— Доброе утро, отец.

Кинар открыл глаза и улыбнулся:

— Доброе утро. Ты свежа, как роза, дитя мое, прекрасна, как утренняя заря.

Ровена еще раз поцеловала отца, на этот раз с благодарностью.

Тибор указал рукой на стул, стоявший рядом с ложем, предлагая ей сесть:

— Ровена, я пригласил тебя, чтобы поговорить. Я чувствую приближение смерти и должен успеть сказать тебе нечто важное.

Кинна знала, что отец умирает, но сознавать это было настолько мучительно, что она с трудом сдерживала слезы.

— Дочь моя, я не раз говорил тебе, что власть помимо благ и преимуществ, которые она дает, требует самопожертвования и накладывает определенные обязательства. — Кинар пристально посмотрел на Ровену. Лицо его помрачнело. — Мне очень жаль, дочь, но тебе придется выйти замуж за Ниттон-Тана. Я знаю, что для тебя это ужасно, но этого требуют государственные интересы. Илурат нуждается в защите. Такой защитой, возможно, станет твой брак с могущественным магом. Кроме того, нам необходим союз с Моруолом. Нерушимость его всегда обеспечивалась брачными узами. — Тибор замолчал, ожидая, что скажет дочь.

Девушка сидела опустив голову и в волнении теребила пояс платья. Наконец она выдавила:

— Я сделаю так, как ты желаешь, отец.

— Дитя мое, поверь, будь хоть малейшая возможность этого избежать, я никогда не согласился бы на подобный брак. Но у нас нет выхода. Итак, решено. — Тибор протянул руку. Ровена подала ему свою, и он сжал ее пальцы — Теперь о другом. Видишь ли, несмотря на то что власть кинара дана нам по праву рождения, за нее постоянно приходится бороться. Я не знаю такого правления ни до меня, ни при мне, когда не нужно было отстаивать свое право. Ты наследуешь престол, дитя мое, так знай, что всю жизнь тебе не будет покоя. Неважно, что по нашим законом правителем Илурата станет твой муж. Ты и твои дети разделите его участь, если он лишится трона. Запомни мои слова. Не доверяй никому. У правителей друзей нет, есть только подданные. Даже самые лучшие из них преданны до поры до времени, пока гладишь их по шерстке. Однако без верных людей не обойтись. Думаю, ты можешь положиться на советника Марга. Не пренебрегай его знаниями. Он не слишком приятный человек, но во всем, что касается государственных дел, нет ему равных. — Кинар замолчал и прикрыл глаза. Затем вновь взглянул на дочь и заговорил: — Ровена, поверь, мне очень тяжело оставлять тебя одну, такую юную, в этом жестоком мире. Я знаю, в моем государстве, как и в моем семействе, нет согласия. Многие будут завидовать тебе, возможно, ненавидеть. Опасайся заклятых врагов и мнимых друзей. Суди о людях не по словам, а по их поступкам. Приближай к себе только тех, кто делом доказал свою верность. Будь сильной, дитя мое. Странное пожелание юной девушке, но необходимое будущей кинаре. — Тибор усмехнулся и ласково посмотрел на дочь.

Ровена заставила себя улыбнуться и сказала то, что он ждал от нее, и то, чего она сама хотела:

— Я буду сильной, отец.

Мысли о власти посещали Ровену, когда она была еще ребенком. Но мечтала она, разумеется, не об управлении Илуратом, а о том времени, когда одного ее слова будет достаточно, чтобы избавиться от госпожи Карпатурии.

Наставления казначейши, ее бесконечные разглагольствования по поводу светских приличий, надоедливые напоминания об этикете, постоянное навязывание своего мнения делали ее совершенно невыносимой и вызывали у Ровены даже не злость, а самую настоящую ненависть. Когда казначейша стала быстро дурнеть, у кинны возникла злорадная мысль, что бог Сигурон покарал придворную даму за скверный нрав и острый язык. Ровена была совсем не злой девочкой. Просто казначейша до смерти замучила ее показным вниманием и преувеличенной заботливостью. И вот что было странно. Чем больше она их проявляла, тем некрасивее становилась, и маленькая Ровена со страхом думала: «Неужели Сигурон угадывает мои мысли и выполняет мою волю?».

С каждым днем госпожа Карпатурия старела, покрываясь морщинами и бородавками. Став немного старше, Ровена поняла, что бог тут ни при чем, а, скорее всего, казначейшу точит какая-нибудь болезнь, и даже иногда ей сочувствовала.

Каково же было ее удивление, когда однажды она заметила, что госпожа Карпатурия стала выглядеть немного лучше. Она пополнела, взгляд ее оживился, глаза приобрели прежний голубой цвет, кожа стала чище. Ровена так привыкла думать, что казначейша потеряла красоту из-за своего скверного нрава, что очень удивилась, заметив перемены в ее облике, но не в характере.

Заинтригованная, она все же не решалась спросить о причине столь разительных перемен. Госпожа Карпатурия заговорила об этом сама:

— Я не верила в чудеса, кинна. — Казначейша, приставив указательные пальцы к нижним векам, оттянула их и выкатила глаза. — Посмотри, они голубеют. Разве это не чудо?

Ровену очень позабавили гримасы придворной дамы, но, сдерживая улыбку, она лишь сказала:

— Да, действительно.

— Румелия вылечит меня, и я снова стану красивой.

— Кто эта Румелия? И почему ты прежде подумала о своей красоте, а не о здоровье кинара? — Девушка гневно сверкнула глазами. — Если тебе удалось найти хорошую знахарку, почему же ты молчала?

Госпожа Карпатурия вскинула редкие брови:

— Какое ты еще дитя, Ровена! Для женщины ее внешность важнее всего на свете! — Затем поспешно добавила: — Я сама не ожидала, что снадобья Румелии мне помогут. Это произошло на удивление быстро. Впрочем, ты права! Румелия может вылечить кинара. Если позволишь, я приведу ее во дворец.

— Да, и побыстрее.

В тот же день во дворце появилась женщина, закутанная в черное шелковое покрывало, с небольшим узелком в руках. Стоило Ровене взглянуть в ее темные глаза, как она сразу же прониклась к ней доверием. В этих глазах светились такое спокойствие и сила, что юная кинна, забыв сон, в котором видела умирающего отца, почти уверилась в том, что он выздоровеет.

Знахарка пожелала увидеть кинара, чтобы определить, чем он болен, и Ровена провела ее в опочивальню отца. Кинар Тибор лежал с закрытыми глазами. Возможно, он спал, возможно, находился в забытьи, что часто с ним бывало в последнее время. Как бы там ни было, тревожить его не осмелились. Румелия поговорила с лекарем, а затем попросила отвести ей комнату, где она смогла бы сварить снадобье, потребовала кувшин воды, большую сковороду, ступку с пестиком, а также цветок мака. Ей предоставили все необходимое, и она велела не беспокоить ее до утра, ибо приготовление лекарства займет много времени.

Как только закрылась дверь, Румелия принялась готовить отвар. Этому искусству она научилась в горах у матери Зейнада. Старая горянка знала о травах все: какими свойствами они обладают, когда их надо собирать и в каком сочетании готовить, чтобы вырвать человека из объятий смерти или же, наоборот, отправить его к предкам.

Румелия не собиралась убивать Тибора. Если бы кинар умер, ее месть потеряла бы всякий смысл. Она хотела, чтобы он, безгласный и недвижимый, походил на живой труп и мучился от сознания своего бессилия.

Молодая женщина развязала узел, достала из него мешочки с травами и приступила к самому важному: надо было подобрать растения и определить, сколько их нужно. Затем, бросив все необходимое в кувшин, она поставила его на жаровню и приготовилась ждать. Отвар кипел довольно долго, но Румелия не замечала времени: месть, о которой она так страстно мечтала, вот-вот должна была свершиться.

Наконец снадобье было готово. Румелия сняла с жаровни кувшин, поставила на его место сковороду и принялась понемногу наливать на нее густой отвар. Образовавшуюся после выпаривания сухую зеленоватую пленку она соскребала ножом и ссыпала в маленькую медную ступку. Когда сосуд наполнился на четверть, знахарка начала толочь его содержимое, превращая в мельчайший порошок. Она удовлетворенно улыбнулась, когда из наклоненной над ладонью ступки посыпалась темная пыль, и наполнила два кулечка из лоскутов тончайшей кожи. Остатки она вытряхнула на цветок и заткнула его за пояс платья. Все было готово.