Исторически такая последовательность событий ставит все на свои места. Она не оставляет сомнений в том, почему последователи Иисуса признали его Мессией после его воскресения. По мере того, как перед нами разворачивается общая картина, мы видим, как хорошо в нее вписывается многое в служении Иисуса до eгo появления в Иерусалиме. Среди свидетельств, редко упоминаемых в этой связи, есть несколько отрывков, где говорится о наметившемся противостоянии между Иисусом и Иродом, претендовавшим на титул иудейского Царя. В Кумранских свитках содержатся интересные тексты, содержащие указания на мессианство Иисуса, которых мы могли бы и не заметить. Праздничные пиршества Иисуса с разноликой группой последователей символизировали грядущий пир Мессии. Об этом свидетельствуют также множество притч и кратких высказываний. Иисус никогда не сомневался в своем призвании Мессии, но лишь в Иерусалиме эта уверенность стала очевидной, выразившись скорее в символических действиях, чем в словах. Рассматривая поведение Иисуса в Храме как отправную точку своего исследования, мы убедимся, что Иисус ощущал свое мессианство по крайней мере с момента своего крещения. И хотя его служение в Галилее и Иерусалиме очевидно несло на себе печать пророческого, в нем безошибочно угадывались и мессианские черты.

Разумеется, речь идет о переосмысленном понятии Мессии, которое должно было соответствовать обновленному представлению о Царстве Божьем. Иисус считал себя центром притяжения для истинного Израиля, возвращенного на родину, для подданных Царства Божьего. Однако эти Царство, народ и Мессия были совсем не похожи на такие, какими их ожидало увидеть большинство иудеев. Иисус призывал своих слушателей следовать по иному пути национального самоопределения. Мы не можем не признать его убежденность в собственном призвании идти пo этому пути в качестве помазанника Божьего и сделать для Израиля (а следовательно, и для всего мира) то, чего не мог или не хотел делать сам Израиль. Переосмысленное Иисусом понятие Мессии ни словом, ни делом не выхолило за рамки его проповеди царства. Оно должно было помочь Израилю исполнить свое предназначение, избрав для этого путь, который никто не мог себе даже представить. Иисус пришел от имени народа Яхве, чтобы положить конец изгнанию, возродить завет и даровать прощение грехов. Он пришел ради спасения Израиля и восстановления Божьей справедливости в мире.

Но как это сделать. Судя по деятельности мессианских и подобных им иудейских движений, можно было ожидать следующего: Иисус отправится в Иерусалим, вступит в бой с силами зла и взойдет на престол как Мессия, истинный Царь Израиля. В определенном смысле Иисус оправдал эти ожидания. Однако все произошло не так, как представляли себе его последователи.

Уверенность Иисуса в своем мессианском призвании является, по моему мнению, одним из ключевых моментов, открывающих для нас значение распятия как части этого призвания. При этом нам, конечно же, придется задаться вопросом, почему иудейские власти передали Иисуса в руки римлян и за что последние распяли его. Однако, чтобы быть кратким, я хотел бы сосредоточить внимание на намерениях самого Иисуса.

Позволю себе сделать небольшое вступление. Когда я преподавал в университете Максвелл в Монреале, меня попросили вести занятия для двенадцатилетних подростков в воскресной школе местной церкви. Как–то раз в спросил у ребят: «Почему умер Иисус?»— и дал им время самостоятельно, не совещаясь друг с другом, подумать над ответом. Затем каждому по очереди предложил высказать свое мнение. Интересно, что примерно половина учеников привели исторические причины: он умер, потому что им были недовольны первосвященники и фарисеи, или потому что его боялись римляне. Другая половина предложила богословские ответы: он умер, чтобы спасти нас от грехов, чтобы мы могли попасть в paй, или потому что Бог любит нас. Мы провели целый час за увлекательным сопоставлением этих ответов. Не знаю, помнит ли о нашем занятии кто–то из этих детей, но я его не забыл. Я по–прежнему убежден, что сопоставление двух сторон этого серьезного вопроса — исторической и богословской — является одной из важнейших задач в изучении личности Иисуса.

Здесь мы неизбежно сталкиваемся с двумя основными проблемами исторического описания. Прежде всего (и у меня нет сейчас возможности обосновать свои слова), я полагаю, что, несмотря на обилие различных точек зрения и богословских толкований, содержащихся в существующих письменных источниках, исторического материала в них все же не так много. Во–вторых, значительные разногласия возникли по вопросу о том, шел ли Иисус в Иерусалим с намерением отдать свою жизнь или, по крайней мере, осознавая грозившую ему опасность и не пытаясь ее избегнуть. Здесь мы возвращаемся к различию во взглядах Швейцера и Вреде. Последний, как и большинство богословов двадцатого века, отвергал идею о том, что смерть Иисуса была неслучайной или что oн, по крайней мере, не исключал возможности такого исхода. Швейцер, с другой стороны, изучая личность Иисуса в эсхатологическом и апокалиптическом контексте, сумел разобраться в странных на первый взгляд намерениях Иисуса. С учетом необходимых поправок и дополнений, мои предположения близки к идеям Швейцера.

Начнем, как и прежде, с главного символа. Один из выдающихся еврейских ученых Якоб Нойзнер недавно высказал предположение, что пасхальная трапеза Иисуса должна была стать дополнением и своеобразным противовесом его действиям в Храме. Хотя я не согласен с Нойзнером в оценке значения этих действий, по сути он прав. Поведение Иисуса в Храме и за пасхальной трапезой являются, как утверждалось в предыдущей главе, кульминацией двух направлений его деятельности. Своим проведением в Храме он окончательно бросил вызов господствовавшей символике. Храм был величайшими из иудейских символов, и Иисус, заявив о своей власти над ним, поставил свое служение и себя самого на его место. Тайная Вечеря стала избранным Иисусом символом царственного пира, достойного завершения нового исхода, Храмовые жертвоприношения символизировали встречу Бога завета со своим народом, прощение и надежду. Пребывание Бога среди них означало обновление и нерушимость завета, его любовь. И теперь Иисус своими действиями заявил: «Все, что олицетворял собой Храм, нашло новое и окончательное воплощение в его личности и делать.

Что же можно сказать о самой Тайной Вечере? Значение иудейской пасхальной трапезы ни у кого не вызывает сомнений. Разногласия возникают по поводу того, можно ли считать таковой Тайную Вечерю. Я лично в этом не сомневаюсь, несмотря па то что в свойственной ему манере ниспровергать авторитеты Иисус устроил ее в другой вечер. Пасха возвращала пирующих ко временам Исхода не только посредством воспоминаний. Она как бы утверждала их статус свободного народа, заключившего завет с Яхве. После вавилонского плена празднование Пасхи приобрело дополнительный смысл. С надеждой и верой пирующие мысленно обращались к истинному окончанию изгнания и обновлению завета. Возвращение из плена до окно было означать полное прощение грехов Израиля, ставших причиной изгнания. Потому пасхальная трапеза в период второго Храма сама по себе имела огромное значение, символизируя прошение грехов — эсхатологическое благословение нового завела.

Своей псевдо–пасхальной трапезе в окружении двенадцати последователей, которых он считал членами своей семьи, Иисус также придал особое символическое значение, попятное без слов. История Израиля достигла своей высшей точки, и, как свидетельствовала эта трапеза, апогеем стала и судьба самого Иисуса. Его действия с хлебом и чашей, подобно кирпичу в руках Иезекииля или разбитому сосуду Иеремии, были исполнены пророческим символизмом и указывали на предстоящий суд и спасение Израиля, которые, по убеждению Иисуса, в самом ближайшем будущем должен был совершить Яхве. В данном контексте его слова возвращали слушателей ко всему связанному с пленением и исходом, давая понять, что надежда Израиля вскоре осуществляется через его, Иисуса. Эту смерть следует рассматривать в более широком контексте истории искупления Израиля, поскольку именно она должна была стать ее решающим моментом. Разделившие с Иисусом трапезу стали народом обновленного завета, получившим «прощение грехов», как знак окончания изгнания. Объединившись вокруг него, они образовали истинный эсхатологический Израиль.