Сам он хотя и был крещеный, но к вере не приучен. Святые образа, висевшие в каждом доме их села, для Лехи были не более чем картинками, украшенными на старинный манер. Имелась в селе и своя небольшая действующая церковь. Но в ней он никогда не был. Церковные обряды, вид священнослужителей и кладбище за церковью наводили на него тоску. Школьная же программа, толкующая о беспредельности и необъяснимости материи Вселенной, тоже до конца не впечатляла своей достоверностью. Выходило так, что планета Земля была неизвестно чем в составе неизвестно чего. Бардак! «А вдруг, — думал он, — наша вселенная как аквариум на другой планете? И вот какой-нибудь мужик возьмет спьяну весло да и перемешает рыбье дерьмо с водорослями. Что тогда наступит, мировая революция?»

Понемногу нервное напряжение стало проходить. На короткое время меж облаков замелькали солнечные лучики. Хлопающий и развевающийся на ветру тентовый брезент впереди идущего «ЗИЛа» перестал вызывать раздражение.

Колонна шла, постепенно набирая скорость, растягиваясь на многие километры, а вокруг все так же простиралась бесконечная желтая пустыня. Их бэтээр со своими чахлыми изношенными двигателями явно уступал в тяге новым машинам, а потому постепенно отстал от ремроты и двигался в общей колонне с крейсерской скоростью шестьдесят километров в час. Леха только и успевал поглядывать с завистью на новые быстроходные «семидесятки», с легкостью обгонявшие их на трассе и стремительно уходившие в отрыв.

— Тяжело-о-о-о свинье на лошадиных скачках, — вздохнул он, нетерпеливо постукивая по рулю ладонями, когда очередной остроносый «семидесятый» бэтээр показал ему корму.

Рахимов перебрался на соседнее сиденье.

— Здорово, Шурик, — сказал Леха. — Вернулся?

— Откуда? — не понял Рахимов.

— Ну, оттуда! — Леха кивнул головой кверху. — Ничего тебе там интересного, случайно, не сообщили?

— Нет, — покачал головой Рахимов. — Просил Аллаха, чтобы сил давал. Для всех просил.

— Эт хорошо, эт ты молодец, что для всех просил. Жадность тут неуместна. — Леха посмотрел на спидометр. — Уже сорок с лишним километров проехали, а ни одной живой души! Видать, сильно струхнули твои родственники, раз так далеко отбежали.

— Один песок вокруг. Какой тут жизнь? Горы пойдут, там вода, арыки, кишлаки, сады.

— Ну, тебе видней, я ж не местный. А ты с ними поговорить сможешь?

— С узбеками смогу.

— Ну, тогда порядок. — Леха стукнул ладонями по рулю. — Приедем в ихние города, самую красивую узбечку тебе в жены на дембель выберем. С собой заберешь!

— Мне не надо жена! — замахал рукой Рахимов.

— Как не надо? Да ты че? Ненормальный? Каждому мужику надо. Мне, например, тоже надо, а иногда даже очень!

— У меня есть жена! Сын есть! — Рахимов поднял кверху указательный палец, демонстрируя свою жизненную состоятельность.

— Это когда же ты успел, сорванец?! В семнадцать лет?

— Зачем в семнадцать? В двадцать, — с достоинством ответил Рахимов.

— Погоди, погоди… — удивился Леха. — А тебе сейчас сколько?

— Двадцать два уже.

— Ровесник, значит! А где ж ты блудил столько времени до армии? По пустыням прятался?

— Зачем прятался? Не прятался. Меня в армия не брали. Рост маленький был. Я на комбайна работал, женился, сына родил. Приду осенью домой, сыну уже три года будет. Я думал, армия уже не заберут. А как двадцать один исполнился, меня в военкомате опять померили — на два сантиметра подрос! Сразу забрали!

— Вымахал, значит, богатырь?!

— Вымахал, — сокрушенно покачал головой Рахимов. — Хорошо, что дядя помог. Он у нас в районе болшой человек. Меня рядом служить послали.

— Выходит, лучше бы не помогал. Служил бы ты сейчас спокойно где-нибудь в Забайкалье, а то тебе сюда ведь вообще ехать без толку, раз тебе жена не нужна. У меня-то еще шансы есть, я холостой. Выбрать поможешь? Будешь при мне личным переводчиком, как на танцы к ним пойдем?

Рахимов хитренько захихикал, но согласился.

Колонна сбавила ход. Скоро впереди показался перекресток. Техника стояла. Миновав развилку, Леха снова подкатил к машинам ремроты и заглушил двигатели. Солдаты, разминая затекшие спины и ноги, ходили по узкой полоске добротно положенного асфальта. Колонна была столь длинной, что начало и конец ее терялись вдали, насколько позволял охватить взглядом дорогу висевший над пустыней туман.

Леха с Рахимовым прихватили свои автоматы и тоже спрыгнули на шоссе, которое расходилось в двух направлениях. Моросил дождь, над пустыней парила влажная теплая пелена. На обочине у перекрестка стояла длинная, сложенная из светлого камня стена с оборудованным над ней дырявым навесом.

Под ним, прячась от дождя, на корточках сидели несколько смуглых, худощавых бородатых мужчин. Для этого времени года они казались чересчур прохладно одетыми. На них были широкие брюки из неплотной ткани, матерчатые байковые накидки, на головах чалмы, а на ногах резиновые галоши. Они сидели кучно, как стайка птиц, и громко разговаривали друг с другом, указывая пальцами на справлявших под колеса машин малую нужду военных.

— Шурик, а чего это твои братья ржут над нашими писающими мальчиками? Не видали, что ли, никогда?

— Они свой маленький нужда сидя писают! На корточках. Им так положено!

— Сидя? — удивился Леха. — Это же неудобно! — Он даже присел на корточки, потом встал. — Неудобно! Портки стирать каждый раз!

— Им удобно. Они привыкли.

— А остальное они как? Лежа не спине? А спят? Стоя?

Подошел Иванов.

— Как техника, старшина? Чего отстал?!

Леха положил руки на висевший на шее автомат и недовольно ответил:

— Куда нам на этом саркофаге, — он указал большим пальцем через плечо в сторону бэтээра, — за новыми машинами угнаться?! Своим ходом идем, и на том спасибо! Могу дать порулить, товарищ капитан!

— Ладно, не ори, я и так знаю. — Иванов потер ладонью щетину на своей щеке и посмотрел в сторону сидящих у стены мужчин. — Пошли с местным населением пообщаемся. Твой ординарец может с ними покалякать?

Леха махнул Рахимову. Втроем они зашли под навес.

— Ну-у-у че, мужики! — первым начал Леха. Он согнул руку в локте и сжал кулак, развернув его пальцами к сидевшим. — Рот фронт, что ли! Но пасаран?!

— Ага! Голодранцы, гоп до кучи! — засмеялся Иванов. — Ты им еще Гитлер капут скажи! Давай, Рахимов, наводи мосты дружбы, побазарь с ними!

Рахимов вышел вперед, слегка поклонился и сказал:

— Ассалом алейкум! — Он начал говорить на узбекском, при этом кивая на начальство и технику, отвечая на вопросы сидящих. Один из мужчин протянул им круглую жестяную баночку, раскрыл ее и предложил зеленого порошка.

— Бахшишь, бахшишь, — говорил он, улыбаясь, глядя на чужестранцев покрасневшими глазами, протягивая баночку с угощением.

Рахимов благодарно приложил руки к груди и отрицательно покачал головой, на что сидящие громко рассмеялись. Один из них указал в направлении дороги, что-то объясняя Рахимову, часто употребляя слово «шурави».

В это время к остановке подкатил легковой микроавтобус марки «Мерседес». Его бока были разрисованы разноцветными картинками и надписями арабской вязи до такой степени, что застили весь фон.

Иванов рассмеялся:

— Глянь, старшина, кукольный театр на колесах! Выставка, бля, передвижников!

Мужчины, громко галдя, подхватив узлы с поклажей, быстро забрались в микроавтобус. Тот резво рванул с места и понесся по шоссе в противоположную сторону, скоро слившись с туманом.

— Чего это за зелень в коробке они нам предлагали? — уточнил Иванов.

— Говорит, для хороший настроения надо за щека положить. Насвай — наркотик, — понижая голос, таинственным тоном ответил Рахимов.

— Наркоманы, что ли?! — громко удивился Леха, стараясь перекричать грохот и лязг гусениц проходящей мимо них колонны танков.

— Я плохо понимал, — виновато отвечал Рахимов, — у них не чистый наречие. Говорили, что они рабочие с завода. На работа едут.

— О! — сказал Иванов. — А я думал, они бродячие клоуны. Наркоты налопались и поехали на завод фокусы показывать! Теперь им к станку в самый раз! Интересно, их прибалдевший пролетариат догадывается о том, что они тут под кайфом революцию устроили?! — Иванов хлопнул Рахимова по плечу. — Чего еще сказали?!