-Мы так до вечера домой не доберемся, - окликнула ее Бася.

- Я вам казала - на вазку  трэба ехаць.  А вы уперлися: не, пойдем пяшком, тут не далека.  Вы, панна, маёй смерци захацели. Деж я,  такая   ладная, - она очертила в воздухе контуры своей  массивной фигуры,-  такая вялика з вами сыдуся. От як вернемся позна, ды як убачаць вас пан з пани, у яким вы выглядзе у мястэчка пайшли,  ото ж яны вам дадуць.  Аж дым курэць буде. Гэтаж нада, як халопка вырадилася, ды яшчэ и пяшком.  Дива, што мужыки маладыя на вас заглядалися. Не гожа так рабиць, панна Бася, рауняць сябе з быдлам, хоць бы и  у вопратцы.  Што люди пра вас падумаюць?! Што пан Матэуш  мужычку  выпесциу.!?

- Вот что, милочка, оставайся-ка  ты тут, а я пойду дальше, - вспылила Бася,  которой надоело  всю дорогу выслушивать  недовольный ропот  прислуги по поводу свой одежды и манер. Тоже мне, яйца курицу учат, подумала она.

Оставив Марысю на камне, она быстрым шагом направилась в сторону хутора.  Не успев отойти и пятидесяти шагов, она услышала за спиной топот.  Обернувшись, вдалеке разглядела двух всадников, мчащихся во весь опор со стороны Мостовлян. Басю  и раньше + несколько раз обгоняли брички и верховые, поднимая в неподвижный воздух столбы песка и дорожной пыли, которая немилосердно лезла в нос и медленно оседала на лице и одежде.  Поэтому она заблаговременно предпочла отойти в сторону, чтобы пропустить лошадей,  скачущих так, точно за ними гнался сам дьявол. Всадники приблизились, они миновали сидевшую у обочины Марыську, и возможно, поскакали бы и дальше, если бы один из них не обернулся, вперив глаза в тонкую  девичью фигуру, замершую у края дороги.

- Стой!

Он натянул поводья с такой силой, что конь поднялся  на дыбы. Бася, перепуганная  выросшей  перед ней громадой лошадиного туловища, шарахнулась в сторону, негромко вскрикнув. Тот, другой, что успел проскакать вперед, развернул коня, и уже мерным шагом возвращался к своему товарищу.

Мужчина осадил лошадь, и подъехал к Басе, которая держалась рукой за сердце. Другой рукой она прижала к себе книгу.

-Ну ка, что у нас тут, - всадник склонился с коня, чтобы лучше рассмотреть  девушку. Дорогая ткань коричневого костюма сидела,  как влитая,  на стройной фигуре. На запылившихся сапогах блестели на солнце позолоченные шпоры. Шляпы не было, потому властное, холеное лицо с нежной, как у девицы кожей, разгорячилось от ветра и жары. Светлые  волосы  трепал ветерок. Он щурил глаза, защищая их от чрезмерно яркого света, от чего из уголков век к вискам  пролегли тонкие лучики-морщинки. На вид ему можно было дать двадцать шесть – двадцать семь лет.  Давно не мальчик,  но еще и  не взрослый мужчина.

 – Кшисек, ты посмотри какую птичку мы встретили  в этой забытой богом глуши.

Кшисек, другой всадник, поставил коня боком, так, чтобы загородить Басе дорогу, лишая ее любой возможности к бегству.

Она с отчаяньем посмотрела  туда, где сидела ее служанка, надеясь, что она кинется на помощь. Но Марыська даже с места не сдвинулась, сидела сиднем, вытаращив глупые глаза, и открыв рот.  «А, чтоб тебя»,- с отчаяньем  подумала Бася.  Она сделала глубокий вдох и  шагнула в сторону, пробуя  обойти коня, на котором сидел «Кшисек». Но стоило  сдвинуться с места, как  молодой панич  легким движением руки тронул повод, лошадь послушно сделала пару шагов, опять преграждая Басе дорогу. Широкая ухмылка расплылась на привлекательном лице мужчины, карие глаза хитро прищурились, словно говоря «нет, нет, милая, ты от нас так легко  не отделаешься».

Его товарищ, что первым подъехал, нетерпеливо поерзал в седле. Бася не глядела на него,  ее глаза метались по черному, лоснящемуся  от пота,  крупу   лошади, которая была  до боли знакома.

- Откуда ты?  Как тебя звать?, -  задал вопрос  он,  и  недожавшись ответа,  опять спросил, - Ты живешь где -то поблизости? В Мостовлянах? Беляны? Залесье? Что ж не отвечаешь, когда тебя пан спрашивает?

Говорил он тихо и мягко, будто нарочно, чтоб не спугнуть  добычу раньше времени, чтоб она прониклась к нему доверием. Жесты рук, затянутых в перчатки,  были спокойные,   по-кошачьи плавные.

Бася упрямо  молчала.  Ясновельможный Станислав Яновский! Она догадалась, кто перед ней, как только увидела его вороного.   Потому склонила голову еще ниже, отвернувшись  в сторону «Кшисека»,   в надежде, что широкие поля шляпы скроют ее лицо от этого человека. Они думают, что  поймали девку-холопку, решила она, и хотят развлечься. Развлечься! Слово, само пришедшее на ум, отдалось неприятной дрожью в коленках. Бася знала  о его значении, но никогда бы ранее не подумала, что может его применить к себе. Впервые за весь день она пожалела, что не одела  свое школьное платье. Подумать только, в словах, что говорила ей недавно Марыська, был смысл. Надень она серое платье с кринолином, строгую уродливую шляпку с лентами  вместо соломенной, и ни один из них не посмел бы разговаривать  с ней в снисходительном тоне, не  стал бы та бесцеремонно заигрывать, как с легкодоступной добычей. «Сама виновата», - пронеслось у нее в голове.  Она может сейчас закричать, но помощи ждать не от куда:  дорога пуста; Марыся так и не встала с камня, а крики их только раззадорят. Можно, конечно, заговорить по-французски, сказать кто она и откуда, но тогда  господин  в коричневом костюме вспомнит вчерашний вечер, и полураздетую девицу в окне, что смеялась над ним. А вспомнив, может разболтать в пьяном угаре  компании друзей,  или горстям, что приедут  в поместье. Бася  не знала, что делать, поэтому просто молчала. Может ее примут за местную дурочку, робко надеялась она.

Терпение пана оказалось короче, чем хвост у его лошади. Он опять склонился над ней, недовольный, что проклятая шляпа, мешает увидеть  девичье лицо, слегка улыбнулся одними  уголками губ и,  неожиданно подцепив  кончиком хлыста ее подбородок,  задрал его к верху. Бася задохнулась от  такой наглости и  полного отсутствия манер.  Брови  ее сошлись, а глаза сверкнули от плохо скрытой неприязни. Тот, кого  называли  Кшисеком, любопытно  вытянул шею, и разразился заливистым смехом.

- Поглядим, кто тут у нас, - подмигнул пан на черном жеребце своему другу, и обернулся к Басе.

-Ого,- присвистнул восхищенно его товарищ. – Неужели в селянских хибарах рождаются такие ангелы!?  Сташек, mon dieu, какие глаза.  Блестят, как оникс. И кожа, как бархат. Я был бы не прочь прогуляться с ней до ближайшего сеновала.

Станислав, ни мигая, смотрел на нее.  На лице не дрогнул ни один мускул,  только  в глазах, что словно приросли к ней, исследуя каждую черточку лица, каждый мягкий изгиб тела, каждый волосок, бушевал океан чувств: узнавание, недоверие, изумление, восторг.  Восторг? Бася  крепко сжала зубы, чтоб не  дай бог не плюнуть в это холодное, надменное лицо, хоть и желала этого всей душой.  Как он посмел так откровенно  пялиться на нее, словно она продажная девка, шаря глазами по телу, будто  мысленно раздевая. От  откровенно циничного мужского  взгляда, в котором угадывалось неприкрытое желание, ее пробрала дрожь.

Одной рукой она яростно ударила  по хлысту, который он так и не убрал с ее подбородка,  другой  с размаху впечатала острый угол книги в лошадиную шею, что  маячила перед ней. Бедное животное издало протяжный, как стон, звук  и шарахнулось в сторону. Не думая ни о чем, Бася прыгнула с дороги в канаву, поросшую травой,  и побежала. Впереди раскинулся  узкий лужок, за которым тянулся  полосой олешник. Там, за зарослями  молодой ольхи, текла речка Быстрица,  на берегах которой росли старые кривые вербы, клонясь  ветками до самой воды. Они срослись меж собой так плотно,  так низко накренились к берегам,  подмытые течение, что образовали живой туннель над рекой. Не раз Бася ходила сюда с крестьянскими детишками  перед Вербным воскресеньем  ломать тонкие прутики вербы, чтоб освятить их в костеле. Она знала, что по веткам можно перебраться на другой берег Быстрицы, а потом напрямик, через поле, засеянное пшеницей, можно добраться до хутора, сократив расстояние вдвое.