— Нет!.. — хрипло возразил он. Добавил с отчаянием: — Я лишь заподозрил!

— А есть ли тут разница?

— Есть. Ведь я ничего не могу сказать вам наверняка, не могу объяснить!.. Ну какая вам польза, если я скажу, что заподозрил Нортона?!

Фрэнк не был готов к ошеломительному действию слов Палмера, хотя то, что в них содержалось, нужно было предвидеть. Предвидеть!.. Его захлестнула бессильная злость. На кого? На этого обильно потеющего человека? На себя?.. Какая–то омерзительная безысходность… Поющие деревяшки — ладно. Дико уничтоженные экраны — тоже ладно, куда ни шло. Теперь вдобавок — Нортон с физиономией мертвеца!.. Великое Внеземелье! Нет, просто сумасшедший дом. Огромный сумасшедший дом!.. “С меня довольно, — подумал Фрэнк, ощущая озноб. — Надо действовать, надо что–то предпринимать”. Он механически повторил про себя: “Действовать… предпринимать…” Мысли путались, и он не сразу осознал, что это — вспышка отчаянной тревоги за сестру. Он готов был все бросить и немедленно отправиться в Копсфорт. Заметив, что Роган смотрит на него, почувствовал себя еще более мерзко. “В конце концов, — подумал он, — мое желание и намерения шефа редкостно здесь совпадают…”

Он уловил наступившую в холле гнетущую тишину и, будто о чем–то ненужном, подумал: “Почему они замолчали?”

— Вы не поняли, Палмер, — сказал наконец шеф. — Я не требую от вас никаких объяснений. Нам нужны только факты. Нелишними будут, конечно, и ваши соображения… или, лучше сказать, комментарии к фактам. Когда вы заподозрили Нортона?

Палмер вяло ответил:

— На следующий день.

— В какой момент?

— Не знаю… Во всяком случае, после разговора с Нортоном в спортивном зале.

— Разговор дал вам какой–нибудь повод для подозрений?

— Нет… Не знаю. Когда я рассказывал о “чужаке”, Нортон слушал хмуро, с тоскливым неудовольствием… Вечером я встретил его в коридоре и… Ступает он как–то особенно мягко. Как леопард на охоте. И у меня… смутно так…

— Первые подозрения?

— Да… Нет. Скорее… ну, такое предощущение, что ли?

— И вы подумали…

— Нет, я ничего не подумал. Я слишком устал и рано лег спать. Ну и во сне… Я редко вижу сны, но в ту ночь такого насмотрелся!..

— Подозрения оформились во сне?

— Вероятно. Потому что утром я уже был почти уве… Нет, не то. В общем, я впервые подумал, что со мной сыграли скверную шутку.

— Нортон?

— Видимо, он хотел… не со мной, но так у него получилось.

— А вы пытались понять, каким способом ему удалось изменить свою внешность?

— Пытался. Не знаю… При встрече мне все казалось естественным. Кроме самой встречи, конечно. И настолько естественным, что… Ну, словом, я не уверен, что мои подозрения чего–нибудь стоят. Но, с другой стороны…

— Выражение лица тоже казалось естественным?

— Да, вполне.

— Выражение было похоже на то, которое на портрете Михайлова?

— Нет. Другое. Лицо было хмурым и озабоченным… злым. Будто бы человек торопился по какому–то спешному и неприятному делу. Меня он явно не… Почти не глядя оттолкнул меня локтем и промчался мимо.

— За Нортоном вы замечали такое… такую…

— Отталкивать?

— Да.

— Было однажды. Перед высадкой на Титанию. Нортон спешил — бегал, командовал, ну и в спешке задел меня, оттолкнул. Это мне сразу напомнило… Я остановился, посмотрел ему вслед. Он тоже вдруг остановился. Посмотрел на меня и сказал: “Извини, Рэнд”. Сделал шаг, снова остановился, бросил через плечо: “И за тот раз… тоже извини”.

— Вот как! Что он этим хотел сказать?

— А кто его знает…

Длинная пауза.

— Это все? — спросил Гэлбрайт.

— Да, это все.

— Хотите что–нибудь добавить? — Нет.

— Тогда два последних вопроса. Вы не заметили различия в росте Нортона и… этого…

— Я понял. Нет, не заметил. По–моему, ростом они одинаковы.

— Эмблемы на костюмах совпадали?

— Да. На рукаве у того и другого было изображение кугуара.

— Благодарю вас, Палмер. Вы очень нам помогли… По крайней мере я на это надеюсь. До свидания. Прошу извинить за доставленное вам беспокойство. — Гэлбрайт сделал Рукой что–то наподобие прощального жеста. Палмер молча смотрел с экранной стены — казалось, не верил, что все кончилось и он свободен. Лицо его медленно таяло в голубизне.

Гэлбрайт сидел, опустив голову, будто изучая свое отражение в полированной крышке стола. Даже неподвижность не могла скрыть его озабоченности.

— Вот так, — произнес он, не повернув головы, но было ясно, что адресовано это Никольскому.

Тот ответил не сразу. Проводил взглядом исчезающее изображение Палмера, опустил глаза и стал смотреть на собственные руки.

— Интересно, — наконец произнес он с такой интонацией, словно хотел сказать: “Плохи, оказывается, дела, коллега”.

— Забавно, — в тон Никольскому проговорил Гэлбрайт.

— Если хотите знать мое мнение, то… то я почти убежден, — непонятно сказал Никольский.

— Кентавр? — непонятно спросил Гэлбрайт. Не дожидаясь ответа: — Наши мнения совпадают.

— Тем хуже.

— Да. Тот редкий случай, когда разногласия были бы кстати…

— Странная зависимость, — хмуро пробормотал Никольский. — Чем больше фактов…

— …Тем меньше смысла. — Гэлбрайт пожевал губами. — М-да, это… это как… — он с видимым усилием подыскивал слова, — как удар об стену головой.

— Но других фактов у нас нет.

— А что, если уговорить Палмера?

— Имитировать встречу?

— Да.

Никольский подумал.

— Я, собственно, не против, но… Во–первых, время. Во–вторых… — Он искоса взглянул на Гэлбрайта. — Вы все–таки надеетесь избавиться от… кентавра?

Пауза. Гэлбрайт медлил с ответом.

— Нет, — сказал он. — Уже не надеюсь. Решительно сбрасывать со счетов маску и грим я пока не намерен, но лучше приготовиться к худшему.

— Лучше к худшему, — одобрил Никольский. — В нашей практике это уже перестало быть словесным курьезом. — Он откинулся на спинку кресла.

— Любите спорт? — спросил неожиданно Гэлбрайт. Заметив быстрый взгляд собеседника, пояснил: — Мне любопытно узнать, как вам нравятся наши ковбойские состязания.

— Родео? Что ж, занятное зрелище…

— Говорят, вы отличный наездник и мастер лассо? Полинг, я обращаюсь к вам. Говорят, вы дважды были чемпионом?

Фрэнк посмотрел на шефа:

— Был. Когда участвовал в школьных родео.

— Говорят, вы непременный участник ежегодного “Большого родео” в Копсфорте?

— У меня просто вылетело из головы, что завтра в Копсфорте спортивная заварушка… Нет, ковбойский спорт я забросил, как только поступил работать в Управление.

— Напрасно.

— Забросил или поступил?

Гэлбрайт молча повращал глазами.

— Я понимаю, куда вы клоните. — Фрэнк подвигался в кресле. — Готов в Копсфорт хоть сегодня, Но, полагаю, нужен я вам не как призер “Большого родео”, а как интервьюер, от пяток до подбородка нашпигованный скрытой микроаппаратурой.

— Нет, — сказал Гэлбрайт. — Никакой записывающей микроаппаратуры. И в этом смысле всякую самодеятельность строжайше запрещаю. Никаких спецбраслетов, пуговиц, медальонов, радиосигнализаторов, микротелемониторов. Понимаете? Ни–ка–ких! Обычная одежда спортсмена–ковбоя. Широкополый стетсон, джинсы, ковбойка и пояс с обыкновенной — обыкновенной, Полинг! — пряжкой. Это все. В Копсфорт вас привлекло в первую очередь “Большое родео”. Боюсь заглядывать далеко вперед, однако это “родео” может вполне оказаться одним из самых ответственных в вашей жизни.

— Что ж, мне не впервые скакать без седла и раскручивать лассо. Но кто вам сказал, что я не почувствую разницы между быком и своим родственником? — Фрэнк сознавал, что говорит совсем не о том, о чем следовало бы сейчас говорить, но ничего не мог с собой поделать. Он находился во власти необъяснимого желания сказать шефу что–нибудь неприятное. — С моей стороны было бы очень нечестно что–либо заранее вам обещать, — добавил он.

— Я не жду обещаний. От вас мне нужны сознательность и готовность. Иначе просто нет смысла затевать операцию “Копсфорт”. Или “Большое родео”…