Пора мне передохнуть перед следующим абзацем, потому что я еще даже не начал. Тебе предстоит прочесть о том, что изменит твою жизнь раз и навсегда. Интересно, готова ли ты к такому повороту?

Где-то между туалетами для персонала и кухней Иэн Уайтхед продемонстрировал ей свой комический номер.

– Приходилось ли тебе стоять в супермаркете в очереди к кассе, предназначенной для покупателей, у которых меньше шести покупок? И вот перед тобой стоит бабулька, а у нее в корзинке семь покупок. И ты стоишь, пересчитываешь их и ненавидишь весь мир…

– Ay caramba, – произнесла Эмма себе под нос, толкая ногой дверь в кухню, где их тут же накрыла волна горячего воздуха, жалящего глаза, едкого и пропитанного халапеньо и теплой хлоркой.

Из видавшего виды кассетника разносилась оглушительная музыка в стиле эйсид-хаус, а повара – сомалиец, алжирец и бразилец – снимали крышки с белых пластиковых ведер с полуфабрикатами.

– С добрым утром, Бенуа, Кемаль, ола, Хесус, – бодро проговорила Эмма, и повара улыбнулись и дружелюбно кивнули в ответ.

Эмма с Иэном переместились к доске для заметок, где висела ламинированная инструкция, в которой указывалось, как поступить, если кто-то подавился едой, а такое вполне возможно. Рядом висел большой лист бумаги с обтрепавшимися краями – пергаментная карта техасско-мексиканской границы. Эмма постучала по нему пальцем:

– Похоже на карту сокровищ? Что ж, не обольщайся – это всего лишь меню. Никаких сокровищ в нем нет, compadre, – всего лишь сорок восемь блюд, и все без исключения являются вариациями на тему основных пяти техасско-мексиканских продуктов. Говяжий фарш с фасолью, сыр, курица и гуакамоле. – Она провела по карте пальцем. – Итак, если двигаться с востока на запад, мы имеем курицу с фасолью под сырной корочкой, курицу с тертым сыром под соусом гуакамоле, гуакамоле с говяжим фаршем, курицей и сыром…

– Понятно, понятно…

– Иногда ради разнообразия добавляется рис или сырой лук, но самое интересное, куда потом кладется вся эта начинка. А тут главное – не перепутать, где пшеница, а где кукуруза.

– Пшеница и кукуруза, ясно…

– Кукурузные лепешки – это тако, пшеничные – буррито. Есть и более простой способ отличить одно от другого: если что-то крошится у тебя в руках и жжется – это тако; если хлюпает, разбрызгивая по рукавам красный жир, – перед тобой буррито. Вот, собственно… – она отделила мягкую лепешку от стопки из пятидесяти штук и помахала ею у Иэна перед носом, как мокрой тряпкой, – это буррито. Кладем начинку, обжариваем во фритюре, посыпаем сыром и кладем в гриль, чтобы сыр расплавился: получается энчилада. Тортилья – это тако с начинкой, а если у тебя буррито, куда начинку принято класть самим, мы имеем дело с фахитас.

– А тостада?

– Тостада еще впереди. Не пытайся бежать, прежде чем не научился ходить. Фахитас разносят на вот этих раскаленных сковородках… – Она взяла в руку увесистую чугунную сковороду с рифленым дном, которая словно только что была выкована. – С ними надо поосторожнее. Ты даже не представляешь, сколько раз нам приходилось отдирать эти горячие штуки от посетителей. А те потом еще и чаевые отказываются давать…

Иэн уставился на Эмму, глупо улыбаясь. Она тем временем привлекла его внимание к ведерку у своих ног:

– Вот это белое нечто – сметана, ну, только, конечно, не сметана в нашем привычном понимании, а какой-то гидрогенизированный сметанозаменитель. Остатки нефтяного производства. Отличная штука, чтобы приклеивать сломанные каблуки, но вот в остальном…

– Можно вопрос?

– Валяй.

– Что ты делаешь после работы?

Бенуа, Хесус и Кемаль разом прекратили все свои дела, а Эмма придала лицу подобающее случаю выражение и рассмеялась:

– А я смотрю, ты не ходишь вокруг да около, так, Иэн?

Он снял свою бейсболку и стал вертеть ее в руках, точь-в-точь как жених, пришедший свататься.

– Это не свидание, ничего такого. Наверняка у тебя кто-нибудь есть! – Он замолк в ожидании ответа, но на лице Эммы не дрогнул ни один мускул. – Я просто подумал, может, тебя заинтересуют мои… – он заговорил в нос, – уникальные комические скетчи, только и всего. У меня сегодня выступление. – Произнося слово «выступление», он изобразил пальцами кавычки. – В клубе «Лягушка и попугай» в Кокфостерсе.

– «Лягушка и попугай»?

– В Кокфостерсе. Это у черта на куличках, а добираться туда в воскресенье вечером – все равно что лететь на Марс, но… пусть даже комик из меня дерьмовый, другие ребята там что надо. Ронни Батчер, Стив Шелдон, Близнецы Камикадзе… – Он продолжал говорить, и Эмма уловила его настоящий акцент – приятную легкую гнусавость деревенского жителя с Западной Англии, еще не изжитую в большом городе, и ей на ум снова пришли тракторы. – Сегодня у меня новый скетч про различия между мужчиной и женщиной…

Сомнений быть не могло: он звал ее на свидание. И ей бы пойти. Ведь не так уж часто это случается, да и что плохого может выйти, в конце концов?

– И кормят там вкусно. Все как обычно: бургеры, спринг-роллы, картошка фри…

– Звучит заманчиво, Иэн, особенно картошка фри, но я сегодня не могу, прости.

– Правда?

– В семь церковная служба.

– А если серьезно?

– Предложение хорошее, но после смены я еле стою на ногах. Силы остаются лишь на то, чтобы пойти домой, набить брюхо, поплакать. Поэтому, боюсь, придется отказаться.

– Так, может, в другой раз? В пятницу я выступаю в «Чеширском коте» в Бэлеме…

Эмма заметила, что повара заинтересованно на них поглядывают. Бенуа хихикал, прикрыв рукой рот.

– Может, в другой раз, – ответила она дружелюбно, но решительно и торопливо сменила тему. – А это, – она постучала ногой по второму ведру, – это у нас сальса. Постарайся не испачкаться. Жжется, зараза!

Понимаешь, в чем дело, Эм, – только что вернулся в свой хостел, бежал под дождем, а дождь тут такой теплый, порой даже горячий, совсем не такой, как в Лондоне, – как я уже говорил, я напился и поймал себя на том, что думаю о тебе и о том, как жаль, что тебя нет рядом, чтобы увидеть все это, почувствовать. На меня снизошло озарение, и вот, собственно, оно.

Ты должна быть здесь, со мной. В Индии.

И вот мой грандиозный план, который, конечно же, покажется тебе безумным, но я все-таки отправлю это письмо, пока не успел передумать. Ты должна выполнить мои простые указания.

1. Бросай сейчас же свою дерьмовую работу. Пусть кто-нибудь другой посыпает сыром тортильи за 2,20 в час. Сейчас же положи в сумку бутылку текилы и мотай оттуда. Только представь, Эм, как это будет здорово! Уйди сейчас. Просто сделай это, и все.

2. Я также считаю, что тебе нужно свалить с той квартиры. Тилли обдирает тебя как липку. Как можно платить столько за комнату без окон? Это не «гардеробная комната», а самый что ни на есть шкаф, и тебе надо сваливать оттуда. Пусть кто-нибудь другой развешивает Тилли ее серые лифчики! Когда я вернусь в так называемый реальный мир, то куплю квартиру, потому что именно так поступают мерзкие зажравшиеся капиталисты вроде меня, и ты всегда сможешь жить у меня временно или постоянно, если захочешь, потому что мне кажется, у нас все получится, как по-твоему? Мы вполне можем стать СОСЕДЯМИ. Конечно, если тебе удастся противостоять моей сексуальной неотразимости. Ха-ха! Если же нет, буду по ночам запирать тебя в твоей комнате. Короче, так мы дошли до самого главного, а именно:

3. Как только ты это прочтешь, вставай и иди в студенческое турагентство на Тоттенхэм-Корт-роуд и возьми себе билет с ОТКРЫТОЙ ДАТОЙ до Дели, желательно с вылетом до 1 августа, а это уже через две недели. Если ты забыла, это мой день рождения. За ночь до знаменательной даты садись на поезд до Агры и там остановись в дешевом мотеле. Наутро встань пораньше и иди в Тадж-Махал. Может, слышала о таком? Большое белое здание, в честь которого назвали индийский ресторан на Лотиан-роуд. Оглянись вокруг, и ровно в полдень, если встанешь под самым куполом с красной розой в одной руке и экземпляром «Николаса Никльби» в другой, я приду и отыщу тебя, Эм. Я буду держать в одной руке белую розу, а в другой – экземпляр «Говардс-Энда» и, когда увижу тебя, швырну в тебя эту тягомотину!