— Они здесь, командир, — прохрюкал голос человека, невидимого из-за света фары. — Мы их нашли.

Эмилиано догнал своих подельников, спрыгнул с гоночного мотоцикла и подошел к Ансельмо:

— Ничего не хочешь мне сказать?

Ансельмо молчал, рукой подталкивая Грету за свою спину.

— Молчишь? Молодец. Ты должен молчать. И твой отец тоже. Вы оба должны молчать.

Эмилиано сжал пальцы в кожаной перчатке, собираясь ударить Ансельмо кулаком по лицу. Тот увернулся от удара с удивительной ловкостью. На помощь командиру тут же пришли двое других. Они попытались схватить Ансельмо сзади, но он выскользнул из их рук как ветер. Он наклонился к Грете, чтобы вытащить ее из схватки, обхватил за талию и посадил на свой велосипед раньше, чем кто-либо из парней успел тронуть ее пальцем. Правда, Штанга схватил ее за рюкзак и резко потянул, сорвав его с худых плеч. Молния расстегнулась, все содержимое рюкзака вырвалось наружу и полетело на землю. В дожде предметов мелькнул тайный дневник Ансельмо.

Он увидел, как блокнот взлетел вверх и упал у ног Эмилиано. На мгновение перевел взгляд на Грету, ища в ее глазах объяснение. Девочка открыла рот, чтобы что-то сказать, но Штанга схватил ее за одежду и резко дернул к себе. Ансельмо бросился к дневнику. Слишком поздно. Мгновение, потерянное в глазах Греты, стало роковым. Дневник был в руках у Эмилиано.

— Отдай, — прорычал Ансельмо и набросился на Эмилиано, готовый на все, чтобы вырвать у него свои тайны.

Эмилиано понял, что заполучил нечто очень ценное. Этим блокнотом можно будет шантажировать Ансельмо, если тому придет в голову снова пойти в полицию.

— Сказано было молчать, вот и молчи, — захрюкал Штанга.

— Уходим, — приказал командир, — мы тут закончили.

Сунув дневник за пазуху, он рванул с места. Ансельмо сел на велосипед, чтобы пуститься вдогонку, но скутер с двумя другими седоками перерезал ему дорогу. Штанга приподнялся на заднем сиденье, повертел в воздухе железным брусом, ударил по колесам велосипеда и вышиб Ансельмо из седла.

— Штанга, это было круто! — похвалил Мао.

Грохот моторов слился с шумом автомобилей, рванувших вперед на зеленый свет. Грета склонилась над Ансельмо, чтобы помочь ему встать:

— Ансельмо, я…

— Ты не знаешь, что ты наделала, — сказал он сухо, отмахиваясь от ее руки.

— Подожди.

— Этого нельзя было допускать. Если этот дневник окажется в чужих руках…

У Ансельмо не хватило духу закончить фразу. Он осмотрел колеса, покореженные ударом. На таком велосипеде за ними не угнаться.

— Возьми мой, — предложила Грета самое дорогое, что у нее было.

Ансельмо покачал головой. Его губы сложились в кривую складку. Это была не грусть. Точнее, не только грусть. Это было разочарование. Она его разочаровала. Он не спрашивал, откуда у нее дневник, он не обвинял ее в краже. Он повернулся к ней спиной и тихо сказал:

— Иди домой, Грета.

Утром по пути в мастерскую Шагалыч, как обычно, зашел в бар на улице Джентилини. В тот день на нем была желтая майка, на которой он нарисовал два кактуса верхом на тандеме. Он заказал капучино и стал пить его, прислушиваясь к обычной болтовне посетителей. Футбол, страховка на машину, футбол, карманные деньги для детей, футбол, снова эти хулиганы с их ночными набегами.

— Жалко, они такие хорошие люди, — говорила пожилая дама, допивая свой кофе.

— Да, очень хорошие, — вторила ей другая.

Шагалыч подумал, что пучки седых жестких волос на их головах в точности повторяют два кактуса на его майке, и улыбнулся.

— С тех пор как они появились на нашей улице, — сказал первый кактус, — здесь всегда звучит хорошая музыка. Фортепьяно, оркестры. Мне она так нравится. Она меня прямо успокаивает.

— Это классическая музыка, — уточнил второй кактус.

— Очень красивая. Сразу видно, у людей есть вкус.

— Да, к сожалению, трагедии всегда случаются с лучшими людьми.

— Всегда с лучшими.

Шагалыч только теперь понял, что кактусы говорят о мастерской.

— Вы о чем? О веломастерской?!

— А вы что, ничего не слышали?!

Нет, он не слышал. Он тут же вскочил на свой велосипед и помчался прочь, оставив кактусы судачить дальше.

— Ханс! Что тут произошло?! — Шагалыч с трудом переводил дыхание.

Потом огляделся и увидел, что в мастерской все по-прежнему, и даже лучше. Стены, казалось, только что выкрасили белой краской, ужасный диван бесследно исчез.

— Ничего страшного, — успокоил его Гвидо.

Ансельмо был явно другого мнения. Он поздоровался с художником, не меняя хмурого выражения лица, и вернулся к работе.

— Тут кто-то похозяйничал прошлой ночью. Но мы уже все привели в порядок, — продолжил Гвидо.

— Мне очень жаль. Если бы я знал, я бы вам помог.

Гвидо махнул рукой, словно говоря «не стоит беспокоиться»:

— Нам Грета помогла.

От звука этого имени по спине Ансельмо пробежал электрический разряд. Гаечный ключ выскользнул у него из рук и упал на пол. Металлический звук эхом разнесся по тихой мастерской. Шагалыч подошел ближе и поднял ключ с пола.

— Все хорошо, Ханс? — спросил он вполголоса.

Ансельмо взял ключ, грустно улыбнулся и опустил голову. Другого ответа не требовалось.

— Да ладно тебе. Пойдем прогуляемся.

— Привет, Грета. Как дела?

Ясные глаза Лючии светились. Приветлива и вежлива, как всегда. Грете захотелось стереть эти глаза с лица земли.

— Отстань.

— Я знаю, что ты на меня злишься. Ты права.

Грета молча привязывала Мерлина к школьной ограде.

— Я поступила ужасно, — продолжала Лючия, — теперь Ансельмо тоже будет меня ненавидеть.

Грета резко защелкнула замок и повернулась к Лючии:

— Не беспокойся, он думает, что дневник украла я.

— Но… почему? — не поняла Лючия.

У Греты не было ни малейшего желания объяснять ей, что произошло вчера вечером. При одной мысли о дневнике к глазам подступали слезы. Она сдержала их, загоняя внутрь до тех пор, пока слезы не превратились в гнев.

— Ты просто глупая маленькая девочка.

Лючия замолчала. Ее глаза влажно блеснули — она и не думала сдерживать слезы.

— Подожди. Дай я все объясню, — просила маленькая девочка, пока Грета поднималась по лестнице в коридоре, перепрыгивая через две ступеньки. — Грета, выслушай меня!

Все напрасно, подруга уже поднялась на второй этаж и повернула в коридор, но тут путь ей преградили школьники, толпившиеся перед входами в классы. Лючия не упустила свой шанс.

— Я поговорю с Ансельмо. Я все ему объясню. Правда. Я знаю, я одна во всем виновата. Несправедливо тебя в это впутывать.

Лючия взяла подругу за руку, словно прося прощения. Грета отдернула ладонь, почувствовав, как кровь отливает от вен и приливает к голове. Ей казалось, кости черепа хрустят и вот-вот треснут от напряжения, а все эти люди вокруг падают на нее, как кирпичи рушащейся стены.

— Исчезни! — закричала Грета, толкая Лючию на эту стену.

— Что здесь происходит? — высунулась в коридор голова Моретти.

Грета огляделась. Все вокруг смотрели не нее испуганными глазами. Из толпы школьников вынырнул охранник:

— Успокойся. Все хорошо, да?

Нет, все плохо. Все очень и очень плохо. Грета резко ударила охранника в плечо, протиснулась вперед, распихивая всех локтями, и бегом бросилась по коридору к выходу.

— Бианки, ту куда?! — истерично завопила Моретти. — Вернись, или я вызову твоих…

Голос затих за входной дверью. Грета отвязала Мерлина, взлетела на седло и понеслась прочь, твердо решив никогда не возвращаться в это гадкое место.

Шагалыч и Ансельмо молча шли по тротуару улицы Джентилини. Никаких велосипедов. Как будто мир попросил, чтобы они оба посмотрели на него внимательнее, без спешки, не торопясь прибыть из одной точки в другую. Чтобы подышали в такт своим шагам, размеренно переставляя ноги.