Прощаясь с Феликсом, Джорджета вдруг вспомнила

—Послушай, обязательно зайди в ресторан к Иоргу! Он хочет сказать тебе что-то важное, не знаю что именно. Непременно окажи мне эту услугу, Иоргу — человек, в котором мы, «артистки», нуждаемся.

Феликс ушел от Джорджеты в радужном настроении, обретя крепкую веру в жизнь. Он ощущал гордое спо­койствие, его сердце билось ровно. Джорджета была пер­вой женщиной, которую он познал, хотя из самолюбия он постарался скрыть это от нее. Феликс и не представ­лял себе, что покорить женщину так просто, — искрен­ность Джорджеты не вызывала у него никаких сомнений. Он сразу, бесповоротно излечился от своей прежней за­стенчивости и чувствовал, что если встретится теперь с другой женщиной, то уже будет знать, как себя вести. Как ни странно, но он снова стал считать поступок Отилии простительным и винил себя за несправедливые подозре­ния. Паскалопол—человек здравомыслящий и не может настолько не уважать дядю Костаке, чтобы похитить у него дочь, словно какую-то содержанку. Он представил себе лицо Отилии, откинутые назад локоны, ее смех и по­нял, что между ней и Джорджетой нет ничего общего, хотя обе очень умны и утонченны. Манеры и речи Отилии были смелыми, но невинными, как у сестры. Если бы она снова очутилась рядом с ним, он стал бы на колени, при­жался головой к ее ногам, не посмел бы сказать ей ничего хоть немного двусмысленного. Шаловливость Отилии была такой чистой, что он сейчас ясно видел, насколько смешны его подозрения. Приключение с Джорджетой, вме­сто того чтобы пробудить в нем цинизм зрелости, сооб­щить ему большую опытность в поисках удовольствий, на­оборот, просветило его, сделало более способным к любви —он и сам подметил это странное явление. Он решил немедленно ответить Отилии. Взял бумагу и напи­сал следующее:

Дорогая Отилия!

Твой неожиданный тайный отъезд сперва по­дорвал всю мою веру. В моей жизни был смысл, и я свято исполнял свой долг. И именно ты меня об­манула, по крайней мере так мне показалось. Я боюсь спрашивать, любишь ты меня или нет, боюсь спросить, почему ты в Париже и как я от­ныне должен тебя называть. Но я снова верю в тебя и хочу сдержать слово, то есть стать достойным тебя, если ты когда-нибудь пожелаешь на меня взглянуть. Дядя Костаке здоров.

Феликс.

Феликс опустил письмо в ящик и направился в ресто­ран Иоргу. Тот принял его крайне торжественно, провел в комнату, представлявшую собой нечто вроде кабинета, спросил, не желает ли гость чего-нибудь поесть, и в от­вет на смущенный отказ юноши велел принести сиропов и пирожных, уверяя, что все это самого лучшего качества. Феликсу было интересно узнать, по какой причине Иоргу пригласил его, но он не мог догадаться. Иоргу, отдуваясь, потирая руки и с трудом подыскивая слова, потому что стремился выражаться изысканно, изложил суть дела.

—Домнул Феликс, я пригласил вас — простите, что я позволил себе это, но я пригласил вас потому, что знаю, какой вы порядочный человек, я знаю, что вы родствен­ники домнула Джурджувяну, — от волнения Иоргу спу­тал единственное число с множественным. — Домнул Фе­ликс, если б вы захотели оказать мне услугу, я почитал бы вас, как брата. Мы вложили в это дело большой ка­питал, и нельзя сказать, чтоб оно шло плохо, бога гневить нечего, — Иоргу суеверно склонил голову, — но коммерция наша — вещь крайне деликатная, ей может повредить все что угодно. Самое важное заключается в том, что здесь бойкое место, люди знают, что у меня могут встретить кого надо. Если я перееду отсюда, я конченый человек. Вам известно, что владелец ресторана — домнул Джурд­жувяну. Не могу на него пожаловаться — я добросовестно платил ему и оставался здесь. Но, как я узнал, ваш дя­дюшка продает свои дома. Сюда все время ходят маклеры. Что я буду делать, если дом перейдет к другому вла­дельцу? Увеличится арендная плата, это и говорить нечего, да я дал бы и еще больше, хоть и нынешняя высока. Но у меня есть конкуренты. Кое-кто хотел бы вытеснить меня отсюда и сам открыть ресторан. Домнул Феликс, вы не смотрите на то, что мы кажемся состоятельными людьми, в нашем деле много риска. Вот у меня взрослые дети, один, храни его господь, тоже студент, как и вы, он на юридическом факультете. Я хотел бы, чтобы вы с ним познакомились, для нас это будет большая честь. Мне необходимо остаться здесь, — Иоргу сложил руки и смотрел

на Феликса так, как будто бы именно с ним соби­рался заключить сделку. — Домнул Феликс, мы купим дом, дадим сколько спросят, в конце концов влезем в долги, сделаем что возможно, мы честные румынские купцы, вы Иоргу знаете. Почему дом должен достаться другому, когда мы внесли столько денег за аренду?

—Я бы с величайшим удовольствием... Но дядя Костаке со мной об этом не говорит, — попытался оправ­даться Феликс.

—Домнул Феликс, я прошу у вас не бог весть чего — еще более горячо продолжал Иоргу. — Видите, как получилось... Пожалуйста, не сердитесь на то, что я сей­час скажу. Я просил об этом домнула Стэникэ и денег ему дал. Он сулил мне золотые горы, но не принес ника­кого ответа, все водит меня за нос... А мой кельнер гово­рил, что видел его с дружком, который под меня подкапы­вается. Знаете, вы не сердитесь, но домнул Стэникэ — че­ловек, как бы вам сказать...

—Я не сержусь, — с улыбкой возразил Феликс,— но что я должен сделать?

Иоргу повеселел.

—Вы скажите домнулу Джурджувяну... Я подозре­ваю, что домнул Стэникэ ничего ему не говорил... Ска­жите, что я хочу купить дом, заплачу, сколько он просит. Пусть он позволит мне прийти, мы побеседуем. Я пошел бы и сам, но не хотел, чтобы меня видели, и поверил дом­нулу Стэникэ.

Феликс обещал поговорить с Костаке. Иоргу очень до­вольный, стал предлагать ему всевозможное угощенье, су­нул в карман конфеты и заграничные сигары.

—Я буду считать вас за отца родного, пардон, за брата!

На углу улицы, как из-под земли, вырос Стэникэ.

—Ха-ха, хитрец вы этакий! Ожили, посещаете злач­ные места! Браво, поздравляю. А что вы здесь делаете в такой час? Я видел, вы были у Иоргу. Ну-ка, что он вам говорил? Вы молоды, наивны, а он, старая лиса, об­делывает с вашей помощью свои делишки. Скажите мне прямо, — Стэникэ взглянул в глаза Феликсу, — он зонди­ровал почву относительно ресторана, говорил что-нибудь о контракте, может быть, о продаже?

—Нет, — солгал Феликс, инстинктивно становясь на сторону Иоргу,

Стэникэ недоверчиво посмотрел на него.

—Даете слово? Но он на это способен. Вы его не слу­шайте... Это жулик, который миллионы нажил на мне, на вас, на каждом, кто оставляет здесь свои деньги. Чего он хочет? Задаром получить великолепный ресторан! Дядя Костаке не продаст, он говорил мне, клянусь честью. За­чем он станет продавать? Для того чтобы промотать со­стояние? Это было бы нелепостью. Послушайте меня, все, что у него есть, он оставит Отилии, — Стэникэ схватил Феликса за руку. — Это в ваших интересах. Вы женитесь на Отилии, само собой разумеется, но не возьмете же вы ее без гроша! Не будьте глупцом! Мы заинтересованы в том, чтобы дядя Костаке ничего не продавал. Не пробол­тайтесь об этом старику, он страшно рассердится. Он не любит, ^когда ему морочат голову. Все это плутни Иоргу, который воображает, что ему повезет и он, внеся аренд­ную плату за несколько лет, станет домовладельцем. Если дядя Костаке захочет так поступить, то вы, честный юноша, будущий зять, скажите ему: нет, дядюшка...

Продолжая говорить, Стэникэ увидел что-то в кармане Феликса и запустил туда руку.

—Вот мошенник! Это он вам дал? Контрабандные сигары! Я устраивал ему эту сделку.

И Стэникэ сунул одну сигару в рот, оставив другие в кармане Феликса. Но затем передумал:

—Вы, кажется, не курите?

—Нет...

—Тогда отдайте их мне. Жаль добро зря перево­дить.

Феликс заверил его, что ничего не скажет старику, и хотел идти, но Стэникэ удержал его за полу.

—Постойте, куда вы так спешите? Вы уже были у Джорджеты?

Это фамильярное «уже» доказало Феликсу, что Стэ­никэ в курсе его визитов к девушке. Солгать он не мог.