По помехам в эфире он определил, что в космосе вокруг них находится множество кораблей. Но сам этот факт мало что говорил ему: на таком расстоянии от Земли и должно быть столько космолетов. Другое дело, что по своим приборам он не мог видеть, были это грузовые лайнеры, выполнявшие обычные рейсы или какой-то военно-космический корабль, который уже мчится им вдогонку.
И все же на «Новом рубеже» было больше возможностей для анализа обстановки, чем на других кораблях. Здесь находилось специальное оборудование, которое могло самостоятельно справляться с возникающими чрезвычайными ситуациями. Диспетчерская полусферической формы, где они сейчас находились, представляла собой гигантский многоканальный телевизионный приемник, который мог в различных ракурсах выводить одну и ту же картину на несколько экранов. Были здесь и сверхчувствительные приборы, которые одновременно являлись огромным радарным экраном, фиксирующим любой объект в своем радиусе действия.
Но и это было еще не все. Сверхчувствительные датчики с помощью дифференциального анализа могли определить и вывести на дисплей результаты наблюдений за объектом. Изучив левую панель, Лазарус постарался запомнить показания приборов, чтобы при необходимости воспользоваться ими в дальнейшем, и переключил спектр системы визуального наблюдения.
Звезды и даже Солнце внезапно поблекли, будто бы покрылись густым туманом. Но около десятка других небесных тел загорелись ярче обычного. С помощью приборов Лазарус стал изучать их угловые характеристики. Светлые тела превратились в красно-вишневые. Ими оказались небольшие кометы, за которыми тянулся розовый шлейф. Однако один из предметов оставался ярко-белым, да и хвоста у него не было. Поначалу Лонг исследовал кометы и определил, что с ними столкнуться не должен, а затем переключил приборы на изучение ярко светящегося прямо по курсу объекта.
Вначале он появился в фиолетовом цвете, затем цвет его менялся несколько раз, и наконец объект предстал в голубовато-зеленом тоне. Лазарус на секунду задумался. Он умножил полученные данные на показатели двойного ускорения, и объект снова стал ярко-белым. Лонг проделал ту же операцию с изображением, но под другим углом, и удовлетворенно откинулся в кресле.
— Лазарус! — позвал его Энди.
— Что такое, Либ?
— Я тебе не помешаю, если мы немедленно попробуем скорректировать курс?
— Вовсе нет. Я просто занимался некоторыми наблюдениями. Если этот волшебный фонарь нас не обманывает, то наши земные друзья не успели сесть нам на хвост.
— Замечательно! Вот посмотри на цифры…
— Знаешь, что, заложи-ка их сам. Ты пока побудь у руля, а я тем временем поищу где-нибудь кофе с бутербродом. Ты ведь тоже не прочь подкрепиться?
Либби рассеянно кивнул: он был полностью поглощен расчетами по смене траектории корабля. И тут впервые с начала полета к разговору подключился Форд.
— Давайте, я принесу вам поесть. Я сделаю это с большим удовольствием. — Он всем своим видом выражал готовность хоть чем-нибудь быть полезным.
— Но, Слейтон, у вас ведь может и не получиться. О чем бы Зак с вами ни договаривался, все равно у большинства наших пассажиров ваше имя ассоциируется со словом «мразь». Лучше я позвоню в кормовую часть и попрошу это сделать кого-нибудь другого.
— Но, возможно, при сложившихся обстоятельствах меня никто и не узнает, — возразил Форд. — И уж во всяком случае, я выполню вполне законное поручение — неужели я им не смогу этого объяснить?
Лазарус понял по выражению лица своего собеседника, что для поддержания духа ему это крайне необходимо.
— Что же, пожалуйста, только не забудьте, что наш корабль идет с двойным ускорением.
Форд немедленно отвязался от кресла.
— Не страшно, я надену космоходы. Так какие вам принести сэндвичи?
— Я бы предпочел говяжий бифштекс, но наверняка у них здесь есть только искусственные заменители. Да, еще сыру и ржаного хлеба, если найдется. Побольше горчицы, ну, и галлончик кофе. А ты что будешь, Энди?
— Я? Не имеет значения. Что ты будешь, то и я.
Форд быстро собрался, привязав к ногам имитаторы двойной тяжести.
— Да, я справлюсь с этим гораздо быстрее, если вы мне скажете, куда идти, — добавил он.
— Приятель, я могу сказать только одно: если в космолете все отсеки не забиты едой, то мы совершили роковую ошибку. Ищите везде, обязательно где-нибудь отыщется.
Вперед, вперед и вперед, к самому Солнцу, на скорости, которая с каждой секундой возрастает на шестьдесят четыре фута. Дальше и дальше, несмотря на пятнадцать часов перегрузок. За это время они преодолели семнадцать миллионов миль и развили немыслимую скорость — шестьсот миль в секунду. Цифры мало о чем говорят, но представьте себе, что вы пролетели от Нью-Йорка до Чикаго за время, равное одному сокращению сердечной мышцы.
Барстоу было не по себе, когда начались большие перегрузки. Все другие в это время пытались лечь и заснуть. Они тяжело дышали, стараясь придать удобное положение своему телу, которое давило на них собственным весом. Но Заккуру нельзя было расслабляться. Он бродил среди людей, подбадривая их, хотя, казалось, что на шею ему привязали камень весом в триста килограммов.
Он переходил из одной каюты в другую. Ничего нельзя было сделать для облегчения состояния людей, пока ускорение возрастало. Люди сбивались в кучи, подобно скоту, который везут на бойню. Не было даже места, чтобы вытянуться во весь рост — ведь помещения не были рассчитаны на такую массу людей.
«Единственное благо состояло в том, — устало думал Барстоу, — что на Земле они были бы куда более несчастными. А нынешняя их усталость все равно когда-нибудь пройдет. Конечно, кто-нибудь уже в недалеком будущем наверняка поставит вопрос о том, стоило ли вообще убегать. Его забросают вопросами, почему здесь находится Форд, попросят разъяснить не всегда понятное поведение Лазаруса и оценить свою собственную, весьма неоднозначную роль во всей этой истории». Но это еще предстоит, а пока он с неохотой признал, что прежде, чем возникнут волнения, необходимо как-то упредить их.
Он обхватил руками лестницу, стиснул зубы и пополз на следующую палубу. Протискиваясь между телами собратьев, он чуть было не наступил на женщину, которая крепко прижимала к себе маленького ребенка. Мальчик был мокрый и весь дрожал от холода. Но ведь на десятки тысяч миль, пожалуй, не найдется сухой пеленки.
Заккур прошел дальше, решив не беспокоить женщину. Элинор не спала. После благополучной посадки на корабль Элинор переложила заботу о многих собственных нуждах на старших собратьев. И сейчас, после эмоционального перенапряжения и постоянного давления собственного веса, она не чувствовала ничего, кроме апатии. Вначале, когда только начались перегрузки, ребенок заплакал. Потом как-то скоро стих. Элинор приложила руку к его сердечку, убедилась, что дитя дышит, и снова впала в прострацию.
Через пятнадцать часов, когда до орбиты Венеры оставалось около четырех часов лета, Либби дал команду выключить ускорение. Корабль уже двигался по инерции, и его скорость увеличивалась под воздействием всевозрастающего притяжения Солнца.
Внезапно Лазарус проснулся от странной легкости: на него ничего не давило. Посмотрев на сидящего рядом Либби, он спросил:
— Уже вышел на кривую?
— Да, на расчетную траекторию.
Лазарус окинул его взглядом с головы до ног.
— О’кей. Теперь я подменю вас, ребята, а вы пойдите поспите. Я смотрю, ты как выжатый лимон.
— Я лучше останусь здесь и просто отдохну.
— Нечего куражиться. Ведь ты не спал даже тогда, когда я управлял кораблем. Я же тебя знаю: ты будешь глазеть на приборы и что-нибудь вычислять. Так что лучше отдохни. Слейтон, возьми его с собой.
Либби неловко улыбнулся, но все же решил уйти. Спустившись на одну из нижних палуб, где вповалку лежали люди, он сумел-таки найти укромный уголок, разложил свой кильт и моментально уснул.
Невесомость должна была принести облегчение всем пассажирам, но лучше почувствовали себя лишь несколько десятков беглецов, которым и раньше приходилось бывать в подобных космических переделках. Тошнота, вызываемая свободным падением, подобно морской болезни, может позабавить только тех, кто смотрит со стороны. Даже таланта Данте не хватило бы, чтобы описать сто тысяч случаев одновременного головокружения и страданий. Конечно, на борту имелись противорвотные средства, но их не так-то просто было найти. Среди членов Кланов были и врачи, но они страдали не меньше других. Мучения, казалось, никогда не кончатся.
