– Ай!

– Как ты узнал?

– Я… Мне Тилли рассказала.

– Спасибо Тилли.

– Так что было потом?

Она опустила глаза, смотря на дно стакана:

– Наверное, само прошло. Как лишай.

– Нет, правда, что случилось?

– Я узнала тебя поближе. Ты вылечил меня от себя.

– Хотел бы я почитать те стихи. Какая рифма к слову «Декстер»?

– «Кретин». Я пишу белым стихом.

– Нет, правда, где те стихи?

– Уничтожены. Я сожгла их много лет назад. – Чувствуя себя обманутой дурочкой, она осушила стакан. – Слишком много бренди. Пора идти.

Она начала оглядываться в поисках официанта, и Декстер тоже почувствовал себя дураком. Он так много мог ей сказать, но почему же снова поступил как самодовольный клоун, неспособный говорить от чистого сердца? Стремясь загладить свою вину, он коснулся ее руки:

– Может, пойдем прогуляемся?

Она не была уверена, что хочет этого, но, помолчав, сказала:

– Хорошо. Пойдем.

Они вышли из таверны и двинулись вдоль залива, мимо недостроенных домов маленького городка, раскинувшегося на побережье, нового туристического комплекса, который они, разумеется, отругали, как и следовало, и, пока они разговаривали, Эмма дала себе обещание в будущем быть более сдержанной. Бесшабашность и спонтанность ей не шли, и у нее плохо получалось быть такой, а результат всегда оказывался отличным от того, на который она рассчитывала. Признавшись во всем Декстеру, она словно со всей силы ударила по мячу, после чего ей только и осталось, что смотреть, как он летит по воздуху, чтобы несколько секунд спустя услышать звук разбившегося стекла. Она решила, что остаток отпуска будет вести себя взвешенно, не напиваться и помнить о правилах. Помнить об Ингрид, красивой, незакомплексованной, бисексуальной Ингрид, которая ждет Декстера в Лондоне. Никаких больше компрометирующих признаний. Но память о дурацком разговоре не давала ей покоя, волочилась следом, как кусок туалетной бумаги, налипшей на каблук.

Город остался позади, и Декстер взял ее за руку; пошатываясь, они спотыкались о сухие дюны, все еще теплые от дневного солнца. Они пошли к морю, где песок был мокрым и спрессованным, и Эмма заметила, что он все еще держит ее за руку.

– Куда мы идем? – спросила она, заметив, что язык заплетается от выпитого.

– Я лично иду купаться. Хочешь?

– Ты с ума сошел!

– Пойдем!

– Я утону.

– Не утонешь. Смотри, какая красота.

Море было очень спокойным и прозрачным, как чудо-аквариум с нефритовой водой, вспыхивающей флуоресцентными бликами; стоило зачерпнуть воду рукой, и она сияла в ладони. Декстер уже стянул рубашку через голову:

– Пойдем. Мы сразу протрезвеем.

– Но я не взяла купаль… – И тут она догадалась. – О, я поняла, – рассмеялась она, – теперь я вижу, что происходит…

– Что?

– Я сама напросилась, правда?

– О чем ты говоришь?

– Старая как мир уловка с купанием голышом. Надо напоить девушку, а потом пойти к ближайшему водоему…

– Эмма, ты такая святоша! Как можно быть такой святошей?

– Купайся, я здесь подожду.

– Ладно, но ты еще пожалеешь. – Он повернулся к ней спиной и снял брюки, затем трусы.

– Трусы можешь не снимать! – крикнула она ему вслед, глядя, как его длинная загорелая спина и белые ягодицы удаляются в сторону моря. – Тут тебе не клуб «Язычок», знаешь ли!

Он нырнул в волны лицом вниз, а она встала, пьяно качаясь и чувствуя себя брошенной и глупой. Ведь в глубине души ей как раз хотелось испытать нечто подобное. Почему она не может быть более раскованной, более беспечной? Если она боится даже плавать без купальника, как тогда ей набраться храбрости и сказать мужчине, что она хочет его поцеловать? Не додумав мысль, Эмма наклонилась, взялась за подол и одним движением стянула платье через голову. Сняла трусики, отбросила их ногой, оставив лежать там, где упали, и, смеясь и чертыхаясь про себя, побежала к кромке воды.

Стоя на цыпочках так далеко, насколько позволял рост, Декстер протер глаза, посмотрел в сторону берега и подумал, что будет дальше. Угрызения совести – он чувствовал, как они подступают. Кажется, назревает ситуация, а разве он не пообещал себе избегать на время ситуаций и стать менее беспечным, менее спонтанным? Как-никак это же Эмма Морли, его драгоценная Эмма, вероятно, его лучший во всем мире друг. И как же Ингрид, которую он с приятелями тайком называл Ингрид Ужасной? Вдруг он услышал восторженный возглас, повернул голову на звук и мельком увидел голую Эмму, нырнувшую в воду так, будто ее толкнули сзади. Честность и искренность – вот чем он должен руководствоваться. Эмма поплыла к нему, неуклюже орудуя руками и ногами, и он решил для разнообразия хоть раз быть честным и откровенным и посмотреть, к чему это приведет.

Запыхавшаяся Эмма приблизилась к нему. Заметив в этот момент, что море абсолютно прозрачно, она попыталась плыть, прикрывая грудь одной рукой.

– Так вот как это, оказывается!

– Что?

– Купаться голышом!

– Ага. Ну и как тебе?

– Вроде ничего. Очень весело. И что теперь делать – дурачиться и брызгаться, или как? – Она сложила ладони домиком и слегка обрызгала его. – Я все делаю правильно? – Прежде чем он успел брызнуть в ответ, течение подхватило ее и толкнуло ему навстречу. Упершись ногами в морское дно, он поймал ее, и их ноги сплелись, как пальцы в замке, а тела соприкоснулись и снова отстранились, как в танце.

– Какое у тебя сосредоточенное лицо, – сказала она, чтобы нарушить тишину. – Эй, ты же не писаешь в воду?

– Нет.

– Так в чем же дело?

– Я просто хотел… извиниться. За то, что сказал тогда…

– Когда?

– Там, в ресторане, за то, что вел себя как дурак.

– Ничего. Я уже привыкла.

– И еще я хотел сказать, что чувствовал то же самое. Тогда, в университете. Ты тоже мне нравилась, в романтическом плане, я имею в виду. Нет, я, конечно, не писал стишков, ничего такого, но думал о тебе, и сейчас думаю… о тебе и себе. Ты мне нравишься.

– Правда? О!.. Правда? Хм… М-да… Хм… – Значит, все-таки это случится, подумала она, прямо здесь, сейчас, в Эгейском море, где они оба стоят голыми.

– Проблема в том, – он вздохнул и улыбнулся уголками губ, – понимаешь ли, что мне нравятся почти все!

– Понятно, – только и могла она сказать.

– Все, даже когда я иду по улице, как ты и сказала, все в моем вкусе. Это просто кошмар!

– Бедняжка, – безжизненным голосом произнесла она.

– Я просто хочу сказать, что тогда был не готов – да и сейчас не готов – ко всей этой канители: ты моя девушка, я твой парень… Мне кажется, мы хотим разного. От отношений.

– Потому что… ты голубой?

– Эм, я, между прочим, серьезно с тобой разговариваю.

– Неужели? Я уже и не пойму.

– Ты злишься?

– Нет! Мне все равно! Я же сказала, это было давно.

– И все же, – его ладони под водой легли на ее талию, – если ты хотела развлечься…

– Развлечься?

– Нарушить правила…

– Ты имеешь в виду игру в скребл?

– Ты знаешь, что я имею в виду. Небольшое развлечение, пока мы здесь, – без обязательств, без последствий, и ни слова Ингрид. Это будет нашим маленьким секретом. Я не против. Вот, пожалуй, и все.

У нее из горла вырвался звук – что-то среднее между смехом и стоном. Я не против. Декстер заискивающе улыбался, как продавец пластиковых окон, предлагающий выгодную скидку. Это будет нашим маленьким секретом. Эмма вспомнила его фразу: «Губы как губы». В этой ситуации она могла сделать лишь одно. Забыв о собственной наготе, она подпрыгнула и, надавив всем своим весом, потопила его голову, удерживая ее под водой. Начала медленно считать. Раз, два, три…

Высокомерный, самодовольный ублюдок…

Четыре, пять, шесть…

Дура, какая же я дура, что любила его и думала, что ему не все равно…

Семь, восемь, девять…

Он начал барахтаться, наверное, лучше его отпустить и обратить все в шутку, притвориться, что пошутила…