— Твою пудреницу? — сказал он невнятно. — Подожди минуту…

Он прикрыл трубку рукой.

— Что мне делать, что говорить?

Брикки бросилась в другую комнату, затем вернулась, держа в руке что-то, блестевшее при свете лампочки.

— Скажи «да» и продолжай, только говори тише, очень тихо. Пока все в порядке. Ей ведь на самом деле не это нужно, она не из-за пудреницы звонит. Если ты будешь осторожен, то сможешь что-нибудь узнать.

Она снова прижалась ухом к трубке. Он снял руку с микрофона.

— Да, — промямлил он, — она у меня.

— Я не могла заснуть, поэтому я тебе и позвонила. Не из-за пудреницы.

Он посмотрел на Брикки взглядом, говорящим: «Ты права».

А голос ждал. Теперь была его очередь что-то сказать. Брикки подтолкнула его локтем.

— Я тоже не мог заснуть.

— Если б мы были женаты, насколько все было бы проще, правда? Тогда бы ты вынул мою пудреницу из своего кармана и положил ее на наш туалетный стол в нашей спальне.

Брикки на мгновенье закрыла глаза и поежилась. «Она делает предложение мертвецу», — подумала Брикки.

Голос продолжал:

— Мы никогда не расставались поссорившись, как сегодня…

— Я сожалею об этом, — сказал он тихо.

— Может быть, если бы мы не пошли туда, в этот ресторан «Пероке», ничего бы не случилось.

— Да, — согласился он покорно.

— Кто она?

На этот раз он ничего не сказал. Голос был терпелив.

— Кто она, Стив? Эта высокая рыжая женщина в светло-зеленом платье?

— Я не знаю, — ответил он, потому что это было единственное, что он мог сказать. Оказалось, что это правильный ответ.

— Ты уже говорил мне это. Поэтому мы и поссорились. Если бы ты не знал ее, зачем бы она подошла к тебе?

Он не отвечал — не мог ответить.

— И она передала тебе записку. — Голосу казалось, что его молчание означает отрицание. — Я видела, как она это сделала, когда ты отошел к стойке бара. Я видела собственными глазами! А потом, когда мы вернулись к нашему столику, почему ты кивнул ей? Да, я это тоже видела, я видела это в зеркальце моей пудреницы, когда ты не мог видеть, что я смотрю. Кивнул, как будто хотел сказать: «Я прочел то, что вы написали, и я сделаю то, что вы хотите».

Наступила пауза. Голос давал возможность сказать что-нибудь, но Куин не мог воспользоваться паузой.

— Стив, я поступаюсь своим достоинством и звоню тебе. Неужели ты не пойдешь мне навстречу? — Она ждала, что он что-нибудь скажет.

Он молчал.

— Ты сразу изменился с этого момента, как будто тебе хотелось поскорее проводить меня домой, избавиться от меня. Я плакала, Стив. Я плакала, когда ты ушел, и я плачу теперь. Стив! Стив, ты слушаешь меня?

— Да.

— Ты так далеко. Это что, телефон?

— Наверно. Плохо слышно, — сказал он полушепотом.

— Но, Стив, ты говоришь так, будто боишься со мной разговаривать. Я знаю, это смешно, но мне кажется, что ты не один. Ты как-то странно… Как будто кто-то стоит с тобой рядом и подсказывает тебе, как суфлер на сцене.

— Нет, — пробормотал он.

— Стивен, ты не можешь говорить громче? Ты шепчешь, будто боишься кого-нибудь разбудить.

«Мертвого», — подумала Брикки.

Он снова закрыл рукой трубку.

— Она чувствует! Что говорить?

Брикки поняла, чго от отчаяния он сейчас повесит трубку.

— Не надо! Не вешай трубку, ты себя выдашь.

— Стивен, мне не нравится, как ты себя ведешь. Что там происходит? Это Стивен? Я со Стивеном говорю?

Он снова прикрыл микрофон.

— Она догадалась, мы погибли.

— Не теряй голову! Поверни трубку в мою сторону.

Внезапно она заговорила — громко, грубым, пьяным голосом, прямо в телефонную трубку:

— Миленький, мне надоело ждать, я хочу еще выпить. Долго ты там будешь разговаривать?

Там, на другом конце, произошел взрыв — неслышный, невидимый взрыв, однако он почувствовал взрывную волну, идущую по проводу. И потом голос как будто скрылся под пластом боли.

Он зазвучал снова, и в нем не было возмущения, только совершенно нейтральная вежливость.

Голос сказал: «Извини, Стивен», — потом мучительно вздохнул раз или два: «Извини, я не знала». Потом в аппарате что-то щелкнуло и наступила тишина.

— Она — человек, — сказала Брикки с горечью, когда он повесил трубку.

Он вытер рукой пот. Ему было стыдно.

— Жестоко… Она, наверное, его невеста.

Потом он посмотрел на Брикки с удивлением.

— А откуда ты знала, что это заставит ее повесить трубку?

— Но я же тоже девушка, — сказала она с грустью. — А мы все устроены в общем одинаково.

Они посмотрели на портрет в серебряной рамке.

— Она сегодня уже не будет спать, — пробормотал он. — Мы разбили ей сердце.

— У нее все равно было бы разбито сердце. Но мне кажется, что она меньше страдала бы, если б узнала сейчас, что он убит. Не спрашивай меня — почему.

Они вернулись к своим заботам.

— Ну, теперь мы знаем немного больше, чем прежде, — сказал он. — Заполнили еще один пробел во времени. Сначала они пошли в театр, а потом в этот ресторан, где они поссорились. Как он называется?

— «Пероке». — Она знала всю ночную жизнь ненавистного города. — Это на пятьдесят четвертой улице. Там произошло самое главное. Он, наверное, действительно получил записку.

Брикки подошла к фотографии.

— Посмотри на нее: она слишком хороша и уверена в себе, чтобы выдумывать что-то и потом беспокоиться. Если она говорит, что видела, значит видела. Записка была. Теперь надо узнать, что с ней стало. Если бы мы только могли узнать, что он с ней сделал.

— Порвал ее на миллион кусочков.

— Нет! Он не мог сделать это при ней: он же не хотел, чтобы она знала о записке. А когда он проводил ее, уже незачем рвать — она все равно не видит. Он мог оставить записку в целости. Наверное, он так и сделал. Хотелось бы знать, куда он ее спрятал, когда сидел рядом со своей девушкой в ресторане. Ведь записку-то он получил там.

— Мы вывернули все его карманы, там записки нет.

Она задумчиво барабанила пальцами по губам.

— Давай начнем снова, Куин. Ты мужчина. Наверное, вы все действуете одинаково в такой ситуации. Ты находишься в ресторане с девушкой, с которой ты обручен, и тебе только что какая-то незнакомка передала записку, и ты не хочешь, чтобы твоя девушка эту записку видела. Что ты с ней сделаешь? Куда ты ее денешь? Отвечай быстро, не задумываясь.

— Ну, я ее могу просто уронить на пол.

— Она может заметить, нагнуться и поднять. Ведь самое главное — она не видела, как он это сделал, а она следила за ним. Он получил записку, и записка исчезла.

— Значит, он ее держал сложенной в руке.

— Ах, да, подумай снова: ты сидишь за столом, и она уже пытается говорить с тобой об этом. Ты закрыт до сих пор. — Она провела линию чуть повыше его пояса. — Записка у тебя в руке, и тебе надо быстро избавиться от нее. Ты не можешь спрятать ее в верхний карман, или в бумажник, или в портсигар, потому что она увидит, это выше «ватерлинии».

— Я бы бросил ее под стол.

— Нет, ты ее прочел наспех, один раз. Ты хочешь прочесть снова, но ты сможешь это сделать, когда останешься один. У тебя после записки сразу изменилось настроение — она только что сказала об этом по телефону, — значит, записка была важная, он должен был о чем-то подумать, принять какое-то решение. Такие записки не выбрасывают после того, как один раз на них взглянут. Он спрятал записку, но куда?

— Может быть, он подсунул ее под скатерть со своей стороны?

На мгновенье она остановилась, удивленная, потом сказала:

— Нет, не думаю. Как мог он это сделать, чтобы она не заметила? Помни: он успокаивает девушку, которая рассердилась и имеет право сердиться, — девушку, которая сидит рядом с ним, а у девушек примерно шесть глаз и не пять чувств, а дюжина.

Он пытался что-нибудь придумать, но у него ничего не выходило.

— Ну, я не знаю, Я не знаю, куда он мог ее спрятать.

— Куин, — она покачала головой, — твоя жена будет очень счастлива, в тебе нет никакой хитрости.