В этом политическом маскараде была одна удивительная деталь. На первый взгляд Россия была разделена на две части: на великое княжение Симеона Бекбулатовича и на "удел" князя Ивана Московского. Но в одной части страны словно не существовало ни великого князя Симеона, ни князя Ивана Московского. Здесь все по-прежнему делалось именем "царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии". Это были в основном земли с татарским и другим нерусским населением, входившие раньше в Казанское ханство. Царь Иван, видимо, опасался, чтобы имя татарина на великокняжеском престоле не вызвало здесь волнений, не сделало бы марионетку Симеона чем-то большим, чем марионетка.

В чем же причины этого странного эпизода? Конечно, внешне многое напоминает опричнину. Страна вновь разделена на две (или даже на три) части. Вступление на престол Симеона сопровождали, как и учреждение опричнины, казни: затравили собаками, "обшив медведно", новгородского архиепископа Леонида, казнили десятка полтора недавних крупных опричников, в том числе князя Бориса Давыдовича Тулупова, бывшего перед этим одним из ближайших советников царя Ивана, его фаворитом.

Кстати, вотчины Тулупова получил молодой придворный Борис Федорович Годунов. Он только начинал свой путь наверх, хотя для восхождения было сделано уже немало: недавний опричник, зять покойного Малюты Скуратова (а память этого палача царь Иван почитал), он только что породнился с самим государем: весной того же 1575 года сестра Бориса Ирина вышла замуж за царского сына царевича Федора Ивановича. Вероятно, Годунов приложил руку и к устранению своего могучего соперника - князя Тулупова: ведь вотчины опальных обычно получали доносчики. Недаром уже после смерти Грозного Годунов отдал эти неправедно полученные вотчины в монастырь по душе казненного князя. Кто знает, с богом или с собственной совестью хотел тем самым примириться этот талантливый и беззастенчивый политик?

Все же вокняжение Симеона Бекбулатовича не открыло собой волну массового террора. Да и близость с опричниной была во многом внешней. Многие из бывших опричников остались в Симеоновой "земщине", а в "государеве уделе" оказалось немало бывших земских. Так же переменились роли территорий: "удел" князя Московского состоял в основном из бывших земских уездов, а многие уезды, входившие в опричнину, стали частью княжества Симеона Бекбулатовича.

О причинах этой странной комедии с переодеванием в недоумении гадали современники, спорят и историки. Высказывалось предположение, что царь ставил перед собой внешнеполитическую задачу. В это время в Речи Посполитой был период "бескоролевья".

За несколько лет до того королем был избран французский принц Генрих, герцог Анжуйский. Но во Франции освободился королевский престол, на который Генрих имел права. Молодой король сделал выбор между Варшавой и Парижем в пользу Парижа и бежал из страны. Во Франции вступил на престол Генрих III, а Польша осталась без короля.

Предстояли новые выборы. Среди кандидатур были и Иван Грозный, и его сын царевич Иван. Не для того ли, чтобы облегчить свое избрание, царь отказался от трона? Ведь тогда на сейме должны были бы избрать не иноземного монарха, что угрожает независимости страны, а простого князя.

Однако логичность этой гипотезы лишь кажущаяся. Во-первых, кандидатуры русских царя и царевича уже обсуждались на предшествующих королевских выборах - в 1572 году. Тогда царь не считал свой титул препятствием к избранию. Во-вторых же, в дипломатической переписке во избежание опасных для престижа царя кривотолков никакой великий князь Симеон не упоминался, все дипломатические сношения, как и прежде, осуществлялись от имени государя царя и великого князя Ивана Васильевича. Следовательно, вокняжение Симеона не могло оказать никакого влияния на исход выборов.

Есть и другая гипотеза. Она основана на рассказе английского дипломата сэра Джильса Флетчера, который, впрочем, побывал в России почти полтора десятка лет спустя после эпизода с Симеоном и воспользовался отчасти рассказом другого англичанина - Джерома Горсея. Царь Иван взвалил будто бы на Симеона непопулярные финансовые мероприятия: отмену привилегий монастырям по уплате налогов и выколачивание старых недоимок. Вернувшись же через год на царский трон, Иван Грозный милостиво возвратил эти привилегии, но лишь частично. Однако и это предположение не подтверждается при сопоставлении с дошедшими до нас документами: никакой отмены привилегий церкви, никаких особых "правежей" в это время не было.

Автор Пискаревского летописца передает противоречивые слухи, ходившие в то время среди русских людей. Одни утверждали, что царь испугался предсказания волхвов, напророчивших на этот год "московскому царю смерть". Другие же полагали, будто царь "искушал люди: что молва будет в людех про то".

Разумеется, это не более чем слухи. Второй из них показывает, как представляли себе современники личность и нрав царя Ивана. Он, по их мнению, был готов даже на такую крупномасштабную провокацию, как отказ от трона, чтобы услышать "молву" о себе, выявить своих противников.

Больше доверия, чисто психологически, заслуживает первая версия. Ведь в колдунов и предсказателей тогда верили безоговорочно. Дела о "ведунах", которых держали у себя для гаданий, - весьма распространены. Так, при Федоре Ивановиче родственников последней жены царя Ивана - Нагих обвиняли в том, что они специально "добывали" ведунов, чтобы узнать, "сколь долговечен" царь Федор. Если царь действительно испугался предсказания, то я даже готов признать за ним некоторую толику своеобразного гуманизма: отказавшись сам от титула московского царя, он не подставил под удар судьбы-злодейки и Симеона - тот был всего лишь великим князем, а не царем, да к тому же не московским, а "только" всея Руси. Так что в этом году просто не было "московского царя".

И все же не забудем, что даже автор Пискаревского летописца не утверждает истинности этого слуха, а пишет лишь, что так "говорили нецыи". Сам царь Иван одному иностранному дипломату объяснял, что пошел на этот шаг "по причине подлости подданных". Один из сравнительно поздних летописцев утверждает, что Грозный стал подозревать царевича Ивана в "желании царства" и в лице Симеона "восхоте поставити ему препону". Но эти строки писал человек, который уже знал, что впоследствии царевич пал жертвой необузданного гнева своего отца. В поисках причины гибели Ивана Ивановича он мог обратиться и к событиям 1575 года.

Короче, не думаю, чтобы сегодня наша наука располагала достаточным материалом, чтобы ответить на вопрос, почему и зачем царь Иван на год отказывался от престола. Во всяком случае, осенью 1576 года все вернулось на прежние места, а Симеон Бекбулатович остался великим князем, только уже не всея Руси, а тверским. С находившихся в его уделе Твери и Торжка он фактически лишь получал доходы да держал у себя положенных по титулу придворных.

Самостоятельного значения ни сам Симеон, ни его княжество не имели. В России же еще почти восемь лет продолжалось царствование Ивана Грозного.

Итоги этого царствования были печальны - и для страны, и лично для монарха. Чувство одиночества, осложненное манией преследования (профессиональная болезнь властителей такого рода, как заметил философ Г. С. Померанц), омрачало жизнь того, кто одновременно омрачал жизнь целой страны. В 70-е годы царь даже настойчиво возвращался к мысли о бегстве за рубеж, вел тайные переговоры о политическом убежище в Англии.

Умонастроение царя прекрасно рисует его завещание, которое он составил в последние месяцы опричнины: после сожжения Москвы Девлет-Гиреем, но еще до победы при Молодях. Царь, как подобает ортодоксальному христианину, кается в своих грехах (что-что, а это царь Иван умел!), но грехи эти не выдуманы: государь хорошо знает, что у него на совести. Он "душею... осквернен", "разумом растлен... и скотен умом", виновен не только в "объядении и пиянствы", но и в "убивстве", запятнал себя "граблением несытнаго богатства" и даже "Каиново убийство прешел" - намек на казнь своего двоюродного брата, Владимира Андреевича Старицкого.