И тогда я осознал, что это была за тюрьма.

Жаровая труба.

Керз пропал, и я остался один — только разбитое воспоминание о мрачном брате еще было со мной.

Я слышал, как пламя поднимается, чувствовал, как оно колет кожу. Скоро эти иглы превратятся в ножи, срывающие плоть. Я родился в огне на жестоком вулканическом мире. Магма была моей кровью, оникс был моей кожей. Но я не был неуязвим к огню. Не к такому. Дым поднимался огромным грязным облаком, обволакивал меня. И сквозь него, сквозь последовавший за ним огонь, превративший воздух в трепещущее марево, сквозь звон собственных криков, вырывающихся из сгорающего тела, я увидел Ферруса.

Он тоже горел. Кожа трупного лица плавилась, обнажая железо. Серебро рук, такое чудесное, такое великолепное и загадочное, текло, как ртуть, и вливалось в жижу из его плоти и крови. Кости чернели и трескались, пока не остался лишь скалящийся череп. И за мгновение до того, как огонь поглотил меня, я увидел, что его рот двигается, беззвучно вынося мне последнее обвинение.

«Слаб», — сказал охваченный пламенем череп Ферруса Мануса.

А потом он смеялся, пока мы горели, смеялся, пока смерть не забрала нас на вечные муки.

Харук был мертв уже несколько минут. Почти двадцать, по оценке Нарека. Он лежал на боку; одна рука, еще сжимавшая ритуальный нож, была вытянута вперед, другая придавлена неподвижным телом. Частично прикрытая шлемом голова завалилась набок. Силой выстрела ее почти оторвало.

Ему нанесли две смертельные раны. При первом выстреле болтерный снаряд прошел сквозь шею, разорвал яремную вену и обнажил сонную артерию. Он также вырвал ему кусок нижней челюсти и вокс-решетку, но не убил сразу. Второй выстрел, направленный в торс, проломил большую часть грудной клетки и уничтожил восемьдесят процентов внутренних органов, когда масс-реактивный снаряд взорвался при контакте. От него Харук умер мгновенно.

Нарек нашел останки, медленно остывавшие в луже крови, на верхнем этаже склада. Он не испытывал печали, стоя на коленях у тела мертвого брата. Несущий Слово был редкостным ублюдком, любившим издеваться над своими жертвами. Эти наклонности в конечном итоге его и погубили. Убивай тихо, убивай быстро — таков был подход Нарека. Развлекаться надо с игрушками, а игрушки лучше оставить детям. Враг же — не игрушка, он представляет опасность для твоей жизни до тех пор, пора не лишится своей. Однако Харук был садистом, и все больше братьев Нарека становились такими же. Они изменились, что выражалось не только в рудиментарных рогах, бывших отнюдь не простыми украшениями шлемов, — изменения произошли в душах и были необратимыми. Нареку это не очень нравилось, ибо раньше он верил, что Император является богом, и служил ему с горячностью истинного фанатика. Он плакал, когда легион возвел соборы в Монархии. Как прекрасны, как величественные они были. Теперь все это осталось в прошлом, и старый Пантеон явился, чтобы узурпировать власть самозванца.

Нарек находит тело Харука

Да, вид убитого брата не тронул его. Но Харук был из Слова, и потому Нарек проведет над телом необходимый ритуал.

Стоя под покровом тьмы, он проговорил требуемые заклинания, которые отправят душу Харука на службу Пантеону. Теперь он станет игрушкой Нерожденных. Нареку казалось, что он чувствует их в пульсации вен, слышит в отрывистом биении двух сердец. Они вились над этим местом, вцепляясь в него все сильнее с тех пор, как Лоргар написал свою песнь убийства.

Элиас рассказал о ней однажды ночью, когда небо казалось чернее самой тьмы, и они пили вместе — может, не как друзья, но хотя бы как товарищи. Симфония примарха вызвала губительный шторм такой ужасающей силы, что сама галактика раскололась надвое.

Убрав руку с тела Харука, Нарек завершил обряд, но голод существ, обитавших в нереальности, все давил на тонкую завесу смертного измерения. Ни один барьер не может растягиваться бесконечно, и тот, что отделял их, уже готов был порваться. Скоро два мира встретятся, скоро галактика действительно начнет гореть.

Лоргар предрек это в своих трудах. Он узнал об этом из видений, и кто Нарек такой, чтобы с ними спорить?

— Я лишь солдат, верный долгу и клятвам, когда-то данным братьям, — прошептал он, чувствуя, как печаль окутывает его тяжелым саваном.

От мыслей его отвлек Дагон, вернувшийся с нижнего этажа.

— Он загнал человека сюда, наверх. Но везде пусто. Ни следа убийц.

Дагон ждал у разрушенной лестницы, рядом с тем местом, где погиб Харук.

Нарек окинул помещение взглядом, начав с лежащего рядом тела и закончив им же.

— О нет, брат, следов немало. В пыли видны два рисунка подошв. Убийцы уже были здесь, когда Харук вбежал за человеком.

— И что они делали?

— Шпионили. Они использовали это место как наблюдательный пункт, чтобы контролировать наши перемещения.

— Откуда они могли знать, что мы тут? — едва заметное волнение в голосе Дагона выдало, как встревожен он новостями.

— Следили за нами и шли по стопам, как еще?

— Контратака? Я думал, в этом регионе нет вражеских сил.

— Их нет. Во всяком случае, нам о них неизвестно, — Нарек взглянул на окровавленное тело Харука, застреленного с такой точностью и бесшумностью. — Не думаю, что это контратака. Для контратаки у них слишком мало воинов. Убийство было тихим, как убийство охотника. Кем бы они ни были, они хотят действовать скрытно. А еще они забрали человека с собой.

— Зачем?

— Отличный вопрос.

— И что теперь? Это многое меняет.

Нарек с отсутствующим видом посмотрел в сторону.

— Возможно…

Ему надо было посоветоваться с Элиасом.

Нарек активировал варп-склянку. Мерзкий серный запах распространился в воздухе и проник через респиратор, сигнализируя о быстро достигнутом единении. Еще один признак ослабления завесы — улучшенные варп-склянки стали надежнее вокс-коммуникаторов.

— Он у вас? — спросил Элиас.

Изображение темного апостола складывалось из фиолетового зернистого света, выплывавшего из горлышка склянки, словно пар. Нарек знал, что на другом конце единения он представал перед Элиасом в таком же виде.

— Нет. Кто-то схватил его раньше.

— Кто-то?

Элиас все еще находился в месте проведения ритуала. Фоном слышалось хныканье людей-приношений, ждущих своей участи. Элиас обескровит весь город, если потребуется. Включая культы.

— Да.

— А Харук?

— Мертв. Я сижу над его недавно расстрелянным телом.

— Мне следует беспокоиться, Нарек?

— Рано говорить.

— Что это значит?

— Это значит, что кто-то проследовал за нами на Траорис и шел по пятам до самого Раноса, — ровным голосом ответил Нарек.

— Кто проследовал?

— У меня есть предположение. Утверждать с уверенностью еще не могу.

— Я отправляю подкрепление.

— Нет необходимости.

— Они все равно прибудут.

— Я хочу сначала выяснить, с чем именно мы имеем дело. Мы с Дагоном будем двигаться быстрее в одиночку.

— Сомневаюсь, что Харук бы с этим согласился.

— Харук мертв. Он уже ни с чем соглашаться не будет.

— Нарек, шутки тебе не идут. Оставайся здесь. Жди других.

Элиас прервал связь, вновь бросив охотника одного.

— Так что, будем ждать? — спросил Дагон.

— Нет, — ответил Нарек и встал. — Обыщи весь склад. Ничего не упускай. Я хочу знать все, что он может дать, до последней детали. Мы в Раносе не одни, Дагон. Наши бывшие братья по оружию тоже здесь.

Дагон фыркнул:

— И что им надо?

— Ну как же. Будь мы на их месте, что бы мы делали? Они жаждут возмездия. Они хотят нас убить.

Голова Себатона раскалывалась так, словно он выпил слишком много своды и заработал на редкость суровое похмелье. Он сидел на стуле, ссутулившись и опустив голову, ничем не связанный. Достаточно было поморщиться, не трогая руками голову, чтобы почувствовать сбоку кровоподтек — там, где что-то его сильно ударило. Нет, не что-то, а кто-то.