Предчувствие чего-то необыкновенного не исчезало во мне до самого вечера. Сам не знаю почему, я в тот вечер не ходил на опушку с ужином для лисички, как будто хотел проверить неясное предчувствие. Я даже приоткрыл занавеску на стеклянной двери веранды.

Уже и ночь миновала, рассвет забрезжил, когда я встал и увидел: мелькнула тень на моем крыльце. Это была лиса. Должно быть, пролезла сквозь штакетник и, нюхая воздух острой мордочкой, направилась по дорожке к моей веранде.

Так вот какая загадка тревожила меня: я перестал носить на опушку леса еду, и лиса по запаху моих следов сама пришла к своему кормильцу… Затаив дыхание следил я за лисой. Вот она подошла к первой ступеньке, поднялась на вторую, будто искала — не оставлен ли для нее «гостинец». Не найдя ничего, она спустилась вниз, понюхала воду в корыте и как-то сразу исчезла. Я даже не заметил, куда она вдруг пропала.

Был тот час рассвета, когда хозяин поднимался и поливал из шланга свой огород и сад. Не получится ли так, как в поговорке: на ловца и зверь бежит? Ведь никакая самая роковая опасность не остановит мать, рискующую ради своего дитя. Материнская любовь первозданна и неиссякаема, как свет солнца. И не в этой ли материнской любви загадка бессмертия?..

С тревогой прислушиваясь к звукам рассвета, я мысленно сопровождал лисичку до опушки, словно видел, как она крадется бесшумно, чуть заметная в синих сумерках утра, нюхая воздух, в поисках корма…

Счастливым выдался день, когда ко мне приходила лисичка! Все у меня ладилось, самые трудные дела точно сами собой делались — легко и просто. И целый день радостно было на сердце. Я знал: это лисичка принесла мне счастье. Именно так: счастье приходит к нам по следу наших добрых дел.

Тихим летним вечером на окраине деревни случился переполох. Из леса вышли и паслись на озимом поле лосиха с лопоухим лосенком. Деревенские собаки захлебывались от лая, но боялись подходить близко к лосихе. А лоси мирно паслись, не обращая внимания на собак и на столпившихся на краю поля людей.

Случай был и впрямь редкостный. Лоси — жители леса, они нелюдимы, осторожны и всячески избегают встречи с человеком, а если выходят в поле, то лишь потемну или на рассвете.

Люди с любопытством наблюдали за лосями, любовались их дикой красотой. Лосиха была молодая. Свобода и сила были в ее гордой постати, грация в движениях могучего тела. Вместе с тем привлекала в ней спокойная нежность, точно она была уверена, что люди не осудят ее за потраву и поймут, что пришла она по святому материнскому долгу — накормить детеныша, а детей обижать нельзя. Миролюбие матери передавалось и лосенку. Он был забавен: горбонос, уши как два лопуха, ноги — четыре высокие палки. Он заигрывал с собаками: то делал вид, нагнув лобастую голову, будто хочет их забодать, то весело взбрыкивал ногами и пускался по полю вскачь, приглашая собак поиграть с ним. Но собаки не принимали приглашения и отчаянно брехали, оглядываясь на людей, прося у них подкрепления.

Кто-то из мальчишек запустил в лосиху комом земли, чем ободрил собачью стаю. Собаки снова пошли в наступление, заходя с двух сторон. Лишь тогда лосиха рассердилась и двинулась на собак, глядя на них исподлобья. Те мигом бросились врассыпную.

Из толпы выбежала девочка в голубом платьице и смело пошла к лосенку, протягивая ему букетик цветов, который держала в руке.

— Борька, Борька, — звала она, и лосенок доверчиво пошел ей навстречу.

— Ешь, лосенька, ешь мои цветочки, бери…

Лосенок понюхал цветы, платье девочки, постоял, глядя на нее по-детски, и вдруг, взбрыкнув, помчался скачками по полю, увлекая за собой девочку.

Кто-то сказал матери о смелом поступке девочки, и та примчалась как на пожар:

— Ирочка, сейчас же вернись, они дикие, убьют тебя!..

Но девочка мирно разговаривала с лосенком, который вернулся и снова обнюхивал ее, потом фыркнул и побежал к лосихе.

Женщина бросилась в зеленя, требуя, чтобы дочь немедленно вернулась. И тогда лосиха-мать, словно желая успокоить женщину, подала сигнал лосенку и не спеша, с достоинством направилась к темневшему лесу. И столько было прелести в ее дикой красоте, что люди на краю дороги притихли.

Озимое поле опустело, лишь собаки еще лаяли на лес, над которым уже поднялся одинокий золотой полумесяц.

На следующий день лосиха вновь появилась на колхозном поле. Людей удивляла и трогала ее доверчивость. А может быть, она жила тем необъяснимым чувством гордости за свое дитя, какое испытывает всякая мать. Точно она приводила лосенка к людям: поглядите, какой у меня хороший сынок…

Не зря говорится в народе — и у прекрасного есть враги. Был среди людей на краю поля недобрый человек, деревенский хищник по имени Егор. Он отличался хитростью, проворством и жадностью. У него был мотоцикл, два ружья, и все знали, что он браконьер, что даже щук в пруду стреляет.

Сговориться о подлости не составляло труда. Посмотрел Егор на лосиху с лосенком, пошептался с дружками, а вслух с показным негодованием сказал:

— Ишь, проклятые, озимку нашу губят… В старое время помещик взыскал бы за такую потраву…

— Шугануть их из ружья, — поддакнул Егору один из его приятелей. — Хлеб, он тоже ценность имеет.

— Лосей запрещено убивать, — попыталась вступиться за животных женщина. — С детенком приходила, верит в людскую доброту.

— Нашлась добрая, — озлился Егор. — Ваше дело дачное: приехал-уехал, и вам колхозного хлеба не жалко. А мы эту озимку сеяли…

Сгустились вечерние сумерки, и лосиха с лосенком ушла в лес. Разбрелись по домам люди. И только трое во главе с Егором тихо о чем-то сговаривались.

Как ни старался я отогнать от себя тревожные мысли, ожидание беды не давало покоя. И мои предположения сбылись: с того вечера лосиху с лосенком никто на поле не видел. По деревне пошла молва, что браконьеры устроили засаду и, когда лосиха возвращалась в лес, выстрелами в упор наповал убили лосенка, а лосиху смертельно ранили. Сгоряча она кинулась в чащу, но тут же вернулась к убитому детенышу. Истекая кровью, она жалобно трубила, оглашая лес голосом горя и смертной тоски. Егор выстрелил ей в голову, и лосиха упала на передние колени. Она хотела победить смерть, старалась подняться на ноги, но не было сил. Лосиха рухнула рядом с убитым своим дитем. И долго удивленно и жалостливо смотрели на мир ее потухающие прекрасные глаза…

В тот день я уезжал в Москву. Возле больницы на автобусной остановке оказалось свободное такси. И случилось так, что кроме меня в такси сели Ирочка и ее мама. Им тоже нужно было ехать в Москву.

Пока водитель такси протирал смотровое стекло машины, из магазина вышли двое. Третий ожидал их с гармошкой на плече. У всех троих лица были красные от выпитой водки, и скоро воздух огласился пьяной песней.

Какое-то время мы ехали молча. Неожиданно Ирочка сказала с недетской серьезностью:

— Мамочка, зачем убили лосенка?.. Помнишь, какой он был добрый?

Мать обняла дочь, украдкой взглянула на меня. Мы понимали, что слова здесь неуместны. Но Ирочка не хотела этого понимать и сказала, сердито нахмурив брови:

— Эти дяденьки как фашисты…

Устами младенца глаголет истина: если бы мать-природа была судьей, она бы так и назвала тех браконьеров.

Разговор завязался сам собой. Шофер оказался нашим единомышленником. Мне понравилось, с какой суровой непримиримостью, почти с личной обидой говорил он об оскудении наших лесов и рек, о разгуле и безнаказанности браконьеров.

— У вас в деревне лосенка убили, — говорил он с горечью. — А я в прошлом году поехал в отпуск к себе на Волгу. И там при цементном заводе своими глазами видел железный дуб… Я не шучу, самый настоящий дуб из железа. Рабочие отковали ствол из болванки, приварили сучья, листья, покрасили их в зеленый цвет, и вышло чудо из чудес: на дворе зима, свистит вьюга, а дуб стоит зеленый, только вместо листьев гремят жестянки… Так что не будем горевать, товарищи. Если перебьем всех животных — наделаем из железа и глины. Птиц истребим — чучела посадим на ветки. Леса исчезнут — из бетона наделаем. У нас заводов много, таких себе сосен и берез наштампуем, что вечно зеленеть в скверах и парках будут. Красота, и поливать не надо: один раз вкопал — и на тыщу лет…