— Так, хорошо. С мукой разобрались, — выдохнул Норд, глядя на виноватое лицо ответственного за пересчет запасов. — Что там с маслом?

          Викинг смущенно замялся. Норд страдальчески выдохнул. За что ему такое наказание?

          — Норд! Норд! — от праведного гнева несчастного бездельника спас Валп — один из немногих, кто Норда только радовал. Из мальчишки вышел отменный гонец. Он носился с сообщениями и поручениями не хуже белки Рататоск**. И никогда ничего не путал и не забывал. Порой был излишне остёр на язык, но то недостатком и не назовешь. А как Олаф при его появлении бесился — загляденье.

          — Норд, там эти приехали… с севера. Конунг кличет тебя, — то, с какой интонацией Валп произнес это «конунг», Норду тоже понравилось. С таким выражением говорят о кузнецах-недоучках и скальдах с паршивым голосом.

          — Хорошо, сейчас иду. А ты… — уничижающий взгляд на лентяя, — чтоб до завтра закончили.

<center>***</center>

          — Торкель выбрал самый неподходящий день, чтоб явиться! — взвыл Норд, падая на лежак.

          Торвальд приоткрыл один глаз и издал слабый вопросительный звук.

          — Мабон***! — произнес Норд с таким выражением, словно это все объясняло.

          — И что? — Торвальд смирился с тем, что придется просыпаться.

          — Шум, суета, толпы незнамо кого… и он!

          — Считаешь, он существенно повлияет на количество забот?

          Совершенно несчастный взгляд стал ответом.

          — Ну как ты не понимаешь? Нам надо не отпраздновать, а не дать себя поздравить!

          — Чего?

          — Мабон — языческий праздник. А Олаф, если ты не забыл, — носитель новой веры. А это что получится? Никому, значит, нельзя — а этому датчанину можно? Не объяснять же каждому, что он не из-за Мабона явился!

          Торвальд закусил губу, призадумался:

          — Н-да, дела… И что делать будешь?

          — Делать! — усмехнулся Норд. — Я сегодня полдня с Олафом проругался, чтоб он пышной встречи не устраивал. А он — вот сущий баран! — уперся. Дескать, Торкель — очень важный гость. Он и денег, и людей давал, нельзя его обижать.

          Норд тяжело, злобно задышал. Торвальд покачал головой и сел, приобнимая друга за плечи:

          — Так на чем порешили-то?

          — Ни на чем! — раздраженно. — И вообще, что ты меня трогаешь вечно?

          Вывернувшись из-под руки викинга, Норд поднялся с постели и подошел к окну.

          — Норд, — укоризненно протянул Торвальд. Ему жутко надоели постоянные срывы. Он совершенно не понимал, в чем виноват, да откуда вине той взяться? Но Норд все время вел себя так, словно Торвальд, что натворил, а извиняться и не думает. — Что? — Торвальд вздыхает и тоже встает. Подходит ближе, пытается положить ладонь на плечо. Норд морщится и отклоняется. Рука норманна бессильно падает. Торвальд приоткрывает рот, чтоб спросить, в чем таки дело, но Норд так брезгливо поджимает губы, что желание разобраться пропадает.

          Торвальд разворачивается и уходит. Прям как был, в одних тонких штанах. Ничего, он привычный, не замерзнет. А сейчас лучше уйти. Они, конечно же, еще поговорят. Обязательно поговорят, но потом.

<center>***</center>

          Жизнь казалась жутко несправедливой. Хотелось свернуться, как замёрзший кот, и тихонечко выть, а было нужно стоять прямо и улыбаться. Да так, чтоб верили. Когда плечи сжали какие-то неприятные руки Торкеля, Норд едва не оттолкнул дорогого гостя, так мерзко сделалось. Он совершенно не понимал, почему должен принимать участие в этой встрече: во-первых, он был против нее, а во-вторых, по их с Олафом уговору, мог быть свободен с момента прибытия датчанина. Только вот далеко не все и не всегда получается как планируешь. Порой потому, что ты просто не в силах повлиять на ход вещей, порой — вроде бы и хочешь, и можешь, но проще оказывается оставить все как есть.

          На этот раз с Нордом именно так все и было. Проще. Проще было перестать пытаться в чем-либо убедить Трюггвасона, проще кивнуть на его просьбу присоединиться… проще остаться в Медальхусе на пир. Даже следить за тем, чтоб Олаф не болтнул чего совсем уж лишнего, было просто. Это создавало видимость жуткой занятости, ощущение собственной незаменимости. Без этого чувства Норда бы поглотила вина. За то, что никак не встанет и не найдет Торвальда. Не попросит прощения и не даст по морде — сильно, не сдерживаясь. Чтоб пустая голова мотнулась, а на сладких губах выступила кровь. Ведь ушел же вчера. Ушел, а не съездил Норду в челюсть, не выбил дурь. Ушел и не вернулся. А Норд всю ночь не спал — ждал. Злость почти сразу схлынула, но догнать гордость не позволила. И что с того, что потом мечтал, чтоб обняли? Вот именно так, как и сделал Торвальд перед тем, как Норд начал беситься — сам не понял, чего оттолкнул. Недавно думал, что это Торвальд капризничает, а оказывается — все наоборот.

          — Норд! — голос у Олафа был встревоженный, так что Норд тряхнул головой и постарался сосредоточиться.

          — В чем дело?

          — Я… Торкель тут… предлагает…

          Норд сложил руки на груди и зло зыркнул на конунга, поторапливая. Трюггвасон дернулся, а Торкель загоготал:

          — Да жениться я ему предлагаю!

          Несколько мгновений Норд недоуменно смотрел на датчанина, а потом в голове щелкнуло и прояснилось. Как просто — и почему раньше не предположил? Стал бы Торкель просто так, за здорово живешь, чужакам помогать? С чего ему? Только грубо действует как-то… неосмотрительно… Не успел приехать — и прямо в лоб. Норд даже улыбнулся: коли бы он так Норвегию захватывал — давно бы вороны уже обклевали его труп.

          — Да? И на ком же?

          — Да баба — огонь! И сама хороша, и не дура, как многие в этом адском племени, и происхождение такое, что конунгу в палаты не стыдно!

          — Откуда родом? — сладким, тягучим голосом уточнил Норд.

          — Как — откуда? Наша, конечно. Датчанка чистокровная.

          — И, думается мне, не чужая она вашему конунгу.

          Торкель нахмурился:

          — Да уж не бондами рожденная.

          — Ясно, — кивнул Норд и пошел прочь. Можно было и сразу, прямо при Торкеле, все Трюггвасону объяснить, но сил на скандал не было. Недосып сказывался: Норда не шатало, но весь мир был блеклым, звуки словно приглушенными, воздух слишком густым. Лучше все потом — не успеет же Олаф жениться до завтра?

          Но боги в этот день не благоволили Норду: не успел он уйти в дальние коридоры Медальхуса, как его нагнал Олаф.

          — Странно ты ушел.

          — Твой уход должен был выглядеть куда как хуже.

          — Торкеля отвлек Ивар. Они хоть и оба стремились видеть на мне норвежскую корону, друг друга на дух не переносят — не могут не полаяться. Это надолго.

          — Понятно.

          — Ничего не объяснишь?

          — Ты про девку эту?

          — Она тебе уже не нравится? Не видел же даже.

          — А тебе? — Норду стало интересно.

          — Мне? Ну нет. У меня… — пальцы Олафа скользнули по запястью Норда, — есть кое-кто много лучше на примете.

          Пальцы сжались и потянули в боковой коридорчик. От неожиданной смены направления Норд чуть не потерял равновесие.

          — Олаф?

          — Зачем мне жена? — Трюггвасон прижимает Норда к стене, жарко дышит в лицо. — У меня… советник есть. Норд, — имя на выдохе.

          — Сбрендил? — Норд дергается. — Пусти!

          — Не вырывайся! Я же… не обижу. Да и чего страшного? Все ты уже знаешь. Знаешь ведь? Хотя откуда? Что этот мальчишка мог показать тебе? А я… я покажу…

          Вжимающийся всем телом Олаф не вызывал страха. Даже противно толком не было. Ситуация казалась такой невозможной, что разум отказывался воспринимать происходящее всерьез.