—Сиди смирно, Тити, что с тобой? — рассердилась она, обменявшись многозначительным взглядом с Фе­ликсом.

Наедине с Феликсом, Тити задал ему вопрос, от кото­рого тот весь вспыхнул:

—Послушайте... У вас хорошие отношения с Отилией… Скажите правду... С ней можно?

—Как вы смеете оскорблять Отилию такими предпо­ложениями! — с негодованием ответил Феликс. — Она по­рядочная девушка.

Тити с сосредоточенным видом глотнул слюну и не­доверчиво сказал:

—Мама говорила, что видела ее со многими.

—Это ложь, неправда! — с жаром воскликнул Феликс. Однажды Тити долго сидел возле читавшей книгу Оти­лии и вдруг позволил себе похотливый жест.

—Ты с ума сошел, Тити, — возмущенно крикнула де­вушка.— Убирайся вон отсюда!

Этот крик случайно донесся до ушей Аглае, и она страшно рассердилась, но не на Тити, а на Отилию.

Уверенная, что из соседней комнаты Отилия все услышит, она злобно заявила Костаке:

—Мальчик и не дотронулся до нее. А если бы даже и дотронулся? Такие девушки, как она, для того и су­ществуют, чтобы скромно жить с мальчиками из хороших семей и оберегать их от чего-нибудь похуже.

Отилия внезапно появилась в дверях, волосы ее были растрепаны, глаза метали молнии.

—Папа, — закричала она, — либо я навсегда уйду из этого дома, либо тетя Аглае больше не переступит нашего порога!

Дядя Костаке в ужасе вытаращил свои выпуклые глаза и, раскинув руки, как утопающий, с мольбой глядел то на одну, то на другую. Хотя вид у Аглае был вызываю­щий, но такой неожиданный отпор озадачил ее, и продолжать она не осмелилась. Костаке, тщетно надеявшийся, что они уймутся и избавят его от необходимости принять чью-нибудь сторону, почувствовал, что Отилия сильно разгне­вана и ждет, как он поступит.

—Н-н-не... надо... го-го-говорить ре-ре-резкие слова,— пробормотал он, обращаясь к Аглае и смягчив упрек без­личной формой.

Аглае вышла, хлопнув дверью. Отилия подошла к дяде Костаке, обняла его и положила голову ему на плечо. Она не заплакала, а только сказала ласково и грустно:

—Папа, отчего ты позволяешь им издеваться надо мной? Ты же прекрасно знаешь, что я им ничего не сде­лала.

Дядя Костаке вместо ответа легонько сжал ее в объ­ятиях.

С тех пор Аглае, к огорчению Костаке и радости Оти­лии, больше не приходила к брату. Тем не менее Костаке и Аглае, первый из трусости, вторая — потому, что ей это было выгодно, поддерживали между собой отношения через Феликса, невольно оказавшегося в роли связного. А на­блюдение за домом Костаке, которое раньше вела Аглае, продолжал Стэникэ. Как-то раз случилось, что Феликс, сидя один в своей комнате, читал учебник анатомии. Стэникэ, крадучись, прошел через весь дом, ни разу не хлопнув дверью, так что юноша испугался, услышав за своей спиной мужской голос. Стэникэ принялся расхаживать по комнате, внимательно рассматривая вещи. Он болтал с напускным добродушием, словно видел в Феликсе своего единомышленника.

—Значит, вы здесь живете... Недурно. — Стэникэ пощупал матрац и заглянул в платяной шкаф. — У дяди Костаке неплохая обстановка... Не знаете, сколько он бе­рет за пансион? Может статься, вам неизвестно даже, какой доход вы получаете? Я этим поинтересуюсь, раз­ведаю через своих людей. Старик — плут, — Стэникэ вы­шел на застекленную галерею и, отворив дверь в комнату Отилии, повысил голос. — Он страшно богат, но все скры­вает, никогда толком не поймешь, что у него есть, чего нет. А, это комната Отилии! Мило! Мило! Хорошенькая девушка Отилия, — Стэникэ подмигнул Феликсу, — и с темпераментом. Паскалопол знает, за чем охотится. Так вы живете рядом с ней! Очень хорошо, очень хорошо. И я студентом жил у хозяйки в одном коридоре с восхи­тительной девушкой. Эх, что это была за девушка! Однако будьте осторожны с Отилией, она хитра, попользуйтесь — и все, не связывайте себя никакими обязательствами, я ведь вижу, что вы не дурак! — Стэникэ опять подмигнул Феликсу, у которого щеки горели от досады. — А что Отилия держит здесь?—И Стэникэ стал шарить в ящи­ках стола.— Сколько колец, браслетов, тонких платочков, дорогих безделушек! Да здравствует Паскалопол! С Оти­лией хорошо, когда деньги есть, а нет — так она тебя бросит.

Стэникэ спустился по лестнице. Феликс шел за ним по пятам, боясь, чтобы он не унес чего-нибудь из дома. Войдя в комнату, где стоял ломберный стол, Стэникэ во­зобновил свой обыск — поворачивал лицом к стене кар­тины, обследовал деревянную раму зеркала, заглядывал повсюду и наконец открыл табакерку и стал нюхать табак.

—Хороший табак у старика, а знаете откуда? Вам и в голову не придет: у него есть табачный ларек, в котором торгует подставное лицо, — опять-таки Паскалопол устроил ему патент, — ларек в самом центре города, и старик здо­рово зарабатывает. — Стэникэ запустил руку в табакерку и набил карман табаком.— Вот после смерти таких людей и начинаются всякие запутанные процессы, говорю вам как адвокат. Они не пишут завещания или пишут тайком от всех в пользу какого-нибудь пройдохи. Ну какое имеет к нему отношение Отилия? Если бы наша семья была поэнергичнее, мы могли бы принять кое-какие меры. Знаете, причин найдется достаточно — слабоумие и так далее и тому подобное. Но старик плут, его подучила Отилия, а Паскалопол ему помогает. Послушайте, скажите откровенно, в сущности это и в ваших интересах, я могу быть вам очень полезен (порекомендую вам одну девочку, первоклассную, необыкновенную), не приходилось ли вам слышать от дяди Костаке насчет завещания, удочерения, чего-нибудь в этом роде? Он скрытен, дядя Костаке, но вы прислушивайтесь, особенно когда является Паскалопол. И заходите к нам, Аурика спрашивала о вас!

Феликсу пришлось убедиться, что кое-что из болтовни Стэникэ не лишено оснований. Как-то он шел по улице со своим однокурсником. Вдруг тот дернул его за руку.

—Пойдемте сюда, спрячемся в этой подворотне. Там, на углу, мой домохозяин, а я не заплатил ему в этом ме­сяце за квартиру.

Они были на бульваре Елизаветы, в том месте, где он примыкает к улице Котрочень. Взглянув на угол, Фе­ликс увидел направлявшегося к улице Плевны дядю Ко­стаке и удивленно спросил:

—Это ваш домохозяин? Но ведь это мой дядя, Костаке Джурджувяну.

—Неужели? Да, его зовут именно так.

Товарищ рассказал Феликсу, что он живет в много­этажном доходном доме, вполне современном, но с ма­ленькими квартирами, которые хозяин сдает студентам и состоящим в незаконном браке интеллигентным моло­дым людям, поэтому его доход выше обычного. Плату он получает ежемесячно, причем гарантирует себя сроч­ным векселем. В случае неуплаты он меняет вексель, уве­личивая сумму, или опротестовывает его и выселяет жильца. Но вообще он довольно добродушен и дает от­срочку, ибо эти опоздания и система векселей фактиче­ски удваивают небольшую, казалось бы, квартирную плату. Так, если вносить деньги вперед, то квартира об­ходится в сорок лей в месяц, вексель же выдается на во­семьдесят. При опозданиях вексель обменивается и на­числяются проценты. Когда молодой жилец стеснен в средствах, дядя Костаке не обращается с ним грубо. Он осматривает квартиру и если, например, жилец — студент-медик (он отдает предпочтение именно им), то просит у него книги по медицине — учебники, которые обычно стоят дорого. И Феликс мгновенно вспомнил, как он был изумлен, когда дядя Костаке, не сведущий в вопро­сах медицины, предложил купить ему (разумеется, запи­сав эту сумму в его счет) некоторые руководства и да­же принес один совершенно новый учебник, на котором только соскребли перочинным ножом фамилию владель­ца. Товарищ сообщил еще, что дядя Костаке частенько является взглянуть на свой дом, обходит его со всех сто­рон, потом, стоя на противоположном тротуаре и зало­жив руки за спину, обозревает свои владения, подни­мается по лестницам, иногда прислушиваясь к шуму в квартирах; что он единственный в Бухаресте, кто уста­новил приспособление, благодаря которому электрическая лампочка, включенная жильцом внизу, гаснет в ту же се­кунду, когда тот добирается до своего этажа, — это для того, чтобы лампочка не оставалась гореть на всю ночь. (Феликс невольно подумал о керосиновой лампе в доме дяди Костаке.) Впрочем, старик не делает никому никаких замечаний, отечески относится к молодым людям, которые приводят к себе женщин, и учтиво раскланивается с этими дамами, если они кажутся ему приличными. Товарищ, кроме того, прибавил, что обычно дядя Костаке под тем предлогом, что у него нет мелочи, норовит дать сдачу с уплачиваемой суммы почтовыми марками, которые носит с собой в толстом, перехваченном резинкой бумажнике. Феликсу сразу же пришло на память все, что говорил ему Стэникэ о табачном ларьке [8].