— Наше отношение к кроссам целиком и полностью сложилось под впечатлением «бродяг дхармы», — впоследствии признался мне Билли. Что же касается вдохновения, то об этом лучше всех сказал Чарлз Буковский. «Если ты намерен чего-то добиться, пройди весь путь от начала и до конца, — писал этот эксцентричный завсегдатай баров. — Неповторимо чувство, этому подобное, с богами остаешься ты наедине, пожаром воодушевленья ночи запылают… и прямиком к веселью полному ты жизнь свою направишь, и лишь борьба такая подвигом зовется добрым».

Довольно скоро, каждый раз, когда над Атлантикой опускалась вечерняя заря, любители половить рыбу в прибое стали наблюдать какие-то странные явления. Сначала дюны оглашались произносимыми нараспев заклинаниями вроде: «Виде-е-е-н-н-н-н-ния! Зна-а-ме-е-е-е-ния! Галлюцина-а-а-а-а-а-ции!» — после чего появлялось нечто похожее на бегущего вприпрыжку и воющего дурным голосом четырехногого человеко-зверя. При ближайшем рассмотрении оно оказывалось двумя людьми, бежавшими рядышком, плечом к плечу: одним из них была стройная молодая женщина в бандане «Прайд геев» и с татуировкой на руке в виде летучей мыши-вампира, другим, насколько им удалось разобрать, — вроде как человек-волк второго полусреднего веса при восходящей луне.

Прежде чем отправляться на вечерние пробежки, Дженн и Билли обычно вставляли в плеер кассету с записью Аллена Гинзберга[36], читающего «Вопль». Когда бег переставал доставлять им такое же удовольствие, как серфинг, они по общему согласию бросали тренировку. И чтобы достичь такого же плавного скольжения вверх-вниз и испытать такое же ощущение, как и при занятии серфингом, когда ты поднимаешься вверх, а потом мчишься вперед и вниз, они бегали в ритме поэзии битников. «Чудеса! Экстаз! Идем вдоль Американской реки!» — кричали они, пробегая по кромке воды. — Новая любовь! Сумасшедшее поколение! Давай с нами штурмовать утесы Времени!»

Через несколько месяцев на «Старом Доминионе[37] — 100» волонтеры на станции первой помощи, расположенной у метки на половине дистанции, услыхали пронзительные крики, прокатывающиеся по лесу эхом. Через несколько минут из-за деревьев выскочила девушка с косичками. Она с разгона сделала стойку на руках, следующим прыжком встала на ноги и начала боксировать с тенью.

— Это все, что у тебя есть, Старый Доминион? — вопила она, молотя кулаками воздух над головой. Единственный член команды поддержки Дженн, Билли, поджидал ее на середине дистанции с ее любимой едой: «Горной росой» и пиццей с сыром. Дженн перестала дергаться и вцепилась в кусок пиццы.

Волонтеры из медпункта уставились на эту картину, не веря своим глазам.

— Да не усердствуй ты так, дорогуша, — предупредил ее один из них. — Сотни и полпути не пройдут, когда ты выйдешь на последнюю часть дистанции.

— Ясно, — ответила Дженн. Вытерла жирный рот спортивным лифчиком, срыгнула чуть-чуть «Росы» и унеслась.

— Тебе надо бы заставить ее сбавить темп, — сказал Билли один из волонтеров. — Она опережает рекорд трассы на три часа. Бежать в горах — это не то же самое, что какой-нибудь городской марафон; стоит попасть там в темноте в какую-нибудь передрягу, и вам очень повезет, если удастся выбраться из нее.

Билли пожал плечами. За год их романа с Дженн он узнал, что она способна абсолютно на все, кроме сдержанности. Даже когда она хотела сдержаться независимо от того, что в ней нарастало — страсть, вдохновение, раздражение или бурное веселье, — оно неизбежно вырывалось наружу как из пожарной кишки. В конце концов, это была женщина, вступившая в команду регби Университета штата Северная Каролина, которая взяла планку, ранее считавшуюся недостижимой за всю стосемидесятилетнюю историю этого вида спорта: она оказалась слишком буйной для регбистов. «Она настолько спячивала, что парням из мужской команды приходилось скручивать ее и уводить в ее комнату», — рассказывала Джесси Полини, ее лучшая подруга в Университете Северной Каролины. Дженн вечно мчалась вперед на полной скорости, замечая каменные стены только после того, как налетала на них.

На этот раз каменная стена возникла в виде непреодолимого препятствия на отметке 120 километров. Было шесть вечера. Солнце уже прочертило полную дугу на небе с тех пор, как Дженн начала бег в пять утра, а у нее впереди все еще оставалась марафонская дистанция. На этот раз Дженн не боксировала с тенью, а, шатаясь, вошла в пункт первой помощи. Она стояла перед столом с едой, отупевшая от изнурения, слишком уставшая, чтобы есть, и со слишком спутанными мыслями, чтобы решить, что делать. Она знала твердо, что если сядет, то больше уже не встанет.

— А ну пошли! — крикнул кто-то.

Билли второпях стянул с себя куртку и остался в облегающих шортах серфингиста и футболке рок-музыканта с оторванными рукавами. Некоторые марафонцы начинают прямо-таки вибрировать, когда друг задает им темп на последних отрезках, Билли же включился в работу на полной марафонской дистанции. Дженн переполнил бурный восторг. Ох уж этот Балбес! Ну что за парень!

— Хочешь еще пиццы? — спросил Билли.

— Ох, только не это.

— Хорошо. Готова?

— Еще как!

И оба вышли к тропе. Дженн бежала молча. Она по-прежнему чувствовала себя ужасно и размышляла, а не стоит ли ей вернуться в медицинский пункт и бросить все к чертовой матери. Но Билли убедил ее продолжить начатое просто тем, что был рядом. Дженн с трудом преодолела один кусок дороги, затем другой, а потом начало происходить нечто странное. Отчаяние в ее душе сменилось бурной радостью, осознанием, как шее это чертовски здорово — топать по лесу в дикой глуши под небом, окрашенным яркими красками пылающего заката, чувствуя себя свободным, легким и быстрым и наслаждаясь наготой, когда лесной ветерок несет живительную прохладу их разгоряченным телам…

К 22:30 Дженн и Билли обогнали в лесу всех бегунов, кроме одного. Но Дженн не просто дотянула до финиша, она пришла второй и стала самой быстрой среди женщин, когда-либо бежавших кросс, улучшив старый рекорд на три часа (до сих пор ее рекорд 17:34 остается непревзойденным). Когда через несколько месяцев проводились национальные классификационные соревнования по бегу, Дженн неожиданно для себя вошла в тройку лучших в США, став в итоге самой быстрой среди женщин, когда-либо принимавших участие в беге по пересеченной местности.

В ту осень в спортивном журнале появилось фото: Дженн пересекает финишную черту в лесных пограничных районах штата Виргиния. В этом снимке не было ничего исключительного, что поражало бы воображение: ни выдающегося достижения (всего третье место), ни эксцентричного прикида (простые черные шорты и простой спортивный лиф), ни даже операторских штучек (затенение, выделение части кадра). Дженн не сражается с соперником до самого конца, не перепрыгивает с размаху через вершину горы с застывшим выражением величия на лице, как у модели для ваяния богини победы Ники, и не рвется к славе с душераздирающей гримасой решимости. Вся ее деятельность заключается в том, что она… бежит. Бежит и улыбается.

Но эта улыбка удивительно волнующая. Можно сказать, она испытывает полный кайф, словно на земле нет ничего такого, что она делала бы охотнее, и нигде она не делала бы это охотнее, чем здесь, на этой тропе, затерянной в пустынных просторах Аппалачей. Выглядит она быстроногой и беззаботной, глаза сияют, «конский хвост» мотается вокруг головы, как рубашка, зажатая в кулаке ликующего бразильского футболиста. Ее явное удовольствие нельзя не заметить; оно заставляет ее улыбаться так искренне и открыто, что вы чувствуете: она полностью отдалась власти творческого вдохновения.

Быть может, так оно и есть. Всякий раз, когда художественная форма лишается своего огня, когда интеллектуальный инбридинг[38] ослабляет ее и основные принципы постепенно переходят в замшелую традицию, в конце концов появляется неформальная радикальная группа» чтобы разрушить ее и заново отстроить из руин. Бегуны на сверхдлинные дистанции из «молодых стрелков» были похожи на писателей «потерянного поколения» 1920-х, поэтов-битников 1950-х и рок-музыкантов 1960-х: они были бедны, их игнорировали, а они были лишены всяческих надежд и свободны от запретов. Это были мастера по части тела, забавлявшиеся с палитрой человеческой выносливости.