— Простите, можно пройти? — услышал Ансельмо за спиной.

Это была Серена, мать Греты.

— Нет.

— Что, простите?

— Я хотел сказать, я… — Ансельмо помедлил, глядя в изумленные глаза Серены, — я друг вашей дочери.

Серена улыбнулась. Должно быть, это тот самый парень, что вот уже несколько недель кружит вокруг ее девочки. Она заметила, что Грета стала резче в последние дни, и подумала, что они поссорились, но раз он здесь, значит, все наладилось.

— Ой, я так рада с тобой познакомиться! Проходи. Грета, наверное, уже вернулась. Если, конечно, не решила снова мотаться на своем велосипеде весь вечер. Вечно она с этим велосипедом! Да ты, наверное, лучше меня это знаешь. — Серена перестала тараторить и подмигнула Ансельмо.

Он такого не ожидал. Ему показалось это совершенно неуместным. Но он решил, что лучше всего сделать то, что она говорит.

— Да я и сам с большим удовольствием катаюсь… — Ансельмо поднял велосипед с земли и сжал руками руль.

— Не оставляй его здесь. Его надо поднять наверх. Правда, у нас лифт сломан.

Серена снова улыбнулась, но уже без энтузиазма.

— Я не надолго.

— Что ты, что ты! Грета будет рада сюрпризу. Это ведь сюрприз, да?

Сюрприз. Только Ансельмо сомневался, что Серена будет все так же улыбаться, когда они войдут в дом и она обнаружит, что Греты нет.

— А где же цветы? Для сюрприза нужны цветы! Ты разве не знал? — Серена весело рассмеялась. — Шучу я, шучу. Не делай такое лицо. Проходи!

Она повела его по ступенькам наверх, продолжая шутить и тараторить без умолку. Потом открыла дверь квартиры:

— Грета, к тебе… Ой, прости, я даже не спросила, как тебя зовут.

— Ансельмо.

Серена громко произнесла его имя и повторила имя своей дочери. Ей никто не ответил.

— Странно, ее нет.

Она постучала в дверь Гретиной комнаты, потом робко открыла ее. Велосипед стоял у батареи.

— Здесь что-то не так, — сказала Серена, разговаривая сама с собой.

Ансельмо тихо подошел ближе:

— Мне кажется, Грета ушла.

— Что? Куда?

— Не знаю, — он пытался придать своему голосу спокойную естественность, — но я уверен, что это из-за письма.

— Какого письма?

— Письма, которое я нашел на улице. На конверте был ваш адрес и имя Греты.

Серена изменилась в лице. Она все еще улыбалась, но улыбка была нервной и неуверенной.

— Точнее, не нашел, мне дал его старик, который живет здесь недалеко. В хижине на лугу за этим домом.

— Кто?! Какой старик?

— Кажется, его зовут Таццина.

— А почему у него было письмо для Греты?

— Я не знаю, может, его почтальон потерял… Не знаю.

Серена поднесла руки к губам и широко раскрыла глаза. Улыбка исчезла. Ее сменила горькая морщина на лбу.

— Подожди меня здесь.

Она бросилась в свою комнату и закрыла за собой дверь. Сунула руку за раму. Писем не было. Грета нашла их. Серена вышла из комнаты и накинулась на Ансельмо:

— Почему ты не отдал это письмо мне?!

— Но там было имя вашей дочери, — попытался объяснить он.

Бесполезно. Серена потеряла над собой контроль:

— Что ты себе позволяешь?! Как ты смеешь?! Ты ничего не понимаешь, ты не можешь понять… это наши семейные дела…

— Простите, я не знал.

— Не знал он! Конечно, ты не знал! Что ты можешь знать?! Ты даже не представляешь, что ты наделал!

— Нет, не представляю. Но если вы объясните, что произошло, я пойму и смогу вам помочь.

— Не сможешь.

— А я думаю, смогу…

— Слушай, иди домой, — прервала его Серена. — Нет, правда. Так будет лучше для вас обоих.

Так не будет лучше ни для кого. Он должен стоять на своем.

— Греты сегодня не было в школе, она не берет трубку со вчерашнего вечера, я переживаю за нее.

— А я не переживаю, по-твоему? — снова набросилась на него Серена.

Ансельмо увидел ее полные слез глаза и понял, что она сейчас чувствует.

— Я знаю Грету, я знаю, она сложный человек. Вам, наверное, было очень трудно растить ее одной. Но теперь вы не одна. Я здесь. И я никуда не уйду.

Серена открыла рот, снова собираясь протестовать, но передумала. Она тихо всхлипнула. Потом проглотила слезы и обвинения и сделала глубокий вдох:

— Ты знаешь, кто написал это письмо?

— Нет.

— Ее отец.

Ансельмо почувствовал пустоту в грудной клетке, и ему показалось, что он сейчас задохнется.

— Она ушла к нему.

— Это невозможно. То есть я хочу сказать, Маурицио живет в Неаполе.

— Значит, она поехала в Неаполь. Села на поезд и поехала в Неаполь.

Серена снова заглянула в Гретину комнату. Увидела велосипед дочери и поняла, что Ансельмо прав.

— Какая глупость! Правда, это очень глупо. Она об этом пожалеет, — подытожила Серена.

Ансельмо ее больше не слушал. Он слушал свой ветер.

— Я поеду за ней.

Все! Кажется, я закончила.

Эмма сняла грязные перчатки и с легким чувством бросила их в мусорную корзину. Следуя указаниям Гвидо, она наконец привела в порядок свой голландский велосипед. Мастер склонился над рамой и внимательно изучил ее работу.

— Да, ты закончила, — подтвердил он с улыбкой. — Потом повернулся к Эмме: — Ты довольна?

— Мне доводилось делать и более приятные вещи, — пошутила рыжая.

Гвидо не ответил, продолжая улыбаться.

— Можно мне на нем прокатиться?

— Не можно, а нужно.

Эмма села на велосипед и проехала пару метров по мастерской.

— Не здесь, на улице! — подбодрил Шагалыч.

Эмма повернула к выходу. Ее проводили радостные взгляды друзей. Она доехала до конца бульвара, забрала вправо, сделала еще пару метров и резко затормозила. Отлично. Тормоза сработали безотказно. Она бы никогда не призналась в этом, тем более при Гвидо, но мысль о том, что она отреставрировала этот велосипед собственными руками, наполняла ее незнакомым прежде чувством удовлетворения. Она была не просто довольна. Это новое чувство было намного более глубоким.

Она повернула руль, собираясь отправиться назад, но вдруг услышала за спиной грохот мотоцикла. Эмилиано! Он вернулся. Как и обещал. Эмма прислушалась к волне чистой радости, поднимавшейся откуда-то издалека внутри ее. Он поравнялся с ней, притормаживая, и обогнал, чтобы припарковаться чуть поодаль. Поставил мотоцикл и пошел ей навстречу.

— Справилась? — спросил Эмилиано, с восхищением оглядывая ее тонкий силуэт на велосипеде. На Эмме было красно-коралловое платье. Она была похожа на только что распустившийся розовый бутон. Эмма заметила его восхищенный взгляд и осмелела:

— Справилась. Теперь твоя очередь.

— Я тебя удивлю.

Он уже это сделал, вернувшись в мастерскую. Эмма убрала за ухо прядь красных волос, наградив юношу кокетливым взглядом.

— Посмотрим, — сказала она и подмигнула. Потом надавила на педали и покатила к мастерской, шурша коралловыми лепестками.

Эмилиано шел за ней следом, медленно отмеряя шаги.

— Добрый вечер, — поздоровался он, едва переступив порог.

На улице уже вечерело. Гвидо только теперь это заметил.

— Добрый вечер, — ответил он.

Шагалыч и Лючия подняли в приветственном жесте черные от масла руки.

— Можешь выбрать какой-нибудь из этих, — сразу перешел к делу Гвидо, опустив принятые в подобных случаях церемонии.

Эмилиано мысленно поблагодарил его за это и спокойно подошел к велосипедам, выстроившимся вдоль стены мастерской. Он отбраковал первые, даже не взглянув на них толком, потом остановился и потянул один, почему-то понравившийся ему в двухколесной толпе. Склонившись над велосипедом и внимательно изучив сцепление и тормоза, юноша сделал недовольное лицо и продолжил поиски. Не произнеся ни слова, он повторил то же самое еще пару раз, но так и не нашел того, что искал. Гвидо наблюдал за ним с любопытством. Он не ожидал, что задира-мотоциклист потратит столько времени на выбор велосипеда. У мастера было ощущение, что главаря местных хулиганов привел в его мастерскую интерес, весьма далекий от механики. Но Эмилиано, казалось, по-настоящему увлекся поиском транспортного средства. Он осматривал один велосипед за другим и почти добрался до конца мастерской, когда наконец остановился перед изрядно потрепанным маунтинбайком. На педалях застыла вековечная грязь, заднее колесо было заметно смещено с оси. Эмилиано вывел велосипед из ряда у стены и изучил коробку передач. Потом переключился на колеса и искривленную раму.