Вынырнув из воды, вдохнул свежего воздуха, вышел на другой берег озера, передохнул на зелёном лугу и, приложив к голове холодный листик жáбер-травы, сразу ощутил в себе перемены, а поля и горы к его изумлению на глазах приобрели совсем иной вид.

Там, где на пригорке, среди берёз стояла каменная церковка, от деревьев остались лишь торчащие из земли пни, а храм оказался в руинах, без дверей и крыши. Где была деревня — теперь пустошь, остались лишь две старые груши, которые он недавно видел посреди сада. На поле неподалёку от него когда-то колосилась буйная рожь — теперь та нива заросла дикой травою, будто на этой земле пахарь не трудился несколько лет.

Тревога проникла в его сердце; отошёл Адольф от озера и отправился дальше оглядеть окрестности, по которым он всего несколько дней назад проходил с ружьём за плечами, и всюду видел большие перемены. Забрёл далеко, забыл, какая дорога ведёт к дому, а солнце уже было низко. Идя быстрым шагом, смотрел, не встретится ли где-нибудь человеческое жильё, чтоб отдохнуть, переночевать да разузнать, что это за места, в какие края он забрёл.

Когда день уже угасал, а на долины легла густая мгла, Адольф подошёл к совсем незнакомой деревне. Возле одного дома звучала музыка, скрипач и дударь играли весёлый танец, а несколько молодых людей плясали под открытым небом. Адольф, остановившись поблизости, смотрел на танцоров. И тут он услыхал, как несколько пожилых незнакомых людей говорили меж собою:

— Как не стыдно им плясать? — сказал первый. — Сейчас такие печальные времена! всюду нужда.

— Думаешь, они способны на какие-нибудь чувства? — отозвался другой. — Говорят порой хорошо, а поступают совсем иначе, не помнят о каре Божьей.

Встреча эта так поразила Адольфа, что он не смог им слова сказать. Покинул это место, прошёл мимо всех домов и заночевал в корчме на краю деревни.

На восходе солнца он собрался в путь, рассказал хозяину, где живёт, и спросил его, какой дорогой ему лучше возвращаться домой. Но тот ответил ему:

— Первый раз слышу про такие места. Должно быть, пан живёт где-то далеко отсюда.

Удивлённый Адольф стал расспрашивать других жителей деревни, но ото всех слышал такой же ответ. Тогда он собрался в дальнюю дорогу, купил еды на несколько дней и с узелком на плече пошёл дальше, держа путь к югу.

Погода начала меняться. В небе загрохотало, и Адольф увидел позади себя чёрные тучи, поднялся ветер. Вблизи дороги жилья было не видать, и он поспешил в гущу деревьев, чтобы хоть под покровом ветвистых елей укрыться от ливня.

Там он увидел какого-то старца. Тот сидел на трухлявом пне, над ним шумели сосны, а на челе его ветер развевал белые волосы. Подошёл ближе и хорошенько присмотревшись, узнал цыгана Шилко. Старик поднялся и, поклонившись, сказал:

— День добрый, пан Адольф!

— Ах! Это ты, Шилко! Едва узнал тебя. Что это значит? Почему ты такой постаревший? Мы ж всего несколько дней, как виделись, тогда у тебя ещё не было седины в голове, а сейчас твои волосы белые, как молоко.

— Нет, пан Адольф, не несколько дней. С тех пор, как ты меня видел, прошло уже больше десяти лет. Скажи же, панич, куда идёшь?

— Не знаю, в какой стороне мой дом, где я сейчас, куда ведёт эта дорога. И небо прячется за тучами, и буря бушует над головой.

— Не скоро настанет такая хорошая погода, какая была в тот час, когда я рассказывал тебе про жáбер-траву и про обиталище духа Фарона. Дом пана далеко, знакомые и приятели уже редко вспоминают имя Адольфа, думают, что ты давно распрощался с этим светом.

— Скажи же мне, Шилко, какой дорогой вернуться мне домой?

— Проходя через этот дикий лес, встретишь три дороги. С левой и с правой стороны широкие тракты, а между ними узкая, заросшая травой, тропинка, что идёт через каменистое поле и тёмные боры. Не бойся, пан, идти по этой узкой стёжке, оставь широкие дороги, что будут слева и справа. Расскажу тебе, что встречают люди, которые едут и идут туда, желая совершать своё странствие с удобством.

С левой стороны чудесные картины чаруют глаз. Пригорки покрыты восхитительной зеленью, на деревьях спеют сладкие плоды, луга усеяны душистыми цветами; озёра спокойные и ясные, словно зеркала, в их водах отражаются облака и деревья, что растут на берегах; журчат чистые, как хрусталь, ручейки, а в прекрасных рощах шелестит на прохладном ветру листва.

Но на лугах и в рощах гуляют там русалки, на головах красивые венки из васильков, у них коралловые уста и ясные очи, длинные волосы спадают на плечи. Они приветливо встречают путников. Одни из них легкомысленны, всегда веселы, поют и пляшут, зовут к себе, смешат игривым разговором, заманивают в тёмные леса, заблудившись в которых, несчастный путник никогда не выйдет на дорогу. Другие печальные, в глазах тоска, слова исполнены чувств, нежные их песни ранят сердце, подобно стреле, и погружают мысли в печаль. Доведя своими чарами до отчаяния, они убегают прочь.

С правой же стороны — высокие горы. На этих горах величественные замки, в них много золота и серебра, хозяева этих громад презирают тех, кто беден и терпит страдания, но и сами мучаются, ибо в полночь в их салонах танцуют скелеты, поражая их лютым страхом и гася весь блеск величия.

Ну, прощай, пан, не могу я быть тебе попутчиком, ибо идём мы в разные стороны.

Сказав это, Шилко закинул за плечи узелок и пошёл неторопливым шагом.

Адольф зашёл в лес: день был пасмурный, ветер шумел в густых ветвях. Задумчиво вспоминал он минувшее, которое казалось ему вчерашним днём. Потом достал листик жáбер-травы, который нёс с собой завёрнутым в бумагу, и подивился непостижимой силе этого зелья. Увидев, до чего довело его желание знать будущее, пожалел он, что отважился идти в подводный край к жилищу духа Фарона. Спрятал снова свой листик, вздохнул и пошёл дальше.

Пришёл на то место, о котором говорил Шилко, и, оставив справа и слева две широкие дороги, пошёл узкой стёжкою через каменистые поля и тёмные боры.

Шёл он один, не с кем было и словом перемолвиться. Редкий человек осмелится идти через те места. Видно было только, как дикий зверь в испуге прячется в чаще, слышны лишь стук дятлов на сухих соснах да крики соек.

Настал вечер, небо потемнело. Измученный долгой дорогой, Адольф прилёг на взгорке и, положив голову на камень, заснул. Сон был крепкий, но недолгий; едва засияла на небе заря, поспешил, чтобы где-нибудь найти человеческое жильё и переночевать под крышей.

Идучи дальше, поднялся на гору, но и оттуда нигде не увидел людей, только невдалеке за берёзовой рощей поднимался дым, густой, словно туман. Едва подошёл он к тому месту, как вышла из рощи какая-то женщина, высокого роста, в белом платье, с лицом, залитым слезами, и с мечом в руке; остановилась она возле дороги.

…………………………………………………………………………………………………

…………………………………………………………………………………………………[223]

Запел петух.

— Вот теперь уже не на перемену погоды, — сказал дядя. — Самая полночь. Пришёл Новый год, встречаем гостя. Какими новостями порадует он нас?

Сказав это, он налил в стаканы палёнки и все выпили, желая друг другу счастья в доме, здоровья и богатых урожаев на полях будущим летом.

Пан Лотышевич, выпив до дна, поставил стакан на стол и сказал:

— Мы не знаем, что будет, одно лишь ясно, с каждым годом нас, стариков, становится всё меньше. Только бы Бог хранил молодое поколение, чтобы не отступали от добродетели и не забывали традиции и обычаи предков своих!

— Ай, пан Лотышевич своими разговорами о смерти портит нам хорошее настроение. Так не годится, — сказал Базыль. — Даже на меня напала тоска, и сдаётся, что будто и не пил ничего. Зачем говорить сейчас о таких вещах? Я цыган, кроме лошади у меня ничего нет, а всё ж таки не хотел бы ехать на тот свет.

Сказав это, он налил себе ещё стакан и выпил, пожелав всем здоровья и весёлого настроения.

— Базыль, как я заметил, — сказал Сивоха, — человек чувствительный, его трогает каждое слово, но, помнится, он ещё не закончил своего рассказа.