Горбач или длиннорукий кит.

И действительно, одновременно с нами в косяке. сельди появились горбачи. Выпустив короткий фонтан, они повернулись на бок и хлопали, и размахивали в воде и над водой своими длинными, достигающими четырех метров длины грудными плавниками. Их короткое и толстое тело изгибалось, когда они, повернувшись на бок, врывались с широко открытой пастью в гущу сельдей и заглатывали их, прижимая десятками своим огромным языком к жесткой бахроме уса. Все это происходило у самой поверхности, и мы ясно видели все движения китов. Вода струйками вырывалась между пластинами уса, это тоже было хорошо видно, хотя киты находились на метр-два под водой. Мы представляли себе, как полуспрессованная сельдь проскальзывает в огромную утробу. Сельдь шла к берегу в зарослиморской травы для икрометания, и густота косяка давала возможность китам без особых усилий хватать ее десятками.Время от времени горбачи выскакивали к самой поверхности подышать, пускали два-три коротких фонтана, а то и один, и затем снова опускались на небольшую глубину продолжать рыбную ловлю. Вот два горбача почти одновременно выскочили совсем из воды, — в воде остался только хвост, — и грузно шлепнулись обратно, колотя воду своими огромными грудными плавниками.

Горбач почти полностью выскочил из воды.

— Сельдь глушат, — заметил Хауген, теснившийся рядом со мной в «вороньем гнезде».И действительно, это было похоже на сознательное желание оглушить свои жертвы. Так было интересно наблюдать за поведением горбачей, кстати сказать, совсем не обращавшим на нас внимания, что мы на некоторое время совсем забыли о цели своего прихода сюда, причем забыли все, в том числе и гарпунер, прислонившийся к пушке и с живейшим интересом наблюдавший маневры горбачей.Но вот, видимо, Карлсен тоже решил вмешаться, так как он крикнул Хаугену, чтобы тот предупредил его, когда горбачи будут выходить к поверхности поблизости от корабля: Ждать нам пришлось недолго: минуты через три огромные тени шли наверх с левого борта, — я насчитал пять китов. Хауген крикнул предупреждение; ясно было видно, как у самого бака вынырнули три горбача одновременно, а два другие поодаль, как наклонился к пушке Карлсен и выстрелил, и средний крупный горбач получил в бок гарпун, причем летевший с гарпуном линь сильно стегнул ближайшего горбача. Глухо взорвалась граната внутри кита, это тоже было ясно слышно, и он медленно перевернулся вверх брюхом; его длинные грудные плавники еще судорожно вздрагивали и из пасти толчками выбрасывалась сельдь. Это, между прочим, я заметил у всех китов — в момент сильного ранения или агонии китов начинает рвать или тошнить и вся недавно проглоченная пища выбрасывается. Все другие киты исчезли и только сельдь переливалась у самого борта, да медленно тонула туша убитого горбача. Но вот заработала лебедка и горбача, подтащив к носу судна, стали накачивать воздухом. Огромный язык вывалился, кровь ключом била из раны, окрашивая воду все дальше. Зарва торопит с заряжением пушки, так как мы снова заметили вспугнутых нами горбачей, которые продолжали свою охоту за сельдью.Убитого горбача, накачав воздухом, оставили «на флаге», а сами двинулись попытать еще счастья. Горбачи держались близко, иногда задевая один другого. Два из них были небольшие, и я решил, что это телята-сосунки, либо молодые киты. Вдруг у самого борта я увидел крупного горбача, который шел к поверхности, а затем вдруг нырнул, не выпустив даже фонтана.Повидимому, это был тот, которого хлестнуло линем, так как на спине его, желтовато-черной по окраске, были видны ссадины и полосы.— Этот умный, — сказал Хауген, — теперь он не подпустит к себе китобойца. Так и произошло, кит вынырнул вдалеке от нас. В этот момент у борта вынырнул другой горбач и смело пошел у самой поверхности воды, пуская небольшие фонтаны. Это был небольшой горбач, весь черный, с очень чистой кожей спины; ни на голове, ни на грудных плавниках или хвостовых лопастях у него не было обычных для горбачей «обрастаний». Дело в том, что горбачи сильно обрастают раковинами коронул. На эти раковины в свою очередь садятся «морские уточки» — из того же отряда усоногих ракообразных. Обычно их такое большое количество, что горбач как бы панцырем одет ими; особенно их много на голове, на горле и у полового отверстия. А «морские уточки» свешиваются, как бахрома. Первый убитый горбач был покрыт массой раковин коронул и на них бахромой «морских уточек».Горбач вышел к самой поверхности в 10 — 12 метрах от носа корабля, и в тот же момент раздался выстрел. Гарпун попал чуть выше грудного плавника, — мы очень отчетливо это видели из нашего «гнезда», горбач рванулся в сторону, но в этот момент взорвалась граната. А так как гарпун насквозь пробил слой сала и мяса, и конец его выскочил наружу, то граната взорвалась в воде, поранив осколками горбача и немного оглушив его. Правый грудной плавник был полуоторван и не действовал, кит повернулся на бок и начал было тонуть, но затем очнулся и стал сильно биться, колотя хвостом и левым плавником. Вдруг большая темная тень появилась слева, и рядом с раненым китом вынырнул крупный горбач, значительно больше раненого. Раненый горбач находился не далее 30 метров от судна, и сверху, с мачты, мне казалось, что он совсем рядом, так как очень ясно можно было видеть все движения небольшого раненого кита и подплывшего к нему громадного горбача.

Коронула, на раковине которой поселились морские уточки.

«Вероятно, то же, что было с раненым финвалом», промелькнуло, в моем сознании. Но затем я вспомнил, что финвалы подходили к своему раненому собрату только тогда, когда он был от нас на расстоянии нескольких сот метров, а горбач подошел почти вплотную к судну, — и линь постепенно и осторожно выбирали и подтаскивали раненого к баку, — поэтому оба кита оказались в непосредственной близости к судну; а ведь мы только что распугали горбачей выстрелом! Подплывший горбач вел себя очень странно. Он повернулся на бок и обхватил своими длинными четырехметровыми грудными плавниками раненого и как бы пытался поддерживать и отвести его от судна. Он буквально обнимал раненого.Я крикнул, чтобы обратили внимание на странное поведение китов. На палубе в это время спешно заряжали пушку. Карлсен стал вглядываться и затем высказал предположение, что, быть может, это горбач-самка, мать раненого. Я много читал и слышал о привязанности горбачей-маток к своим детенышам, но в первый раз видел это. По всей вероятности так и было. В это время раненый, подбодренный помощью, оказываемой ему матерью, начал сильно дергать и отходить, в чем ему деятельно помогала мать. Затем он, обессиленный, остановился. Кровь текла ручьем, — рана была большая; масса птиц с криками кружилась над этим местом. Китенок, повидимому, ослабевал. Карлсен был явно недоволен. Вообще ни один порядочный гарпунер не станет стрелять по телятам, — это запрещает и закон, и этика гарпунеров, а тут вот подвернулся теленок, и сейчас материнская трагедия действовала на него неприятно, особенно же еще и потому, что свидетелем всей этой истории был я, а он знал, что я не могу отнестись одобрительно к убою кормящих самок и телят. Ведь в начале промысла я зачитал каждому гарпунеру и каждому нашему капитану правила охоты на китов, где категорически запрещается охотиться за кормящими телят китами-самками, а также за молодыми, маломерными китами, которых все же и в воде отличить можно. Будет целое расследование, а кому это приятно? Правда, и я видел, что кит был один и тоже не сразу понял, что это теленок, но закон нарушен, а мы строго относимся к нарушителям наших законов и правил.Но сделанного не поправишь, теленок осужден на смерть, так как четырехпудовый гарпун почти оборвал ему грудной плавник, разорвав бок. Стали снова выбирать канат и медленно придвинулись почти вплотную к раненому и его матери.«Ну сейчас мать напугается и убежит», подумал я, но сильно ошибся. Матка видела приближающееся судно, опасность нависла над нею, но она только крепче стала прижиматься к детенышу, защищая его своим телом. Я слышал и читал, что горбачи не мало загубили китобоев и вельботов, когда защищали своих детенышей, и следил за всеми движениями матки, ожидая, что она сейчас бросится на китобоец. Но ничего подобного не произошло... Она лежала неподвижно, обнимая китенка, и их фонтаны смешивались, подымая облако брызг. Карлсен выстрелил вторично, целясь на этот раз в мать, и гарпун снова попал неудачно. Срикошетив, он вонзился в хвостовой стебель матери, а эта рана, безусловно, несмертельна. «Ну теперь держись», подумал я и буквально выкатился из наблюдательной бочки, так как во время бешеных рывков кита, особенно такого крупного, мачта может переломиться, а падать с такой высоты — удовольствие небольшое. Но когда я соскользнул на палубу, то убедился, что мои опасения были напрасны. С тяжелой раной, истекая кровью, кит-мать поддерживала своего детеныша, который теперь крутился и запутался в лине, и не делала никаких попыток к уходу или же к обороне. Все ее существо жаждало одного — спасти китенка, для него она была готова пожертвовать жизнью и жертвовала. Минуты стали такими длинными...Карлсен совсем помрачнел и только изредка ронял фразы, что кто же мог сообразить, что это сосунок, что он никогда сосунков не бьет и так далее. Я подошел к нему и сказал, что и мне показалось, что это не сосунок, а взрослый кит и он немного повеселел. Капитан Зарва явно переживал трагедию горбачей и то подбегал на бак к пушке, всматриваясь в агонию китов, то с нетерпением бежал на капитанский мостик. Да и у всех нас было скверное настроение, — скорей бы это кончилось. Боцман Войтухов и матрос Кузнецов с лихорадочной быстротой помогали Хаутену заряжать пушку. Здоровяк Войтухов буквально одной рукой поднял тяжелый гарпун и сунул его в дуло. Но вот пушка заряжена. Карлсен, методичный и снова спокойный, завинчивает запальный капсюль, поворачивает пушку и тщательно целится в матку. Он хочет поскорее покончить с ее мучениями, затем добьет и детеныша. Выстрел, направленный метким глазом и жалостливым сердцем (в данном случае — это так), покончил с мучениями матери. Китенок же за эти полчаса значительно ослабел, и его решили заколоть пикой, которая есть на каждом китобойце. Подтащили его, — матка в это время медленно тонула, затем приставили острие пики чуть позади грудного плавника, и Хауген, навалившись всем телом на древко пики, глубоко вонзил его в тушу китенка, стараясь добраться до сердца, что ему и удалось.Без обычных веселых шуток стали швартовать китов. Даже их странный вид: шишки на голове, сплошной панцырь на груди из раковин и заросли «морских уточек» у матери, не привлек особого внимания. День клонился к вечеру, и мы пошли на соединение с флотилией к бухте Глубокой.Вечером, в маленькой кают-компании китобойца, под стук «забиваемого козла» (игра в домино), столь любезного сердцу каждого моряка, Карлсен рассказывал нам случаи из его практики охоты за горбачами. Лет тридцать тому назад, когда Карлсен был молодым начинающим гарпунером, он охотился у берегов Норвегии на небольшом деревянном еще китобойце. В то время гарпуны и заряды к ним так берегли, что в небольшого кита можно было стрелять только один раз, а затем спускалась шлюпка, и раненого, если он был только ранен, докалывали пикой, что тоже обязан был делать гарпунер. В один из дней июня, когда солнце круглые сутки стоит над горизонтом и освещает зеленые Волны северных морей, Карлсен охотился у берегов Финмаркена (Северная Норвегия). Так же, как и сегодня, был ранен детеныш горбача, и Карлсен сел в шлюпку, чтобы заколоть его пикой. Его сопровождали двое гребцов, Когда они подошли вплотную к раненому китенку, появился второй кит — мать.Карлсен знал, что горбачи, защищая детенышей, бросаются на вельботы, но перспектива долгого ожидания, тучи на северо-востоке, предвещавшие шторм, а главное то, что они подошли к лежавшему на поверхности киту и были им загорожены от матки, побудили Карлсена попытаться заколоть кита. Сильным ударом он погрузил острие копья в тушу кита и навалился на древко, чтобы вонзить его поглубже, как вдруг заметил, что судорожное .подергивание китенка обратило на себя внимание матки, до этого спокойно лежавшей на поверхности воды, и она начала двигаться к китенку.Карлсен поспешно приказал гребцам отходить от начавшей тонуть туши китенка и грести к лежавшему в дрейфе китобойцу. Матка, двинувшаяся было к шлюпке, вернулась к тонущему китенку, но так как он тонул и не шевелился, она, повидимому, поняла, что он мертв, и вынырнула на поверхность. Гребцы, понимавшие опасность, наваливались на весла, не жалея сил, но вдруг массивная туша самки горбача, вздымая бурун, бешено бросилась к вельботу, и только крутой поворот рулевым веслом спас шлюпку от прямого столкновения, но шлюпка все же получила «легкий» толчок, от которого сломалось весло, и зачерпнула воды. Весло поспешно заменили запасным; до судна оставалось не более десятка метров, как вдруг сильный удар разбил шлюпку и выбросил всех троих в холодную воду. К счастью, никто особенно не пострадал, если не считать, что одному из гребцов выбило веслом несколько зубов. На китобойце сразу заметили критическое положение вельбота, и вовремя брошенные спасательные круги и буйки помогли всем троим добраться до судна.Разъяренная потерей детеныша матка еще несколько раз бросалась на полуразбитый вельбот (который не тонул, так как его держали на поверхности воздушные цинковые баки, закрепленные по бортам и под банками), видимо, связывая гибель своего детеныша с этим злополучным вельботом. Карлсен, опасаясь за свой маленький китобоец, выпустил насколько мог больше китового линя и стал поспешно отходить, так как легко могло случиться, что разъяренная мать, разбив вельбот, возьмется и за китобоец. А это было довольно ветхое деревянное судно. Больше часа неистовствовала еще китиха. Уже от шлюпки остались только плавающие баки, но время от времени матка снова появлялась, делала несколько бешеных кругов и снова исчезала. Осторожно выбрали китобои линь, пришвартовали китенка и под завыванье надвигающегося шторма двинулись к недалекой земле, на свое становище.— Я потерял сумму, равную стоимости вельбота, а Христенсен — передние зубы. Хозяин вычел из моего жалованья стоимость вельбота, а вот заплатить за потерянные Христенсеном зубы забыл, — закончил свой рассказ Карлсен.В начале нашего столетия небольшие деревянные китобойцы не приходили иногда обратно в гавань, связывать их исчезновение со штормами не всегда можно было, так как иногда и при совсем тихой погоде судно, имевшее трехдневный запас угля, не возвращалось.— Хозяин имел возможность, по истечении законного срока, получить страховую премию, а десяток семейств, потерявших своих кормильцев, могли обращаться к общественной благотворительности, — добавил я к мысли Карлсена, и его трубка, выпустив громадный клуб дыма, покачнулась в знак согласия.Правда, причиной гибели китобойца совсем не обязательно были горбатые киты и мстящие матки, ведь, как я уже рассказывал, киты, раненые в хвостовой стебель, иногда выпрыгивают из воды, и могут упасть на китобоец.Тут прямого нападения может и не быть, но китобоям от этого не легче. Но, главное, редко остаются свидетели такого рода трагических историй, обычно все погибают если и не сразу, то через некоторое время, так как в ледяной воде долго не поплаваешь, будь ты самым искусным пловцом.Помимо трагических историй, в запасе у старых гарпунеров всегда много чрезвычайно интересных наблюдений над жизнью и особенностями в поведении разных китов, а особенно горбачей. Большая часть моряков этой профессии — настоящие морские следопыты, и от их внимания ничто не ускользает. Все, что касается жизни китов, у них откладывается в памяти, очень немногие из них сознательно преувеличивают (это тоже бывает, ведь это охотники и на какого зверя!), многие умеют наблюдать и правильно оформлять свои наблюдения, и как жаль, что редкий из них этот опыт, эти ценнейшие наблюдения над жизнью столь интересных животных, как киты, передает человечеству, честно записывая лишь то, что видел.Книга знаменитого китобоя прошлого столетия Виллиама Скоресби «О китовом промысле у берегов Гренландии в начале XIX века» переведена на все языки; ее и сейчас читают с захватывающим интересом. Написана она просто, это действительно «Поденные записки о плавании на северный китовый промысел», и именно ее простота и безыскусственность и подкупает читателя.Старые китобои всегда говорят о горбаче, как об очень умном ките. Действительно, это единственный кит, который прыгает в косяках сельди, например, оглушая ее своими длинными плавниками, после чего имеет возможность лакомиться ею. Более того, он кружит вокруг косяка сельди, «скосячивая» их. Это мы не раз наблюдали в районе Олюторского залива. Занятые скосячиванием сельди, горбачи совсем не обращали на нас внимания я часто становились нашей добычей.Но нужно сказать, что многие горбатые киты выпрыгивают, вернее высовываются из воды почти на всю длину, и просто так, от избытка энергии. Впрочем, и здесь старые китобои пытаются найти рациональную причину и уверяют, что горбачи это делают, страдая от деятельности многочисленных паразитов, гнездящихся в складках и во многих других местах у горбачей. Но когда я показал им поближе когти, при помощи которых китовые вши прикрепляются к горбачам, они убедились, что никакие прыжки тут не помогут.Карлсен и другие гарпунеры рассказывали мне о нескольких случаях особенного поведения горбачей, свидетелями чего они были и у берегов Норвегии, и в Антарктике, и в других местах.