Остановимся на результатах кропотливого исследования С.Б. Веселовского. Естественно, среди пострадавших много бояр. Прежде всего потому, что они стояли близко к государю и легче навлекали на себя его гнев. "Кто был близок к великому князю, тот ожигался, а кто оставался вдали, тот замерзал", - пишет Штаден. К тому же казнь знатного боярина была куда заметнее, чем гибель рядового служилого человека, не говоря уже о "посадском мужике", боярском холопе или крестьянине. Например, боярин Иван Петрович Федоров в Синодике упомянут среди казненных по имени, его же "люди" (холопы) чаще всего названы скопом: "Отделано Ивановых людей 20 человек", "В Бежицком верху отделано Ивановых людей 65 человек". И тем не менее, по подсчетам Веселовского, на одного боярина или человека из Государева двора "приходилось три-четыре рядовых землевладельца, а на одного представителя класса привилегированных служилых землевладельцев приходился десяток лиц из низших слоев населения". Издавна верной опорой централизации справедливо считали аппарат приказов - дьяков и подъячих. Но их среди казненных - великое множество. "При царе Иване, - писал Веселовский, - служба в приказном аппарате была не менее опасным для жизни занятием, чем служба в боярах". Получается парадоксальная ситуация: террор направлен, кажется, против бояр, но гибнут в большинстве люди из других социальных групп.
С.Б. Веселовский и А.А. Зимин рассмотрели также состав политических эмигрантов-"бегунов". Часто можно встретить утверждение: бояре изменяли и бежали за рубеж, например Курбский. Этим "например" исчерпывается список не только членов Боярской думы, но и вообще аристократов, бежавших из России в предопричные и опричные годы. Террор против бояр, а бегут дворяне!
Наконец, состав самого Опричного двора. Существует распространенный стереотип: царь Иван приближал к себе новых, безродных людей. Сам Иван Грозный способствовал созданию этой легенды. В послании к попавшему в крымский плен недавнему опричнику Василию Грязному он писал: "...отца нашего и наши князи и бояре нам учали изменяти, и мы и вас, страдников, приближали, хотячи от вас службы и правды". Итак, царь резко противопоставляет изменников-бояр страдникам (страдник - пашенный холоп), которых он выдвигает к руководству. Но ведь сам Василий Григорьевич Грязной, отпрыск старинного рода ростовских архиепископских бояр Ильиных, был отнюдь не страдником, хотя и к аристократии его не отнесешь. Да и термин "страдник" царь употреблял весьма широко, используя скорее как ругательство. В одном из посланий он назвал страдником даже шведского короля (см. об этом ниже).
Царские филиппики против бояр сильно отдают демагогией.
Как же обстояло дело в действительности? В свое время автор этих строк специально изучал состав опричных руководителей, который показательнее, чем состав всего достигавшего 5-6 тысяч человек опричного корпуса: ведь между рядовыми "воинниками" из опричнины и из земщины не могла возникнуть существенная разница. Приступая к работе, я был полностью во власти традиционных представлений об опричнине как об учреждении, созданном для борьбы против боярства и выдвижения на первые роли дворян. Однако исследование привело к неожиданным выводам: среди новых слуг царя Ивана было множество отпрысков аристократических родов. Да и создало опричнину, как уже отмечалось, старомосковское боярство, представителями которого были те "злые люди", по "совету" которых царь якобы создал опричнину, - В.М. Юрьев и А.Д. Басманов. Правда, мало кто из стоявших у колыбели опричнины дожил до ее отмены, многие стали жертвами своих собратьев по царской опричнине. Но и те, кто пришел после "смены караула", были в значительной своей части аристократами.
Вообще по составу руководителей историю опричнины можно разделить примерно на два этапа. Сначала ее возглавляли отец и сын Басмановы, князь Афанасий Вяземский (отпрыск сильно размножившейся и находившейся на грани утраты княжеского титула ветви смоленских князей, потерявшей к тому же все владения в родовом гнезде), князь Михаиле Темрюкович Черкасский. Среди опричных бояр были князья Василий Андреевич Сицкий и Василий Иванович Темкин-Ростовский, нетитулованные аристократы из Бутурлиных, Чеботовых, Колычевых, Пушкиных... Многие из них были связаны родством и свойством друг с другом и с первыми двумя женами царя. Как уже отмечалось, князь М.Т. Черкасский женился на двоюродной племяннице царицы Анастасии; на сестре Анастасии был женат князь В.А. Сицкий, их дочь была женой Ф.А. Басманова. На этот тесно сплоченный родственный кружок и падают опалы и казни после смерти Марии Темрюковны. Если Черкасский и Басмановы погибают, то В.А. Сицкому удалось пережить тяжелое время, однако и он тогда оказался в опале. Вместе с ними подверглись тогда репрессиям и близкие к ним люди.
На смену приходят другие. Малюта Скуратов и Василий Грязной, до того известные лишь тем, что были рьяными исполнителями смертных приговоров, получают чины думных дворян, то есть входят в состав Боярской думы. Они фактически возглавили тогда опричнину.
Вместе с тем тогда же в опричнину входит немало титулованных аристократов. Многие из них оказались связанными с погибшим старицким князем. Так, опричным боярином стал родной брат умервщленной вместе с мужем старицкой княгини князь Никита Романович Одоевский, один из самых могущественных земельных магнатов XVI века, сохранявший в своих руках (вместе с Воротынскими) Одоевское княжество на юго-западе от Москвы, в верховьях Оки. Племянниками Владимира Андреевича Старицкого по женской линии были князья Петр и Семен Данилович Пронские. Петр был к тому же боярином у Владимира Андреевича. Опричным воеводой стал после казни князя Владимира его троюродный брат и дворецкий князь Андрей Петрович Хованский.
Откуда вдруг взялось такое доверие к вассалам казненного старицкого князя, к его родне? Остается только гадать, но думается, с известной долей вероятности можно предположить, что подозрительный до мнительности царь должен был располагать какими-то доказательствами личной преданности ему этих людей, прошлое которых не внушало доверия. Таким доказательством мог быть инспирированный царем ложный донос на своего родича и господина, помогший расправиться с удельным князем. Не продала ли родня старицкого князя грозному царю своего невезучего родственника?
Но старицкими боярами не ограничивается круг аристократов, ставших опричниками после 1570 года. Тогда же в опричнину вошли потомки великого князя литовского Гедимина князья Федор Михайлович и Никита Романович Трубецкие, принадлежавшие к самой верхушке аристократии и сохранившие владения в своем бывшем уделе - Трубчевском княжестве. Думается, этих фактов достаточно, чтобы убедиться, что худородность, "демократичность" состава опричнины - миф. Тем более что и менее знатные деятели опричнины - Черемисиновы-Карауловы, Нащокины (Роман Алферьев и Михайло Безнин) вплоть до Малюты Скуратова и Василия Грязного с их многочисленной родней были выходцами из того же Государева двора, то есть из верхушки господствующего класса, что и земские воеводы.
Таким образом, опричный двор принципиально не отличался ни от доопричного, ни от современного ему земского. Но вместе с тем некоторые различия существовали. Здесь, например, было больше иноземных выходцев (из Германии, Великого княжества Литовского, с Востока), людей, лишенных корней в стране, а потому более послушных исполнителей воли царя.
Дело не в том, были ли опричники выходцами из иной, чем земские, социальной группы. Существенно другое: они - личные слуги царя, готовые на все для исполнения любого его самого грязного поручения. Этому помогала гарантия безнаказанности. Штаден сообщает, что, учредив опричнину, царь послал в земщину приказ: "Судите праведно, наши виноваты не были бы". Эти слова Штаден написал латинскими буквами по-русски ("Sudite praveda, nassi winowath ne boly by"), - свидетельство того, что он сам их слышал. Разумеется, не из уст царя. Возможно, царь и не отдавал такого приказа, а Штаден передает лишь слух. Но такой слух рождается не на пустом месте, он возникает из осмысления жизненной практики. А ее-то Штаден знал прекрасно. Тем больше доверия вызывает его дальнейший рассказ:
