Добравшись до стоянки, Лесли не стала тратить времени на отдых. Отрезала Джедаю пару ломтей вяленого мяса, сунула половину оставшейся от завтрака лепешки, а сама, жуя на ходу вторую половину лепешки, принялась собирать вещи и наполнять все имеющиеся фляги водой из ручья.

Собаки провожали каждое ее движение удивленными взглядами. Они привыкли, что после возвращения из людских поселений хозяйка разжигает костер и принимается готовить ужин. Но на этот раз она явно собиралась в путь — вечером, когда вот-вот сядет солнце! — такого еще не бывало!

Собралась Лесли быстро. Впервые за все это время достала из мешка револьвер, зарядила его и сунула за пояс. Один арбалет привычно свисал с пояса, второй был закинут через плечо — если бы она утром знала, что произойдет, то взяла бы его с собой и в город… хотя, если бы она это знала, то вообще бы обошла стороной это место.

Последней на волокушу встала корзина со щенками. Закрепив ее, Лесли надела Джедаю на плечи лямки.

— Прости, дорогой — сегодня весь груз на тебе, я пойду налегке.

«…Тем более что и рюкзака больше нет — придется мастерить новый — и вещмешка. А вместе с ними патронов и ножниц, и ниток, и крючков — и всего остального, что я взяла в этот чертов город…»

Она с усмешкой отмахнулась от собственных мыслей — ладно, главное, что сами живы остались! — и похлопала Джедая по плечу.

— Ну что, двинулись?

Они шли всю ночь. Шли по степи и по каменным пустошам, пробирались сквозь кустарник и пересекали ручьи. Небо было ясным, но лившийся с него серебристый свет скорее мешал идти, чем помогал, делая все вокруг призрачным и лишенным объема.

Поначалу Лесли то и дело оглядывалась и прислушивалась, но никаких признаков погони не было. Да и собаки вели себя спокойно, лишь однажды кобель с дымчатым воротником вокруг шеи, самый крупный в стае, вдруг остановился, коротко взлаял и, когда она подошла, указал носом на свернувшуюся в десятке шагов впереди крупную гремучку. Лесли прикончила ее и сунула в мешок.

Потом она перестала оглядываться — сил едва хватало на то, чтобы идти… идти… делать шаг за шагом, стараясь не угодить ногой на неустойчивый камень и выбирая для Джедая дорогу поровнее.

К тому времени, как небо слева порозовело, Лесли уже еле передвигала ноги. Впереди них вздымался пологий склон — вот там, наверху, можно будет отдохнуть.

Вверх… вверх… Больше всего ей хотелось лечь — свернуться в клубочек и закрыть глаза, но она продолжала идти, зная, что если хоть ненадолго остановится, то больше не сможет сделать ни шага.

Когда подъем под ногами наконец сменился ровной поверхностью, сил уже не было совсем. Услышав «стой!», Джедай то ли сел, то ли просто осел на землю, опустив голову и тяжело дыша. Лесли тянуло сделать то же самое, но она, стиснув зубы, сказала самой себе: «Ничего, потерпи, скоро отдохнешь!» Оглянулась, обшаривая взглядом оставшуюся позади равнину — насколько хватало глаз, все было пусто; никаких всадников, никакой погони.

Расстегнув лямки волокуши, она достала из мешка флягу, наполнила кружку и сунула Джедаю под нос:

— На, попей!

Сама глотнула прямо из фляги, остальную воду вылила в миску собакам — они жадно зашлепали языками. Лесли тем временем сняла с волокуши корзину со щенками, отнесла в сторону и выложила их под куст полыни. Дана тут же растянулась рядом и принялась вылизывать своих деток.

Каждое движение давалось с трудом. Преодолев искушение обойтись без одеял, Лесли разворошила мешки и достала их — как водится, с самого низа. Потянула Джедая за плечо:

— Пойдем! — он покорно встал и поплелся за ней.

Подойдя к росшей неподалеку сосне, Лесли раскинула под ней одеяло, махнула Джедаю:

— Ложись!

Во второе завернулась сама и опустилась на подстилку из хвои. Последним усилием, приоткрыв глаза, позвала:

— Ала!

Собака сунулась под руку, и Лесли, ослабив завязки, стащила с нее мокасин: если рана снова вскрылась, пусть сама залижет. Остальное все потом…

Спала она часов пять. Несколько раз тревожно вскидывалась, но, окинув взглядом безмятежно спавших вокруг собак, снова проваливалась в сон.

Наконец, увидев, что солнце уже в зените, Лесли заставила себя встать. Развела тут же, под сосной, костерок — небольшой, только чтобы сварить похлебку; густая крона скроет поднимающийся дым. Добытая ночью гремучка оказалась кстати — пара фунтов мяса пошла в котелок, остальное досталось собакам. Конечно, горячая еда — это задержка, но чтобы двигаться дальше, нужны силы.

Мысленно Лесли пообещала самой себе, что когда уже не будет такой спешки, она сварит Джедаю его любимый ягодный отвар. Чем еще можно вознаградить его за то, что он сделал вчера в городе?! Конечно, он не поймет, но хоть удовольствие получит.

Но каков молодец! Она до сих пор не понимала, как он ухитрился, не получив ни царапины, обезвредить того парня с ножом — и с легкостью, буквально в несколько секунд! Наверное, когда-то он хорошо умел драться и теперь применил былые навыки так же бессознательно, как вытирал лицо полотенцем или спускал штаны, чтобы помочиться.

Окончательно Лесли уверилась, что погони за ними нет, лишь через два дня. После этого револьвер перекочевал обратно в мешок, а они свернули к югу и пошли уже в своем обычном темпе — после последних изнурительных дней это была почти прогулка.

В Вайоминг в этом году она решила не идти — не судьба! — а вернуться в Колорадо, поторговать там и двинуться дальше, в Аризону. Заодно набрать и насушить ягод и трав: малина и черника в предгорьях небось уже созрели…

Но пока о ягодах оставалось только мечтать. Бесплодную пустошь, по которой они шли, оживляли лишь торчавшие кое-где пучки сероватой жесткой травы. Единственным достоинством этого неуютного места было то, что через каждые несколько миль равнину пересекали ручьи. Все они текли в одном направлении — с запада на восток; хотя многие к середине лета уже высохли, оставшихся вполне хватало, чтобы пополнять запасы воды.

Но тут были и свои неудобства: русла ручьев прорезали почву до скальной породы, образуя овраги глубиной в человеческий рост. Дойдя до такого оврага, приходилось отцеплять волокушу и спускать ее на веревке по крутому склону, после чего на противоположной стороне, вскарабкавшись вверх, втягивать за собой груз.

Перейдя очередное, уже пятое с утра русло, Лесли решила, что с нее хватит. Почему бы, дойдя до следующего ручья — разумеется, если в нем будет вода — не остановиться там на ночевку? Конечно, до заката еще далеко, но зато при свете дня можно будет начать шить новый рюкзак.

Она с сомнением взглянула на шедшего впереди Джедая и, хотя ничто в его ровной размеренной походке не говорило об усталости, решила, что ему тоже не помешает отдохнуть.

На ужин опять, в который раз уже, похлебка из гремучки — здесь они какие-то особенно жилистые и безвкусные… С утра Лесли надеялась, что собаки поднимут зайца, даже второй арбалет зарядила. Но нет, надеяться нечего — вокруг только полынь да солянки.[17]

Сейчас оба арбалета висели у нее за плечами, один справа, другой слева — так было удобнее перебираться через овраги. Перевешивать один из них обратно на пояс смысла не было — наверняка через милю-другую будет очередное русло, и наверняка по закону подлости оно окажется сухим…

Тянувшаяся справа неглубокая лощина впереди изгибалась, пересекая их путь — нужно взять левее, чтобы пройти поверху, а не спускаться в нее. Лесли прибавила скорости, чтобы, догнав Джедая, подтолкнуть его влево, и тут…

«Что случилось с его затылком?..» — эта мысль еще не успела оформиться в слова, как откуда-то слева раздался звук выстрела, а сам Джедай начал валиться ничком вперед.

В следующий миг Лесли прыжком сбила с ног Алу и вместе с ней нырнула в лощину. Снова выстрел, истошный собачий визг — и следом за ними по склону, извиваясь и воя, покатилось темное тело.