Паскалопол нервно постукивал по столу ручкой ножа для разрезания бумаги.

—В конце концов, с какой целью вы мне все это го­ворите? — спросил он, поднимаясь с места.

—Но... из благодарности, чтобы услужить вам, пока не поздно.

—Благодарю вас, — коротко сказал Паскалопол,— но сейчас я занят.

И он вышел в другую комнату, плотно закрыв за со­бой дверь. Стэникэ посидел еще немного, окинул взгля­дом письменный стол, повертел в руках визитную кар­точку, какую-то напечатанную на машинке бумагу, кон­верт со штампом, потом положил все на место, вынул из ящика с сигарами две штуки и встал. В дверях он оста­новился, подумал, вернулся и прихватил еще две сигары.

Возвратившись из имения, Паскалопол снова начал почти ежедневно бывать в доме Костаке, не придавая особого значения возможности соперничества Феликса. В этот вечер он не пришел. Феликс заметил, что Отилия озабочена. На другой день она отправилась в город. Придя из университета, Феликс увидел, что она сидит на софе, обхватив руками колени и положив на них подбородок.

—Мне все так надоело! Я бы убежала куда-нибудь, улетела. Тебе хорошо, ты свободен. Хотела бы я быть мужчиной.

—Скажи мне, что с тобой? — мягко спросил Феликс.

—Пустяки, вздор, зачем тебе об этом знать? Я толь­ко говорю, что хотела бы уехать отсюда.

Феликс опять забеспокоился:

—Куда ты хочешь уехать?

—Куда угодно. Я бы и с тобой уехала.

—Отилия, я сделаю все, что ты пожелаешь, — вооду­шевился Феликс. — Ведь у меня есть кое-какой доход, есть дом, ты будешь... моей сестрой, если захочешь.

Отилия с улыбкой, по-матерински погладила кончи­ками тонких пальцев щеку Феликса.

—Я сумасшедшая, Феликс, не надо брать с меня при­мер. Ты еще несовершеннолетний... Папа позволит нам совершить любую глупость, хоть на луне поселиться. Но о тебе пошли бы разговоры. Ты должен быть свободен, должен работать. Иначе ты погубишь свою карьеру. Я попрошу папу переехать отсюда.

Вскоре Отилия, ластясь к дяде Костаке, стала упра­шивать его:

—Папа, пожалуйста, переедем отсюда, у тебя же есть другие дома. Феликсу слишком далеко от университета, и ему нужна комната получше, чтобы принимать своих коллег. Мне тоже неудобно ходить в консерваторию. У тебя есть дом на улице Штирбей-Водэ. Ведь Феликс платит за квартиру.

Старику было щекотно от объятий Отилии, он вяло сопротивлялся.

—Трудновато, я потеряю доход... — хриплым голосом говорил он.

—Переедем, папа, прошу тебя...

Рассчитав, что он сможет сдать дом на улице Антим по более высокой цене, чем другой, дядя Костаке сообщил Аглае о своем новом решении.

—Кто это тебя надоумил? — крикнула Аглае. Застигнутый врасплох, Костаке сознался:

—Отилия. Ей далеко от консерватории.

—Ей далеко от мужчин, — передразнила его сестра. — Ты не отдашь хороший дедовский дом в чужие руки — вот что я тебе скажу. Дядя Костаке не посмел спорить, и когда Отилия снова стала уговаривать его переехать, он постарался отделаться уклончивыми фразами:

—Посмотрим! Мы еще подумаем. Торопиться не куда!

Как и предвидела Отилия, Аглае стала относиться к Феликсу с неприкрытой враждебностью. Юноша чувство­вал это по многим, казалось бы, несущественным признакам. Прежде всего Феликса уже не просили готовить Тити к переэкзаменовке, его сменил Стэникэ, педагогический метод которого и громовые обвинения по адресу школы пришлись Тити больше по вкусу. Затем Аглае начала проявлять свое недоброжелательство к Феликсу еще и тем, что в разговоре с ним с апломбом оспаривала и собы­тия прошлого и планы на будущее.

—Чем вы думаете заняться? — притворяясь, что за­была о его намерениях, презрительным тоном говорила она Феликсу. — Службу не ищете? А ведь вы сирота, вам нетрудно ее получить. Надо же как-то устроиться в жизни.

—Я учусь на медицинском факультете, — отвечал за­детый за живое Феликс.

Аглае делала вид, что не принимает его слова всерьез:

—Что там факультет! Это для мальчиков, которые живут на родительские деньги. Костаке подыщет вам ка­кое-нибудь дело.

Феликс боялся, что под влиянием Аглае дядя Коста­ке будет препятствовать его ученью в университете хотя бы тем, что откажет ему в самых необходимых вещах. Однако дядя Костаке, по своему обыкновению, не толь­ко не мешал ему, но даже как будто гордился тем, что Феликс — студент, и позднее принимал его товарищей по факультету, хотя и со своими обычными гримасами, но вполне благодушно. Правда, когда Феликсу понадоби­лось внести вступительную плату в университет, дядя Костаке пришел в замешательство, спрашивал, нельзя ли с этим погодить, советовал Феликсу занять где-нибудь «в другом месте», а он впоследствии раздобудет денег. По­скольку у Феликса не было никакого «другого места», он рассказал обо всем Отилии, которая поступила так же, как и в прошлый раз. Она заявила, что у нее есть возмож­ность достать нужную сумму, отправилась в город, при­несла деньги и только велела Феликсу никому ни о чем не говорить. Это внушило юноше некоторые подозре­ния.

Тити, сдав переэкзаменовку, вернулся в лицей. На занятия он являлся в форме, которая смахивала на офи­церскую. Его непоколебимая уверенность, что Феликс не сможет продолжать ученье, бесила юношу.

—Что вы собираетесь делать? — спрашивал Тити.

—Я буду учиться в университете. Помолчав с равнодушным видом, Тити, заявил:

—Мама говорит, что вы будете искать службу! Когда Феликс все-таки поступил в университет, Аглае была потрясена.

—Ты совсем не смотришь за этим мальчиком, — сказала она Костаке.

Стэникэ оплакивал участь интеллигентов и клялся, что, будь он в возрасте Феликса, он обучился бы какому-ни­будь ремеслу. Видя, что дела не поправишь, Аглае, чтобы разочаровать Феликса, принялась жалеть врачей и дока­зывать, что они влачат нищенское существование.

Через некоторое время Тити вдруг перестал ходить в лицей. Он величественно разгуливал в штатском костюме с галстуком «а ля лавальер». Тайна скоро разъяснилась. Стало известно, что Тити отныне «студент» Школы изящ­ных искусств, куда он и в самом деле поступил, зая­вив, будто окончил лицей. Аглае, до вчерашнего дня нена­видевшая мазню Симиона, отныне стала пламенной поклон­ницей искусства.

—Я не хотела мешать призванию Тити, — говорила она. — Пусть он спокойно развивает свой талант, уж я позабочусь о его будущем. Не всякий родится с таким даром, как он.

Это было сказано в присутствии всей семьи. Отилия подмигнула Феликсу, что не укрылось от взоров Аглае.

—И если мне поможет бог, я его женю, чтобы он не попал в руки какой-нибудь развратницы, — едко доба­вила она, — и у него будет свой дом

Но по иронии судьбы именно «развратница» Отилия пробудила эротические инстинкты Тити. С некоторого вре­мени он стал все чаще наведываться в дом Джурджувяну и явно искать встречи с Отилией. Он сидел около девушки и молча улыбался, с трудом подыскивая тему для разго­вора, так как говорить ему было не о чем, да он и не умел вести беседу. Эти частые визиты Тити были тем более удивительны, что обычно он не ходил ни к кому в гости. Тити позволял Аглае одевать его по ее собственному вкусу, подчинялся всем приказаниям матери и отказывался от любого дела, если читал в ее глазах неодобрение. Теперь Тити стал каким-то нервным и, собираясь заговорить, то и дело глотал слюну.

—Что ты делаешь? — вдруг спрашивал он, сидя возле Отилии.

—Разве ты не видишь? Шью, — точно маленькому ребенку, отвечала, не отрываясь от работы, Отилия.

Порой Тити, весь во власти неясных желаний, следил за каждым движением Отилии и так долго сидел не шеве­лясь и молчал, что девушке наконец это надоедало и она уходила к себе в комнату. Тити покорно шел за ней и останавливался в дверях.

—Тити, тебе нечем заняться?

—Нечем, — наивно отвечал Тити, одолеваемый смут­ными мыслями, которые он не мог выразить.

Все же девичий инстинкт заставлял Отилию в присут­ствии Тити следить за своими, обычно такими свободными и непринужденными манерами. Тити становился рассеян, у него случались приливы крови к голове, и Аглае, дога­дываясь о причине, гнала его погулять. Как-то раз Тити в присутствии Феликса, когда разговор зашел о девушках, учившихся вместе с ними, с деланным смехом неуклюже взял обнаженную руку сидевшей на скамье рядом с ним Отилии.