Кабальо простил их — как друг, но не как распорядитель состязаний. И он сказал свое веское слово: юрикские тараумара были дисквалифицированы.
Добравшись наконец до реки, я удивил сам себя. Я так напряженно следил за тем, куда ставлю в темноте ноги, и мысленно прокручивал контрольный перечень (согнуть коленки… птичья походка… следов не оставлять), что, когда начал переходить вброд речку по колено в воде, меня вдруг осенило: а я ведь только что отмахал три километра и даже не почувствовал этого, более того, ощутил гораздо большие, чем до старта, легкость и раскованность, прилив энергии и упругость мышц.
— Давай сюда, Осо! — крикнул мне Боб Фрэнсис с другого берега. — Тут впереди небольшая горка. Можешь не волноваться.
Я выбрался из воды и полез на песчаную дюну, глядя в будущее со все большей надеждой. Конечно, мне много предстояло еще пройти, но, судя по тому, как у меня шло это дело, я, наверное, мог бы легко протопать первую дюжину километров или около того, прежде чем мне пришлось бы серьезно потрудиться. Я пошел вверх по тропе как раз в тот момент, когда солнце начало скрываться за вершиной каньона. В одно мгновение все вокруг вспыхнуло разноцветными огнями: искрящаяся алмазами река, мерцающая зелень густого леса, коралловая змея, кольцами свернувшаяся прямо у меня под ногами…
Я вскрикнул и спрыгнул с тропы, но, не удержавшись на ногах, поехал вниз по крутому склону, судорожно хватаясь за кусты, чтобы остановиться. Я взглянул вверх и увидел змею, неподвижной спиралью лежавшую на том же месте и готовую броситься в атаку. Если бы я полез обратно наверх, то рисковал бы получить смертельный укус, а если начал бы спускаться вниз к реке — мог бы свалиться с обрыва в воду. Мне не оставалось ничего другого, как пробираться обходным путем вверх, попеременно хватаясь руками за колючие кусты.
Первый куст… выдержал, за ним второй. Когда впереди осталось уже всего ничего, я осторожно вытащил себя на тропу. Змея по-прежнему перегораживала мне путь, имея на то вполне веские основания… она была мертва. Кто-то уже толстой палкой перебил ей хребет. Я протер глаза от пыли и обревизовал нанесенный мне ущерб: раздражение на обеих голенях от елозания по камням, колючки в ладонях, сердце колотится в груди как овечий хвост. Я зубами вытащил колючки и кое-как промыл глубокие раны тонкой струйкой воды из бутылки. Ну, теперь можно двигаться дальше. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь застал меня там — всего в крови и на нервах, рядом с дохлой змеей.
Чем выше я взбирался, тем сильнее припекало солнце, но после предрассветной прохлады жара скорее бодрила, чем изнуряла. Тут я вспомнил слова Эрика: «Если это воспринимается как работа, значит, ты работаешь чересчур усердно» — и решил выкинуть все из головы и не зацикливаться на своем маховом шаге. Я достал бутылку и потихоньку стал потягивать воду, наслаждаясь красотами каньона и наблюдая, как солнце золотит лучами вершины предгорья на том берегу реки. Достаточно скоро, как мне казалось, я окажусь где-нибудь там.
Минутой позже на тропу из-за поворота вынырнул Скотт, сверкнул в мою сторону улыбкой, поднял вверх два больших пальца и испарился. Сразу за ним появились Арнульфо и Сильвино и промчались мимо меня в раздувающихся парусами балахонах. Я понял, что, должно быть, приблизился к участку спирали. Я поднялся до следующего витка, и… вот оно — Гуадалупе-Коронадо. Моим глазам явилось нечто большее, чем побеленное здание сельской школы: там стояло несколько маленьких домиков и крохотный магазинчик, где продавалась теплая газировка и пыльные пачки печенья. И я, находясь на довольно большом расстоянии — 1500 метров, все-таки расслышал доносившиеся оттуда приветственные возгласы и грохот барабанов.
Группа бегунов только что отбыла из Гуадалупе и пристроилась прямо в затылок Скотту и двум его спутникам. Единоличным лидером среди всех была Дженн — Ведьмочка.
В ту же секунду как Дженн узрела свой шанс, она с радостью за него ухватилась. Во время перехода из Батопиласа она заметила, что тараумара бегут вниз под гору тем же манером, что и вверх, — управляемым, ровным ходом. С другой стороны, Дженн обожает лететь вниз по спускам сломя голову. «Это моя единственная сильная сторона, — говорит она, — поэтому я использую ее на всю катушку». Так что, вместо того чтобы изнурять себя поединком с Эрболисто, она решила предоставить ему возможность задать темп восхождения. Как только они достигли поворота в обратную сторону и приступили к долгому спуску, она вырвалась из группы преследования и начала стремительно удаляться.
На этот раз тараумара дали ей убежать. Она настолько оторвалась, что, к тому времени как достигла следующего подъема — узкой каменистой тропинки, круто идущей вверх, ко второму ответвлению трассы на расстоянии 94 километров, — Эрболисто и остальные члены группы не могли подобраться достаточно близко, чтобы ее окружить. Дженн чувствовала себя настолько уверенно, что у поворота остановилась перевести дух и снова наполнить водой бутылку. До сих пор ей невероятно везло с водой. Кабальо попросил юрикских крестьян рассыпаться по каньонам с кувшинами чистой воды, и казалось, всякий раз, как Дженн делала последний глоток, она тут же натыкалась на очередного добровольного помощника.
Она все еще с гулким бульканьем пила из полной бутылки, когда Эрболисто, Себастьяно и другие участники группы преследования в конце концов настигли ее. Они, не останавливаясь, неслись мимо, и Дженн пропустила их. Теперь, как следует напившись, она бросилась опрометью спускаться с холма. Вскоре она догнала их и оставила позади. Дженн мысленно представила себе дистанцию, чтобы прикинуть, как долго сможет продолжать уходить в отрыв. Посмотрим… сейчас будет спуск, потом отрезок по ровному месту — в деревню, дальше…
Бац! Дженн ляпнулась лицом на камни, подпрыгнула и проехалась на груди, прежде чем остановилась, оглушенная. Она лежала там, ничего не видя от боли. Коленная чашечка, похоже, была разбита, а рука перемазана кровью. Прежде чем ей удалось взять себя в руки и попытаться подняться, Эрболисто с командой вихрем промчались мимо нее по тропе. Один за другим они перепрыгнули через Дженн и исчезли, даже не оглянувшись.
Наверняка у них в мыслях только одно: вот, мол, что бывает, когда не знаешь, как надо бегать в горах, подумала Дженн. Ну что тут скажешь, в самое яблочко. Она медленно, стараясь не делать резких движений, встала на ноги и попыталась оценить возможные последствия. Ее голени напоминали пиццу, зато с коленной чашечкой, к счастью, все было в порядке, если не считать ушиба, а кровь, которая, как ей показалось, хлестала из руки, при ближайшем рассмотрении оказалась шоколадной пастой, вытекшей из разорвавшегося пакета с надписью PowerGel, который она спрятала в своей «переноске». Дженн сделала несколько осторожных шагов, потом побежала трусцой, чувствуя себя намного лучше, чем ожидала. Ей и в самом деле было настолько хорошо, что, добежав до подножия холма, она догнала и перегнала одного за другим всех тараумара, которые перепрыгнули через нее некоторое время назад.
— Брухита! — дико завопила толпа в Юрике, сразу обезумевшая, едва Дженн на обратном пути вбежала в деревню. Вся в крови, но с улыбкой, она миновала положенную отметку и лишь на секунду задержалась у медицинского пункта, чтобы вынуть из рюкзачка целый пакет с пастой, пока безумно счастливая мама Тита легонько обтирала влажным фартуком окровавленные голени Дженн, не переставая вопить: «Четвертая! Ты на четвертом месте!»
«Чего я? Я есть что? Какое-то место?» Дженн уже была на полпути из деревни, когда ее рахитичный испанский раскрыл ей истинный смысл того, о чем сообщила Мама Щита: она на четвертом месте. Впереди нее только Скотт, Арнульфо и Сильвино, и она постоянно покушалась на их лидерство. Кабальо подобрал ей отличное духовное имя: через двенадцать лет после «Ледвилла» Бруха вернулась, чтобы взять реванш.
Вот только бы ей суметь одолеть жару. Температура достигла 38 градусов в тот момент, когда Дженн вступила в горнило испытаний: восхождение по неровной тропе с массой подъемов и спусков в поселок Лос-Алисос. Дорога одной стороной вплотную подходила к отвесной каменной стене, которая взмывала ввысь на 914 метров, а потом на ту же высоту круто ныряла вниз. Каждый из холмов на дистанции, проходившей через Лос-Алисос, можно было бы отнести к категории самых трудных из всех, какие Дженн приходилось видеть, и по крайней мере полдюжины из них шли один за другим. Жара, мерцающим маревом зависшая над раскаленными камнями, казалось, пузырилась на ее коже, но Дженн была вынуждена плотно прижиматься к стене каньона, чтобы не сорваться в узкое ущелье, оступившись на краю тропы.
