— Да подожди ты минутку! Голубиная какашка ляпнет на голову не кому-нибудь. Этот тип действует с очень широким размахом, друг мой. Его юристы и счетоводы перепроверяют каждый шаг.

— Я подумываю о неком законном деле. Нечто в твоем стиле. Например, о вложении капитала туда, где он сгинет, причем ты будешь об этом знать, а Санто нет. А потом, может, найдется какой-нибудь способ перекачать эти деньги в карман Джанин? Черт возьми, Санто азартный игрок. При всей своей осторожности все равно азартный игрок. Что-нибудь вроде котирующихся биржевых акций, наподобие тех, которые вздували на фондовой бирже, как ты мне однажды рассказывал.

— А почему Санто будет слушать Мейера?

— Потому что сперва ты засветишься. Покопаешься в своих картах, совершишь несколько выездов на участок, осмотришься и придешь к очень волнующим выводам, о перспективах развития. И по-моему, чтобы все это ему скормить, я смогу воспользоваться нефтепроводом, если чуть-чуть его подготовлю. Нефтепровод носит имя Мэри Смит. Прямые блестящие темные волосы, маленькая, ладненькая, с виду сердитая и голодная.

— А если великому Гэри Санто ничего не известно о твоем друге Бэнноне?

— Я знаю, что Таш пытался увидеться с ним и не пробился дальше девицы-привратницы. Он не причислял Санто к тем, кому хочется переехать колесами маленького человека. Думал, Санто нажал на Ла Франса, а Ла Франс принялся нажимать на разных людей, среди которых случайно оказался Таш. Если Санто знал и позволил, чтобы на Таша рухнула крыша ради понадобившегося ему вшивого клочка земли, мне бы хотелось ужалить его в самое больное место. Можешь ты в таком случае что-нибудь сделать?

Мейер встал, прошелся туда-сюда, щуря яркие голубые глазки, волосатый, сосредоточенный, как обезьяна, остановился и сказал:

— Не знаю, Макги. Просто не знаю. Проблема распадается на две взаимосвязанные части. Во-первых, я должен узнать о какой-то гиблой ситуации, вроде той, в которую попал «Уэстек», пока еще не потонул. Эти типы нарушили свои прежние обязательства держать акции на высоком уровне, чтобы иметь возможность поглощать более мелкие компании на выгодных условиях. Потом один деятель выбросил на Американскую фондовую биржу на восемь миллионов акций, не сумел явиться с деньгами, чтобы их выкупить, и торги были приостановлены. Так вот, если бы я почуял нечто подобное, сулящее катастрофу, если бы мог потом подобрать нескольких законно победивших игроков, чтобы ему показалось…

— Считай, что ты кое-кого подобрал, Мейер. Он на секунду опешил, потом улыбнулся широкой мейеровской улыбкой, в результате чего одна из безобразнейших в Западном полушарии физиономий превратилась, как выразилась однажды смышленая девчонка из нерегулярной армии Мейера, «в прекрасное доказательство, что у человеческой расы когда-нибудь как-нибудь все образуется».

— Официальное, отпечатанное, датированное подтверждение покупки акций на официальном бланке авторитетной брокерской конторы! Оглянемся назад! Идеально! Один-два дня в Нью-Йорке, и я вернусь с доказательством своей собственной гениальности в связи с приобретением…

— С данной мне рекомендацией приобрести…

— Да. Понятно. Я рекомендовал тебе покупать высоко взлетевшие акции именно в тот момент, когда они падали, и в любом случае мне не придется оглядываться больше чем на год назад. «Галтон», «Экстра», «Лиско дейта», «Тексас галф салфер», «Голдфилд Мохаук дейта». Фантастическое представление! Слушай, я не хочу, чтобы все было слишком уж хорошо. Подозрительно, если любая покупка успешная. Скажем, ты купил «Галтон» не по пятьдесят долларов за акцию, а по шестьдесят пять.

— Сколько они сейчас тянут?

— Поднимались почти до ста десяти, раздробились на два к одному[21], а когда я в последний раз проверял, были долларов по шестьдесят. — Он сел и снова опустошил оловянную кружку. — Тревис, какое ты хочешь иметь состояние? Я могу попросить одного старого доброго друга, который с радостью поможет, и обеспечу тебе ежемесячные отчеты о маржинальных счетах[22], отражающие степень инвестиций в ценные бумаги, дебет и прочее.

— Скажем, начал я год назад с сотней тысяч.

— Прими мои поздравления! Теперь у тебя четверть миллиона.

— Успех не испортил меня, ты заметил, Мейер?

— Я заметил только твои преступные инстинкты, дорогой Тревис, опрометчивость с ферзем, которая позволяет мне обставлять тебя в шахматы, и твою полную поглощенность в данный момент делом Таша. Ты в него чересчур глубоко погрузился. Будь осторожен. Не хочу тебя потерять. Какие-нибудь ужасающие субъекты могут явиться на слип Ф-18. Непьющие, те, кто бродят вокруг и приказывают: «Умолкни!"

В салон вплыла Пусс Киллиан, имевшая весьма бледный вид. Лицо распухло, глаза покраснели. Она чихнула, высморкалась в салфетку «Клинекс» и попросила:

— Пожалуйста, процитируй еще разок тот закон Мейера. Только точно.

— При всех эмоциональных конфликтах следует делать то, что кажется труднее всего сделать.

— Боюсь, Мейер, слова твои справедливы. Все мы ищем оправданий, чтобы не делать трудные вещи. Вроде извинений, визита к умирающему, общения с занудами…

— Немедленно прекрати заниматься мазохизмом, милая девушка, — приказал Мейер.

— Я всегда так и делаю. Может быть, слишком поспешно. Господи! Я себя чувствую так, будто меня в лепешку размяли и засушили в плохой книге, как старый цветок. Сделайте что-нибудь, джентльмены!

И мы сделали. Разошлись с Мейером в разные стороны, отправившись на охоту за головами. Ему было назначено пять голов — три женщины и двое мужчин. Мне — две пары. Это старое развлечение. Люди могут быть друзьями, знакомыми или совсем незнакомыми. После веселья мы их оцениваем по десятибалльной шкале, руководствуясь следующим критерием: согласился бы ты пробыть с ними месяц на маленьком судне. Мы припасли неплохую рождественскую корзинку, желая хорошо провести время. Отдали все швартовы, которые удерживали «Флеш» на месте, и, имея восемнадцать святочных душ на борту, вышли на широкие просторы Бискейнского залива под проясняющимися небесами, держась как можно ближе к пляжу, простояли всю ночь в хорошем укромном местечке близ Саутвест-Пойнт, выпивали, спорили, почти не спали, гуляли по пляжу, храбрые души отважно кидались в декабрьскую воду, покрываясь гусиной кожей. На следующий день мы поплыли обратно Домой, на базу.

Иногда это вовсе не помогает, но на сей раз сработало. Несколько умных мыслей и смелых суждений, яростные перебранки, смех до слез, игры, состязания, признания и обвинения, слезы, широкие улыбки. Но никакой пьянки до умопомрачения, никакого битья посуды, никаких выбитых зубов. Мы направлялись домой усталые и довольные, почти все подружившиеся. Мейер называл это групповой водной терапией. Она оживила Пусс Киллиан.

К концу дня во вторник мы оценивали наших последних приятелей, и, когда разошлись во мнениях, Пусс, выступавшая в роли арбитра, спросила:

— Еще кому-нибудь кажется, будто эта пирушка тянулась, как минимум, неделю?

— Когда этого не кажется, — изрек Мейер, — пирушки не приносят пользы.

Это могло бы стать очередным законом Мейера, но чересчур смахивало на афоризм и поэтому не имело особого смысла.

В среду 27 декабря, перед тем как мне, Пусс и Джанин предстояло сесть в самолет из Майами до Милуоки, где на следующий день были назначены похороны Таша, я улучил возможность побеседовать в лаборатории с доктором Майком Гардина. Оставил дам в автомобиле, предупредил, что отлучусь ненадолго, попросил не уходить далеко от машины.

Майк — худой, энергичный, пружинистый, полностью сосредоточенный на выяснении, отчего умирают люди, специалист почти во всех известных областях патологии — привел меня в маленький кабинет, закрыл дверь, вынул из запертого ящика папку.