— Олаф, хватит.
— Это тебе — хватит. Ну же, расслабься. Мне не нравится тебя удерживать. Зачем сопротивляться тому, что понравится?
— Что за… бред?
— Просто пойдем со мной — сам увидишь.
— Сгинь! — это уже грубость, но Норду можно и не такое. Слишком многим ему Трюггвасон обязан, и Олаф сам об этом знает. Но сейчас его что-то занесло. — Иди лучше, думай, что с Торкелем делать!
— С Торкелем — разберемся. Ты придумаешь, ты же можешь… Ну…
Норд закатывает глаза: все так глупо!
— Ты, правда, веришь, что твоя задница соблазнительнее титула ярла и земель?
Олаф удивленно дергается. В этот момент Норд мог бы вырваться, но лень.
— Ты это к чему?
— К тому, что я отказался от всех заслуженных благ. И ты знаешь причины. Думаешь, соглашусь теперь?
— «Причины», — недобро улыбнулся Олаф. — Что же твои «причины» сегодня ночью делали на конюшне… с этой, кухаркой? Ну, знаешь, есть там одна такая… груди с хороший бурдюк каждая и зад как у коровы. А еще мычит она, оказывается, тоже так… сладко.
Всю лень и сонливость как рукой сняло. Перед глазами потемнело, в ушах зазвенело. Тело само оттолкнуло Трюггвасона, да так, что тот к противоположной стене отлетел. Так больно! И горько. И обидно. Не задумываясь, Норд кидается на задний двор, забегает в конюшню, словно надеется застать там Торвальда в объятиях пышной кухарки, но не добегает. Мальчик конюший оседлал для кого-то тонконогого рыжего жеребца, и Норд безмолвно отнимает поводья, вскакивает в седло. Мальчишка что-то протестующе пискнул, но Норду все равно. Куда угодно — только далеко.
Конь мчится со всей мочью, словно чуя желания седока. Свист ветра почти перекрывает шум в голове. На глазах выступают слезы — но сейчас можно сказать, что виноват все тот же ветер.
Лишь в самой гуще пьяной шумной толпы Норд понимает, что прискакал в город. И здесь, в отличие от Медальхуса, вовсю празднуют Мабон. Посреди рыночной площади горит огромный костер, с хмельным бахвальством спорит нестройная музыка да срывающееся пение. Воздух пропах мясом и выпивкой.
Норд спешивается и бросает коня. Ощупывает одежду, ищет кошелек. Денег нет, зато на руке парочка толстых золотых перстней — дар конунга, ими вполне можно расплатиться за брагу.
Холодная кислятина приятно обжигает горло. Норд кривится, но не закусывает — он хочет опьянеть. Так, чтобы заскакать в безумной пляске у праздничного костра, отпустить разум, утонуть в диком праздновании равноденствия. Вторая кружка, третья… Норд сбивается со счета — кольца дорогие, ему охотно наливают. Только горечь не уходит. Брага не смывает вкус предательства.
Маленькая теплая ручка с пухлыми пальчиками отрывает от безрадостных дум:
— Господин хочет отдохнуть? — голос слишком высок, но не лишен приятности.
— А?
— Я приехала на ярмарку… здесь недалеко мой шатер. Могу ли я пригласить господина?
Смысл вопроса не сразу доходит до Норда. Зато зазывный огонек в глазах и влажно поблескивающие губки говорят куда лучше слов. Норд уже хочет покачать головой, отказываясь, как душу заполняет отчаянная решимость. И глупая гордость: а почему он должен отказываться?
Дорога не занимает много времени, шатер словно сам распахивается навстречу… Внутри царит мрак и тяжелый запах, от которого хочется чихать: видать девка привезла какие травы на продажу. Ложе оказалось мягким, а покрывало неприятно кололось и совсем нестерпимо воняло какой-то дрянью — его Норд отбросил в сторону.
Разбирать женские тряпки было непривычно, тело в руках казалось слишком маленьким и мягким. Девица, что так и не представилась, в отличие от Норда неудобств не испытывала: она легко справилась и с рубахой Норда, и со штанами.
С детским любопытством Норд потрогал полную налитую грудь, надавил большим пальцем на слишком большой сосок. Второй ладонью провел по слегка округлому животу, зарылся пальцами в кудрявые волоски в паху, опустил руку ниже. Совершенно никакого возбуждения он не испытывал, но было интересно. Между ног у девушки оказалось мокро, Норд аж удивился. Внутрь пальцы тоже скользнули по-странному легко. Девушка всхлипнула и сдавила бедрами бока Норда. Слегка пошевелив рукой, Норд добился еще одного всхлипа.
А потом был удивленный вскрик. Потому что полог приоткрылся. Норд захлебнулся воздухом. Даже в дрянном освещении мерцающих уличных костров он не мог не узнать Торвальда. Тот стоял совершенно спокойно и смотрел как-то так, что Норд сразу понял: не было никакой измены. А он — совершенный дурак, раз так легко поверил.
__________
* Деллинг — древнескандинавский бог, чье имя значит «рассвет».
** Рататоск — в скандинавской мифологии белка-«грызозуб», посредник, связующее звено между «верхом» и «низом».
"Рататоск белка
резво снуёт
по ясеню Иггдрасиль;
все речи орла
спешит отнести она
Нидхёггу вниз".
— Старшая Эдда, Речи Гримнира
*** Мабон — древнескандинавский праздник, день осеннего равноденствия.
========== Глава 29 ==========
Сердце Норда отсчитывало гулкие тяжелые удары, а Торвальд все так же неподвижно смотрел на него. Норд шевельнуться не мог, придавленный этим взглядом. Он сам толком не понимал, что чувствовал. Стыд? Вину? Страх? Ему просто было плохо, но на отдельные части это «плохо» не распадалось. Ужасно хотелось, чтобы все происходящее оказалось всего лишь дурным сном. Но… Отличать ночные кошмары от реальности он уже научился.
Первой шевельнулась девушка. Она приподнялась, чтобы пальцы Норда выскользнули из нее, и попыталась встать с лежанки, но не успела. Торвальд отмер и, отпустив полог шатра, шагнул к несостоявшимся любовникам.
«Сейчас ударит, — мелькнуло в голове Норда. — Ударит и будет совершенно прав». Ему даже хотелось, чтобы Торвальд не сдерживался. Хорошая драка уже не раз помогала им разрешить проблему, может, и сейчас получится? Правда, сегодня Норд не чувствовал себя вправе отвечать. Но суть-то от этого не изменится? Или…
— Кажется, я вовремя, — в напряженной тишине даже мягкая фраза прозвучала слишком резко. Норд судорожно вдохнул — горло было как удавкой стянуто.
Одной рукой Торвальд придержал девицу за плечи, а вторую положил Норду на пах и довольно улыбнулся:
— Ой, как у нас все… грустно, — Норд вспыхнул, девушка непонимающе охнула, Торвальд рассмеялся. — Что бы ты без меня делал?
Торвальд притянул девку к себе и прижался губами к ее удивленно приоткрытому ротику. Пальцы его, будто сами по себе, сжались на мужском естестве Норда. Лаская жестко, несколько грубовато, но как-то так, что мгновение назад и не помышлявший о возбуждении Норд тут же стал твердым.
Торвальд удовлетворенно хохотнул в пухлые губы и убрал руку от чресл любовника. Провел ладонью по животу, царапнул грудь и прижал пальцы к губам Норда:
— Торвальд, я…
— Тшшш… все потом. Оближи.
Ошарашенный Норд послушно принялся посасывать пальцы, мягко проводя по ним языком и слегка прикусывая кончики.
Девушка тем временем сориентировалась и, видимо, решила, что два любовника — это, конечно, странно, тем более что друг дружкой они явно интересуются больше чем ею, но вполне себе не плохо. Опять-таки, тот господин, что угодил в ее постель первым, был как-то слишком уж растерян и неуклюж, а вот позже присоединившийся — куда смелее. И умелее. И как-то так целует ее… Она раньше и не знала, что так можно. Тоже не обычно, но здорово. Ей нравилось.
— Все, хватит, — Торвальд оторвался от губ девушки и слегка похлопал Норда по колену. — Раздвинь-ка.