидимся. Я не хочу расставаться с тобой вот так.

Он обернулся через плечо. Это был такой странный, такой яростный, и в то же время такой затравленный взгляд, что я едва не отпрянул - и инстинктивно попытался пробиться к нему снова. Бесполезно; да и ярость эта ушла из него уже через миг. Он проиграл и принял своё поражение. Он всегда так делал, когда мы учились вместе и я выбивал шпагу из его руки.

- Если тебе не противно пить со слугой мятежника, - криво улыбнулся Этьен.

- Я буду пить не со слугой мятежника, а со своим старым другом. Ну, согласен? Приходи вечером в "Три жёлудя".

Он кивнул, усмехнувшись.

- Ты всё-таки и впрямь не меняешься, Леон.

- Это плохо?

- Не во всём, - согласился он. Напряжение, повисшее между нами, кажется, слегка ослабло. Я проводил его до дверей и смотрел, как он выходит на ворота, низко надвинув шляпу на глаза.

- До вечера! - крикнул я ему вслед, и он, не оборачиваясь, вскинул над плечом два сложенные пальца. Я закрыл дверь и, наконец вздохнув свободно, отправился спать почти с совсем лёгким сердцем.

Но вечером он не пришёл.

Я спал до полудня, а когда проснулся, с некоторым трудом мог вспомнить подробности прошлой ночи. Со мной так иногда случается после того, как я всматривался в людей - потом наступает что-то вроде похмелья, когда трудно собраться с мыслями и понять толком хотя бы собственные ощущения. Я попросил служанку заварить кофе покрепче и, прихлебывая его небольшими глотками, понемногу восстанавливал в памяти то, что слышал и видел вчера. И чем яснее становилась картина, тем меньше она мне нравилась. Итак, Агилойя явно замышляет что-то, а его посланники - не более что маневр для отвода глаз, нацеленный на притупление бдительности императора. Не моё дело давать советы его величеству, к тому же по вчерашним его словам я мог судить, что он вполне трезво оценивает положение. Но оставалось ещё кое-что: Агилойя знает обо мне. Теперь в сражениях он будет учитывать тот факт, что его противник обладает способностью одним взглядом охватить всё поле боя, знать, где сейчас соперник и что он замышляет. Это если не нивелирует преимущество Аугусто, то по крайней мере уменьшит его. Должен ли я сообщить об этом императору? Да, разумеется. Это мой долг, и это то, что я хочу сделать. Вот только одна загвоздка: если сказать императору сейчас, он наверняка запретит мне уезжать. Я с таким трудом выбил этот отпуск, я, чёрт возьми, сполна его заслужил. В конце концов, это не я стал причиной утечки информации, и меньше всего мне хотелось отвечать за чужие грехи теперь, когда я был нужен Элишке. Поразмыслив и выпив три чашки кофе, я решил пока ничего не говорить императору. Он сам сказал, что до весны, как это всегда происходит, война будет приостановлена. К весне я вернусь, тогда и скажу ему.

Приняв решение, я принялся собираться в дорогу. Не то чтобы сборы были особенно утомительными: вещей я не брал, и всех хлопот было - проинструктировать слуг, на которых оставался дом, раздать старые долги и утрясти кое-какие дела. Каждый, с кем я говорил в тот день и утром следующего, спрашивал, когда я вернусь, и каждому я отвечал, что к весне. Каждый улыбался, кивал и желал мне удачи, а я усмехался и отвечал, что удача мне уже улыбнулась, большего и не надо.

Только капитан Ольендо, непосредственный мой командир, к которому я зашёл с официальным императорским указом, не улыбнулся и не сказал, что рад за меня. Он вообще был неулыбчивый человек.

- Ты поедешь по Болтуонской дороге? - спросил он, хмуро изучая документ, даривший мне долгожданную свободу на целых четыре месяца.

- Думаю, да - так короче всего. А что?