Пани Эльжбета  стояла в сенцах, давно дожидаясь Басю. Она несколько раз в голове прокрутила слова, которые собиралась  обрушить на голову  непослушной девчонки,  мысленно   упиваясь выражением лица той, когда она получит увесистый нагоняй, за то,  что ушла из  дома пешком, не дождавшись ее возвращения, да еще увела Марысю. Ни служанки, ни обеда, ни, тем паче, ужина, пани не нашла, когда переступила порог дома. Тюльпаны, которые она строго наказала Марыське посадить, так и лежали в корзине, печально свесив увядшие бутоны.

Когда Баськина фигура вынырнула из-за угла дома, пани Эльжбета выпрямила спину, вздернув  подбородок повыше, чтобы показать своё превосходство и власть, уперлась кулаками в бока, и начала было уже говорить заготовленную речь, как вдруг поперхнулась словами, да так и застыла с приоткрытым ртом.

- О, - вырвалось у нее вместе с дыханием при виде Баси. – Что это? Что за дикий вид?!

Она брезгливо дотронулась кончиком пальца да корки грязи, засохшей на подоле красной юбки, осторожно отцепила репей с рукава рубахи,  и, отступив шаг назад, с потрясенным  видом промолвила:

    - Ты выглядишь,  как  последняя  батрачка, Барбара, - она  таким тихим шепотом сказала это, так грустно покачала головой, что Басе почти стало ее жаль.  – Я надеюсь, тебя никто не видел?

 -Боже, какой удар по вашей репутации, пани Эльжбета, - язвительно заметила  Бася, стоявшая напротив крыльца,  но обратив внимание,  как потемнело от гнева лицо тетки, добавила более мирным тоном, - Не беспокойтесь, я конечно ходила в местечко в этом наряде, но была абсолютно чистая. Никто ничего мне не сказал, да и знакомые мне не попадались. А это, - она подняла на тетку смеющиеся черные глаза, - это последствия моей необдуманной идеи перебраться через Быстрицу, чтобы сократить  путь домой. Марыся плетется где-то по дороге. Она так медленно шла, что я решила ее не ждать, и побежала через поле. Пани Эльжбета, простите меня,- чересчур  наиграно  воскликнула она, и сложила руки в мольбе, словно на самом деле нуждалась в теткином прощении.

Узнай тетка, что с ней на самом деле приключилось, она бы  оттаскала ее за косы, да заперла в чулане до возвращения  пана Матэуша. А  уж тогда!...От одной мысли  о том,  что дядьке  может стать  ведомо о сегодняшнем приключении,  Басе   сделалось не по себе. Пан Матэуш,  хоть и любил ее до беспамятства, но в вопросах морали и поведения был строг, как монашки  в  пансионе. Не единожды  дубчик охаживал мягкое место племянницы за  разного рода провинности. «Кто кого любит, тот того и чубит»,- любил  повторять он, и учил племянницу уму разуму. На этот раз дубчиком могло не обойтись. Нужно было придумать нечто, подобрать нужные слова, чтобы заставить языкастую девку  Марыську заставить молчать.

Пани Эльжбета  отошла  в сторону, пропуская Басю в дом.

- Приведи себя в порядок, пока пан Матэуш не увидал, -  проговорила она  ледяным тоном. – О твоем поведении я с ним  поговорю позднее.

Бася, быстро, как мышка, юркнула мимо тетки и поднялась к себе в покой. Раздвинув  шторки, она смотрела на дорогу, ожидая, когда из-за ее поворота покажется тучная фигура Марыси. Разглядев ее издали, она высунулась из окна и подала той знак, мол, живо иди ко мне.

Марыся поколебалась, но все же подошла, зная упрямый характер паненки, которая не оставила бы ее в покое, пока не сказала бы того, за чем звала.

- Слава Богу, панна Бася, што з вами  усё добра, - перекрестилась она. – А я ужо так перажывала, так  баялася, каб вам чаго паничы не зрабили.

- Слава Богу,-елейным голоском  передразнила ее Бася, а потом свирепо, понизив голос до шепота, заговорила. – Послушай меня, глупая корова, знаешь ли ты,  кто ты есть?! Ты – предательница! Самая страшная грешница на земле, потому что ты  оставила свою госпожу в беде, ты даже пальчиком не пошевелила, чтобы мне помочь. За это гореть тебе в аду после смерти в   вечном адском пламени, внутри седьмого круга, самого страшного, самого мучительного. Потому что туда попадают  только такие подлые души, как твоя. Ты есть дочь Иуды и сестра Брута, предавших своих благодетелей за тридцать серебряников, воткнувших нож в спину своих хозяев. Потому, как только ты умрешь, черти оттащат твою жалкую душонку прямиком  в седьмой круг, где она будет корчится от боли и раскаяния веки вечные, до самого Страшного  суда. Ибо нет прегрешения хуже в глазах Господа, чем предательство ближнего своего.

У Марыськи,  женщины темной  и суеверной,  при этом свято верующей в высшие силы и римскую католическую церковь, затряслись губы от страха.  Она твёрдо знала, что бог есть на небесах, а под землей существует ад, куда и попадают все грешники. От слов Баси у нее волосы зашевелились на голове. Как же было не поверить паненке, коль она столько  лет ела монастырский хлеб.  Знать ведала она, о чем говорила. Прижав грязный платок к   пухлому лицу, Марыся тихо заскулила.

Видя, какое впечатление она произвела на дурную бабу, Бася  сменила угрожающий тон, на более милостивый.

- Но, если ты, грешница,  раскаиваешься передо мной, своей невинной жертвой, - произнесла она мягким голосом, копируя манеру ксендза Брылевского, когда тот на исповеди отпускал прихожанкам  грехи, - Коль ты готова молить господа о прощении, и поклянёшься до конца своих дней хранить тайну о том, что сегодня произошло на дороге, и никому ни когда не скажешь ни единого слова о своей подлости, тогда я, твоя невинная жертва, прощу тебя. Раскаявшимся,  Господь дарует свою милость и  блаженство в райских кущах. Аминь.

- Каюсь, панночка, каюсь. Николи , ни кому ни-ни! –взмолилась  Марыся, осенив  себя крестом.

- Хорошо, - сказала Бася,  и  спустила ни ниточке через окно гипсовое распятие, что висело у нее на стене. – Целуй, раба божья.

Марыся трепетно прижалась дрожащими губами к кресту, и Бася втянула его назад.

- А теперь можешь идти.  Тебя пани Эльжбета давно ждет. И помни – никому, никогда.

Когда Марыська скрылась с глаз, Бася удовлетворенно потерла руки, и повесила распятие на место, мысленно попросив у бога прощения за только что разыгранный спектакль. Как хорошо, что в последнюю минуту к ней пришла идея припугнуть доверчивую служанку адскими муками, да еще приплести  сюда  «Божественную комедию».   «Ну и страху я на нее нагнала»,- хмыкнула она, вспомнив выражение лица Марыськи.  Можно больше не переживать, что эта дуреха проговорится.  Спасение души ее больше волновало, чем палка, которой ее мог отходить хозяин, узнав, что она бросила свою паненку на произвол судьбы.

Тем же вечером, сидя  в гостиной  после легкого ужина – увы, как ни старалась Бася и вернувшаяся вскоре после нее Марыська, приготовить что-нибудь путное, у них ничего  так и не получилось – пан Матэуш  находился в приподнятом настроении, несмотря на трудный день и изматывающую жару. Даже жалобы жены на племянницу, которая, де, вернулась поздно, непонятно как одетая, перепачканная, да и служанку еще из дома свела, не могли испортить  его веселый настрой. Он громко рассказывал пани Эльжбете  смешные байки, которые она слушала молча, занятая штопкой  носков, пристроившись на стуле у стояка. Лишь  изредка она кивала головой, и улыбалась,  давая понять, что  понимает суть анекдотов, хотя  делала это больше из вежливости, чем  интереса.  Она чувствовала себя уязвленной из-за поведения  мужа, который  отнесся с не достаточным вниманием к ее   разъяснениям по поводу Баси. Ее возмутило, что он всего лишь  потянул девченку за ухо, сказав,  что сам послал ее в Мостовляны. А  ежели она, пани Эльжбета,  что имеет против   одежды и манер девица, то пусть тогда сама с ней и ходит в местечко, а не посылает прислугу в компаньонках. В конце концов, девка на выданье, ее нужно выводить в люди, а не в запечке держать.

Пан Матэуш сам рассказывал байки, сам же над ними и смеялся, абсолютно  не замечая, что  остальные члены семьи сидят притихшие и молчаливые. Пани молча  штопала; Бася, сидевшая у окна, смотрела в темноту, мысли ее бродили где-то далеко,  лоб хмурился, на лице залегли тени; Марыся  сортировала свежевыстиранное  белье, раскладывая его в аккуратные стопки. Полное ее лицо было усталое и   отрешенное; пережитое за день безмерно ее напугало и внесло в душу сумятицу. Она так и не решила, рассказать ли все хозяйке, как на духу, или прислушаться к словам  паненки, застращавшей ее  вечными адскими муками на том свете за грех предательства.