«Пристав к этому острову, они отдыхают там два-три дня и опять снабжают свои однодревки недостающими принадлежностями: парусами, мачтами и реями, которые привозят с собой».
«Оттуда они уходят к р. Днестру, и, благополучно достигнув его, снова отдыхают… (затем они) приходят к Селине, так называемому рукаву реки Дуная.
Пока они не минуют реки Селины, по берегу за ними скачут печенеги. И если море, что часто бывает, выбросит ладьи на сушу, то они все их вытаскивают на берег, чтобы вместе противостать печенегам.
От Селины они никого уже не боятся и вступив на Болгарскую землю, входят в устье Дуная, от Дуная они доходят до Конопа. От Конопа — в Константин) на реке Варне (?). От Варны к реке Дичине — все эти места находятся в Болгарии — от Дичины достигают области Месемврии. Здесь оканчивается их многострадальное, страшное, трудное и тяжелое плавание»[471].
Весь путь от русской границы у Суды, где находилась гавань-крепость Воинь, и до Дуная представлял собою военно-оборонительную экспедицию, которая должна была противостоять ордам сорока печенежских племен, владевших всей степью «на месяц конного пути». Только разветвленные гирла Дуная удерживали степняков. «Река Селина» в настоящее время средний, а в древности — первый с севера, самый ближний к степям проток Дуная (см. карту 1684 г. Дж. Кантелли, где село Селина помещено у северного протока), что делает понятной порубежную защитную роль этого гирла.
Представляет интерес и дальнейший путь вдоль болгарского побережья, указанный Константином. Этот ежегодный каботажный путь надолго остался в памяти русских людей, и книжник конца XIV в. в перечне «градов русских ближних и дальних» совершенно неожиданно для ситуации 1390-х годов перечисляет в своем списке приморские гавани древнего болгарского побережья, как бы дополняя и поправляя Константина, сочинение которого известно ему не было[472].
Перечень русских градов на море доведен почти до того же места, что и у Константина, — до Дичины, под которой следует понимать не город на Дунае, а реку между Варной и Месемврией (как у Константина), где ханом Омортагом в 821 г. был построен дворец[473]. В результате мы получаем крайне интересный исторический перечень тех черноморских пристаней, куда регулярно заходил русский торговый (а может быть, и военный) флот:
В устье Дуная (на южном берегу древней Селины) — Килия.
На Черном море — Констанция (древние Томы);
«— мыс Калиакра («Аколякра»);
«— Каварна;
«— Карна;
«— Варна;
«— Дичина;
«— Месемврия.
При перенесении этого перечня пристаней на карту бросается в глаза неравномерность их распределения: такие гавани, как Кили я, Констанция, Варна, Месемврия, отстоящие друг от друга на большие расстояния, связаны с каботажным характером русского мореходства, но на участке между мысом Калиакра и Дичиной мы видим пять пристаней на 60 км побережья. Почти несомненно, что это связано с русско-болгарским торгом, так как означенные приморские города ближе всего расположены к жизненным центрам первого Болгарского царства — Плиске, Преславу и Шумену, где была какая-то «русская контора» (см. выше раздел «Восточные источники»). От Варны до Преслава всего около трех дней конного пути, а до Плиски — только два дня. Сгусток пристаней вокруг Варны, постоянно использовавшихся русскими торговыми экспедициями, свидетельствует о том, что русское полюдье еще до того, как оно достигало Византии, частично распродавалось в Болгарии. Русские торговые базы в болгарских гаванях были, очевидно, настолько обжиты и освоены флотом киевских князей, что это позволило русскому писателю XIV в. причислить их к общему списку русских городов.
«Тяжкий и многострадальный» путь русских купцов отмечен несколькими пунктами языческих жертвоприношений. Об одном из них (на острове Хортице) упомянул Константин, два других определяются топонимически: тотчас за древней Селиной, преграждавшей путь печенежским разбойникам, скакавшим вдоль берега вровень с русским флотом, в безопасном уже месте близ Старой Килии есть село Стравница, название которого говорит о «страве», поминальном пире в честь умерших, о поминках. В конце болгарского отрезка морского пути между Дичиной и Месемврией есть село Волос (Влас), имя которого связано со славянским богом богатства — Волосом. Кто бы ни основал святилище этого бога — местные славяне или приезжие славяне-мореплаватели, но те участники морских экспедиций, о которых писал Константин, отмечавший, что именно у Месемврии заканчивалось страшное и трудное плавание, могли здесь принести благодарственные жертвы своему «скотьему богу», именем ко- того они клялись при заключении договоров с тем же Константином.
Часть русской торговой флотилии, покинув болгарские гавани, отправлялась в Константинополь — столицу Византийской империи. Император не описал жизни русов во «втором Риме», но здесь нам на помощь приходит русский летописец, включивший в свою хронику драгоценнейший текст договоров двух государств — Руси и Византии.
Русь была жизненно заинтересована в постоянной мирной торговле с Византией, которая, однако, стремилась играть в своей внешней торговле активную роль и не впускать иноземцев в свою страну, не открывать им рынки своих городов. У греков было много средств воспрепятствовать проезду русских внутрь империи: застава у устья Днепра, контролировавшаяся из Херсонеса (современный Севастополь), закрытие черноморских гаваней, необходимых русам при каботаже, подговор печенегов и, наконец, закрытие входа в Босфор. Все эти препятствия преодолевались Киевской Русью вооруженной рукой и закреплялись дипломатическими документами. Осада столицы Византии русским войском в 860 г. была показателем противостояния двух могучих противников, оставившего долгий след в памяти народов Европы. С этого небывалого события русский летописец начинал свою хронику исторической жизни Руси.
Договоры Руси с империей (907, 911, 944 гг.) должны были закреплять успех русского оружия (или успех угрозы) и обеспечивать возможность мирного торга — главной цели русских, так как никаких территориальных претензий Русь даже после победы не предъявляла. Анализ текста договоров производился Б. Д. Грековым, С. В. Юшковым и А. А. Зиминым[474].
При заключении договоров исполнителями и выразителями воли киевского князя были как варяги, так и славяне, но самый договор заключался в двух экземплярах на двух государственных языках — греческом и славянском (русском). Договоры заключались Византией от лица цесаря (императора), а с русской стороны от имени великого князя киевского (который с начала IX в. носил титул кагана, почти равный императорскому) и от имени его вассалов, различных «светлых князей», стоявших во главе племенных союзов, и «всякого княжья» — многочисленных князей племен. В договорах часты ссылки на «Закон Русский», текст которого до нас не дошел, но был, очевидно, хорошо известен грекам (там и тарификация штрафов выражена в греческих деньгах), так как иначе не было смысла на него ссылаться.
Договор 907 г. вводит нас в бытовую обстановку жизни русских «гостей» в Константинополе в тех политических условиях, когда Киевская Русь диктовала свои пожелания, а Византия в меру возможностей ограждала свои права. Русские послы получали от греков посольское содержание, «елико хотящи». Купцы-гости получали содержание помесячно на протяжении полугода. Это — та летняя половина года, когда русские гости распродавали все то, что было собрано в зимнюю половину во время полюдья. Из этого явствует, что реализация полюдья не была каким-то оптовым, одноразовым актом, а производилась неспешно на протяжении целых шести месяцев, когда гости из Киева, Чернигова, Переяславля, Полоцка, Ростова и Любеча проживали в предместье Константинополя и получали от греческого правительства «хлеб и вино и мясо и рыбы и овощь (фрукты)». Оговорено было даже право пользования цареградскими банями-термами: «и да творять им мовь, елико хотять».
