— Когда ты хочешь встретиться с ним?

— Чем раньше, тем лучше.

— Связывайся, в таком случае, со своей конторой.

— А вы готовы прямо сейчас? Меня это устраивает. Контора же здесь ни при чем — я в отпуске. Тем не менее наши проблемы не дают мне покоя даже сейчас, и я хочу, в конце концов, дойти до самой сути.

— Значит, кончай трепаться и пошли.

Они вышли на поверхность прямо к тому месту, где были припаркованы их машины. Гримс направился к своей: громоздкому, старомодному семейному ландо фирмы «Боинг».

— Вы ведь не собираетесь ехать в этой колымаге? — спросил Стивенс. — Это займет весь остаток дня.

— Почему бы нет? Она очень компактная, со встроенным вспомогательным космическим приводом. На ней запросто можно слетать на Луну и обратно.

— Оно-то можно. Но чертовски медленно. Поедем на моем помеле.

Гримс скользнул глазами по маленькому веретенообразному спидстеру Стивенса с практически невидимым корпусом. Невидимым настолько, насколько этого смогла добиться пластмассовая промышленность. Поверхностный слой толщиной в две молекулы давал коэффициент преломления почти такой, какой дает воздух. Когда машина была абсолютно чистой, ее практически невозможно было увидеть. Однако сейчас на ней было достаточно пыли и капелек воды, и ее можно было рассмотреть: призрачный большой мыльный пузырь, по форме напоминающий космический корабль.

Единственное, что было ясно различимо через стенки, — проходящая как раз посредине единственная металлическая деталь — стержень, или, если точнее, осевой сердечник, и распределительный пучок рецепторов де Кальба с гнездами. Сама машина действительно напоминала гигантское помело ведьмы, чему и соответствовало название. Сиденья из прозрачной пластмассы были закреплены друг за другом на стержне таким образом, что металлическая рейка проходила между ногами пилота и пассажиров, и это усиливало сходство с помелом.

— Сынок, — вяло заметил Гримс, — я знаю о себе все. Я не красавчик и совсем не грациозен. Однако во мне есть некоторый остаток самоуважения и налет достоинства. Лично я не собираюсь засовывать эту штуковину между ног и нестись на ней по воздуху.

— Черт возьми! Вы слишком старомодны!

— Возможно. Однако некоторые странности, которые мне удалось сохранить в себе до настоящего времени, я не собираюсь терять и в дальнейшем. Ни за что!

— Слушайте, я поляризую оболочку перед тем, как взлететь. Идет?

— Станет непрозрачной?

— Да.

Гримс с сожалением посмотрел на свою древнюю колымагу, вздохнул и согласился. Они двинулись к едва различимому входу в спидстер. Гримс все время ворчал и чертыхался. Стивенс помог ему забраться внутрь и оседлать металлическое помело.

— Молодец, док! — похвалил Стивенс. — Я доставлю вас на место через несколько минут — в два счета. Ваша развалина, наверное, и тысячи километров в час не делает, а «Инвалидное кресло» находится в 40 тысячах километров над поверхностью Земли.

— Я никогда не спешу, — ответил Гримс. — Пожалуйста, не называй дом Уолдо «Инвалидным креслом». По крайней мере, не говори этого ему в лицо.

— Хорошо, запомню, — пообещал Стивенс.

Он нащупал что-то в пустоте и внезапно оболочка стала совершенно черной, скрыв их. Так же внезапно поверхность превратилась в сверкающее зеркало. Машина вздрогнула и исчезла из виду.

Уолдо Ф. Джонс, казалось, парил в разреженном воздухе в самом центре сферической комнаты. И это было не просто образное выражение — он действительно парил. Его дом находился на орбите с периодом обращения вокруг Земли, составлявшим около двадцати четырех часов. Но вокруг своей оси это жилище не вращалось. Чего меньше всего хотел Уолдо, так это псевдогравитации, вызванной центробежной силой. Он покинул Землю, чтобы избавиться от силы притяжения, от действия гравитационного поля и ни разу не спускался на поверхность за те семнадцать лет, пока дом строился и привязывался к определенной орбите. В природе не существовало таких целей, ради которых Уолдо хотел бы вернуться на Землю.

Свободно паря в пространстве собственной раковины, он почти не чувствовал невыносимой пожизненной зависимости от собственных бездействующих мышц. Тот крошечный запас сил, которым он обладал, здесь можно было использовать экономно, в движении, а не в постоянной борьбе с угнетающим и утомительным притяжением Земли.

С самого раннего детства Уолдо очень интересовался космическими полетами и вовсе не потому, что стремился исследовать глубины космоса. Уже тогда его еще детский, но сверхтренированный ум видел в невесомости огромные преимущества для себя. Когда ему еще не исполнилось девятнадцати, он принял участие в подготовке первых космических полетов, разработав систему контроля, дававшую возможность пилоту с большой точностью управлять приборами, даже если гравитация достигала двух-трех норм.

Такие изобретения были для него легким делом. Ему просто пришлось слегка модифицировать управляющие механизмы, используемые им в борьбе с угнетающей его силой тяжести. Первый удачный и безопасный космический корабль имел на борту устройство, которое когда-то помогало Уолдо перебираться с кровати на инвалидное кресло.

Специальные колебательные контуры для торможения, или так называемые редуктивные цистерны, являющиеся сейчас стандартным оборудованием лунных почтовых ракет, ведут свою родословную от парящей капсулы, в которой Уолдо обычно ел и спал до тех пор, пока не покинул родительский дом и не перебрался в свой теперешний — уникальный Фрихолд. Большинство из самых крупных изобретений были сделаны им для собственного удобства и только потом трансформированы с целью коммерческого использования. Даже встречающиеся повсеместно и гротескно напоминающие человека приспособления, известные всем как «уолдо» — синхронный сдваивающий пантограф Уолдо Ф.Джонса, Пат. № 296 001 437, новая серия и так далее — подверглись целому ряду изменений и доработок в личной механической мастерской Уолдо прежде, чем он передал их в массовое производство. Первое из этой серии приспособление, примитивное по сравнению с теми уолдо, которые теперь встречаются повсюду — в мастерских, цехах, на складах, словом, по всей стране, — было создано, чтобы дать возможность Уолдо работать на токарном станке.

Уолдо терпеть не мог кличку, которая закрепилась за его приспособлениями, она раздражала его своей фамильярностью. Однако, трезво рассудив, он признал, что из словесной идентификации публикой его самого и его изобретений проистекают немалые деловые преимущества.

Когда репортеры окрестили его космический дом «Инвалидным креслом», можно было ожидать, что Уолдо отнесется к такому названию как еще к одному положительному аспекту в деле поддержания его популярности. Но он воспринял это иначе, был несказанно возмущен и пытался положить этому конец, но безуспешно. Такая реакция Уолдо была вызвана одной из специфических его черт. Дело в том, что Уолдо не считал себя калекой.

Он рассматривал себя не как искалеченный человеческий индивидуум, а как существо, стоящее на ступень выше человека на восходящей лестнице развития. Существо, стоящее настолько выше, что ему не нужна грубая мышечная сила безволосых обезьян. Волосатые обезьяны, безволосые обезьяны, а потом — Уолдо. Вот как выстраивалась в его уме лестница эволюции. Шимпанзе, мускулы которого почти не заметны, может одной рукой потащить за собой груз в шестьсот семьдесят пять килограммов. Уолдо доказал это, когда случайно заполучил одного шимпанзе и методически доводил его до бешенства. Человек с хорошо развитой мускулатурой одной рукой может выжать на динамометре только семьдесят килограммов. А Уолдо, даже при максимальном напряжении — пока с него не польется пот, — только семь. И никогда — больше.

Справедлива такая закономерность или нет, сказать трудно. Однако Уолдо верил в нее и исходил из этого в своих выводах. Люди — настоящее отребье с сильно развитой мускулатурой. Безволосые обезьяны — и больше ничего. Он чувствовал, что по крайней мере раз в десять превосходит их во всем. Но многое еще нужно сделать.