«Великая коалиция, — писал американский военный историк Мэтлофф, — выкованная в войне и для войны, сложилась в 1941–1942 годах. Это был военный союз, напоминавший „брак по расчету“. Общая опасность объединила в 1941 году Соединенные Штаты, Англию и Советский Союз, но из-за различий в традициях, политике, интересах, географическом положении и ресурсах каждая страна — участница коалиции смотрела на войну в Европе по-своему»[426].

Дело, конечно, не в «традициях» или «географическом положении». Разногласия возникали из-за различных политических интересов, классовых противоречий, различия целей войны ее участников с германским фашизмом.

Главной целью Великой Отечественной войны советского народа против гитлеровских агрессоров являлся разгром фашизма, ликвидация смертельной угрозы, нависшей над Советской страной. Речь шла о том, быть или не быть Советской власти, быть или не быть народам СССР свободными или попасть под тяжкое иго варварского фашизма. Но речь шла также и об освобождении народов Европы, изнывавших под гнетом фашизма.

Цели правящих кругов Англии и США были иными. Они стремились не к освобождению порабощенных народов Европы, освобождению колониальных стран. Их первостепенной задачей было сохранение классовых интересов Британской империи, Соединенных Штатов Америки, устранение Германии, Японии как опасных конкурентов на мировых рынках.

Различие в целях войны породило немало трудностей в антифашистской коалиции, противоречий между ее участниками, которые не согласовывались с общесоюзническими задачами. А нередко народы СССР и Англии, США и Франции дорого платили за политические интриги иных западных политиков.

Если центростремительные тенденции коалиции, определяемые общностью борьбы с фашистской опасностью, вели к совпадению военно-политических целей ее участников, а следовательно, к укреплению коалиции, то центробежные тенденции, наоборот, мешали проведению согласованной политики союзниками СССР, координации военных действий против фашистских государств. Хотя центростремительные тенденции в антифашистской коалиции оказались сильнее центробежных — иначе не было бы такого сотрудничества, — присущие коалиции противоречия оказались весьма значительными.

В начале войны в Лондоне и Вашингтоне не верили в способность Советского Союза к длительному сопротивлению. Споры шли лишь о том, продержится ли СССР несколько дней, недель или месяцев. Сам премьер-министр Англии неоднократно заявлял о близком разгроме СССР. В начале Великой Отечественной войны в Лондоне находился австралийский премьер-министр Кэртен. Черчилль доверительно сообщил ему: будет чудом, если Россия удержится шесть недель[427].

В беседах с президентом Рузвельтом, а их первая личная встреча состоялась в августе 1941 г. на борту линкора «Принц Уэльский» в бухте Ардженшия у Ньюфаундленда, Черчилль твердил: «Когда Москва падет… как только немцы войдут в Закавказье… когда сопротивление русских прекратится»[428].

Этой же точки зрения придерживался британский генеральный штаб, определявший срок сопротивления СССР в три-четыре недели. Военные эксперты на совещаниях, пресс-конференциях в военном министерстве и ведомстве информации заявляли, не делая из этого особого секрета: «Россия вскоре потерпит поражение».

Недалеко ушли от своих английских коллег и американцы. Военный министр Стимсон, сотрудники отдела военного планирования генерального штаба считали: «Германия будет основательно занята минимум месяц, а максимально, возможно, три месяца задачей разгрома России»[429].

Через пять дней после вторжения гитлеровских полчищ в СССР Флетчер Пратт писал в «Нью-Йорк пост»: «Чтобы спасти красных от предстоящего им в самом близком времени разгрома, необходимо чудо, подобное библейским чудесам»[430]. Однако в это «чудо» на Западе, разумеется, не верили. Стратеги Пентагона и британского генерального штаба во главе с Алланом Бруком верили в широко разрекламированный Берлином «блицкриг».

Однако в Англии и США было немало трезво мысливших людей, веривших в победу советских людей, несмотря на временные неудачи Красной Армии. Об этом говорили руководитель Компартии США Уильям Фостер, руководители Компартии Англии и других стран. Из фашистских застенков доходил голос мужественного сына немецкого народа Эрнста Тельмана: «Советский народ сломает шею Гитлеру».

Среди немногих официальных лиц — буржуазных дипломатов и военных, веривших в силу Советского Союза, были английский посол в Москве Стаффорд Криппс, глава английской военной миссии в СССР генерал Майсон Макфарлан. Когда положение на советско-германском фронте было весьма серьезным, они заявляли: «Красную Армию не удастся сломить, какой бы отчаянный оборот ни принимали события иной раз»[431].

В конечной победе советского народа был убежден всемирно известный писатель Бернард Шоу, веривший в неисчерпаемые силы СССР с первых дней после победы Великого Октября. В конце июня 1941 г., в разгар временных успехов фашистского вермахта, Бернард Шоу писал в редакцию «Таймс»: раз Россия на стороне Англии, «мы наверняка выиграем войну»[432].

Веру в непобедимость Советского государства разделяли известный английский историк Бернард Пэрс, журналист Александр Верт, в годы войны находившийся в Москве на посту корреспондента газеты «Санди таймс» и Би-би-си и рассказывавший правду о мужественной борьбе советского народа с фашистскими ордами.

К концу июля 1941 г. в Москву был направлен ближайший советник президента Рузвельта, его доверенное лицо Гарри Гопкинс. Помимо других задач он должен был доложить Рузвельту и Черчиллю точные данные о силе сопротивления Советского Союза. Гопкинс хотел знать, действительно ли положение СССР столь катастрофично, как об этом сообщал военный атташе США в Москве майор Итон. Гопкинс встречался с руководителями Советского правительства, из разных источников, и в частности от американского полковника Феймонвилла, он получил подробные данные о военном потенциале СССР. Еще из Москвы Гопкинс сообщал Рузвельту: «Здесь существует безграничная решимость победить»[433].

По возвращении в Америку, а это совпало со встречей Рузвельта и Черчилля в бухте Арджентия, закончившейся принятием «Атлантической хартии», Гопкинс сделал объективное сообщение и рассеял иллюзии многих политиков и военных США и Англии, надеявшихся на скорый крах СССР.

Вслед за наиболее дальновидными политиками и военными, верившими в силу СССР, англо-американским стратегам пришлось «увеличить» возможные сроки сопротивления Красной Армии фашистским армиям с трех-четырех до восьми-десяти месяцев, потом перейти на годичное исчисление и, наконец, обеспокоиться о том, что Англия и США могут вообще опоздать на локомотив Победы.

Но в первые дни и месяцы войны Черчилль, английские генералы и многие военные руководители США, противореча собственным заявлениям, считали: вооружение, посланное Англией и США в СССР, попадет в руки фашистов, что «помощь Советам приведет лишь к затяжке войны», но не предотвратит их поражение.

Когда Красная Армия, советский народ своим героическим сопротивлением опрокинули не только планы «блицкрига», но и прогнозы политиков и военных Лондона и Вашингтона, военная помощь Англии и США усиливается. Появляются новые установки в их военной стратегии. В том числе стратегическая концепция «двухфазной войны». «Первую фазу» войны в Европе политики и стратеги Лондона и Вашингтона рассматривали как истребительную борьбу между СССР и фашистской Германией. Сын президента Рузвельта Эллиот признавал: Британская империя стремится к тому, «чтобы нацисты и русские уничтожали друг друга, пока Англия будет накапливать силы»[434]. К этому же стремились и влиятельные круги США.