Пока я стоял и ожидал своей участи, как заключенный, читали имена знатных гостей, причем называли громкий титул каждого. Затем Иоанн Экк, официальный представитель архиепископа Трирского, указал на книги и спросил меня: „Это вы написали их, и готовы ли вы раскаяться?“ Этот вопрос был обоюдоострым мечом, и мне нужно было время, чтобы его обдумать. К счастью, мой друг доктор Иероним Шурфф, профессор из Виттенберга и знаток канона, получил разрешение выступать моим защитником. Он дал мне время, попросив прочитать названия книг.

Пока читали названия тридцати пяти книг, я истово молился, чтобы Бог подсказал мне правильные ответы, и Он услышал меня. Я признался в том, что был автором этих книг. Затем я сказал, что, поскольку вторая часть вопроса касалась веры и спасения души, мне нужно время, чтобы подумать, прежде чем дать ответ. Мне позволили вернуться к себе, для того чтобы встретиться с ними на следующий день.

Эта задержка огорчила моих злейших врагов. Но я убежден в том, что такова была воля Божья. Вернувшись к себе, я молился, изучал, делал пометки. Я знал, что приближалась проверка всей моей жизни, и, Кати, пока я молился, я чувствовал, как объятия Христа возвращают мне силы. Поверь мне, объятия были настоящими. Да, настоящими!

На следующий день 18 апреля меня не вызывали до шести часов. К тому времени уже стемнело. И снова я встретился с властями. Взглянув на императора, я заинтересовался тем, что он делает. У него была привычка сидеть с открытым ртом. Я боялся, что безумие его матери могло повлиять на него. Несмотря на охранную грамоту, достаточно было лишь слова, слетевшего с его губ, чтобы меня сожгли на костре.

Вскоре Экк — не тот Экк, с которым я встретился в Лейпциге, начал обвинения. У меня нет времени повторять все, что он говорил, осуждая мои книги. Задавая вопросы, он злился все больше и больше и в конце концов закричал: „Я спрашиваю тебя, Мартин, отвечай честно, не лукавя: отрекаешься ли ты или нет от своих книг и ошибок, которые они содержат?“

„В этот момент, Кати, я почувствовал новый прилив силы от Господа. Повернувшись к нему, я ответил: „Поскольку ваша милость и господа хотят услышать простой ответ, я отвечу, не лукавя. Поскольку я убежден Писанием и доводами здравого смысла, я не принимаю власти пап и соборов, потому что они противоречат друг другу, — моя совесть подчиняется Слову Бога! Я не могу и не буду каяться в чем-либо, потому что идти против своей совести непозволительно и небезопасно! Вот, я стою перед вами, и по-другому быть не может. Да поможет мне Бог. Аминь“.

„Я оставался в Вормсе еще несколько дней, пока ученые пытались убедить меня в том, что я заблуждаюсь. Я помню, как избиратель из Бранденбурга спросил: „Вы действительно имеете в виду, что не подчинитесь ни в коем случае, если не будете убеждены Святым Писанием?“ На это я ответил: „Да, любезный господин. А еще меня может убедить ясный довод“.

„26 апреля наша группа покинула город. Я не покаялся и не изменил своим мыслям. Во время нашего путешествия назад в Виттенберг нас неожиданно остановили, когда мы проезжали лес Вальтерсхаузен. Какой-то разбойник схватил лошадь под уздцы и ударом кулака сбросил на землю нашего кучера. Другой потребовал, чтобы мы назвали свои имена, и, когда я сказал, что меня зовут Мартин Лютер, он направил на меня свой самострел.

Доктор Амсдорф сильно испугался. Но, зная, в чем дело, я шепнул ему: „Не волнуйтесь, мы среди друзей“. Далее, когда мы оказались в укромном месте, меня переодели рыцарем и сказали, что теперь мое имя Юнкер Йорг. Мы проделали долгий путь и наконец достигли Вартбургского замка. Там меня заперли в келье.

После нескольких часов пребывания в келье меня перевели в лучшую комнату. Там меня держали до тех пор, пока мои волосы и борода полностью не отросли. В ожидании этого я изучал речь и манеры рыцарства“.

„А кто задумал это ложное похищение?“ — спросила Кати.

„Фридрих Мудрый!“

„Почему?“

„Потому что кончалось действие охранной грамоты, а я знал, что император хочет, чтобы меня арестовали“.[15]

Глаза Кати округлились. „А вы боялись?“

„Конечно. Кроме того, я находился под смертным приговором. И все же больше всего я чувствовал скуку. Часы тянулись невыносимо медленно. И вдруг Господь нашел для меня дело. Он велел мне переводить Новый Завет на немецкий язык.

Пока я работал, пытаясь упростить свой вариант так, чтобы любой мирянин мог свободно понимать смысл, меня мучили плохие сны, чувство неуверенности, кроме того, я страдал желудком. Иногда мне казалось, что комната полна демонов. И тем не менее Господь помог мне. Я закончил перевод за одиннадцать недель.

Кати, все дети Божии должны пройти через черные времена. Бог всегда помогает нам. Всегда! Он — наш Вартбургский замок! Сегодня мой Das Newe Testament Deutsch[16] читается по всей Германии. — Он посмотрел на часы. — Не забудь поговорить с доктором Амсдорфом! Он преподавал в Виттенберге за девять лет до того, как я приехал. Доверься ему. На него можно положиться. — Лютер протянул руку. — Ты должна меня простить. У меня занятия“.

Сидя в одиночестве за кухонным столом, Кати ела с трудом, не помогало даже то, что на столе было ее любимое кушанье — капуста и колбаса. Мысли ее были далеко. „Чего хотел доктор Амсдорф? Почему Лютер утаил это от меня?“

Она откусила маленький кусочек колбасы. Он был безвкусным, несмотря на то что, когда она готовила колбасу из свинины, она положила в нее много специй. Заставляя себя жевать, она стала думать о карьере человека, с которым должна была вот-вот встретиться. Подобно ей самой, доктор Николас фон Амсдорф был благородного происхождения. Он был всего лишь на три недели младше Лютера, и Лютер полностью ему доверял. Более того, он был одним из немногих, кто знал, что Лютер прятался в Вартбургском замке.

Кати вернулась в свою комнату в доме Кранаха и заставила себя прилечь. Инстинкт убеждал ее, что ей не следует торопиться. Большая спешка может спугнуть кошку! Проходили долгие минуты, и она по крайней мере пятнадцать раз взглянула на себя в зеркало. Да, ее стриженые волосы выглядели прекрасно. Красивый воротничок сиял белизной и был хорошо накрахмален. Обувь тоже блестела.

Выйдя за дверь, она склонила голову и про себя попросила помощи у Господа.

Испытывая странное возбуждение, с бьющимся сердцем Кати спустилась в нижний этаж дома, прыгая через две ступеньки и направляясь в кабинет Амсдорфа. Затем, остановившись, чтобы перевести дыхание, она стала спускаться медленнее.

„Я давно ждал возможности поговорить с тобой“, — сказал Амсдорф, наклоняясь вперед из-за огромного стола.

„О чем?“ — Кати затаила дыхание.

„Все монахини, сбежавшие из Нимбсхена, уже устроились. Все, кроме тебя. Правильно?“

„Да, это так. Шенефельды уехали на прошлой неделе“.

„Ммм, ммм, — Амсдорф провел пальцами по щеке. — Ммм. А ты знаешь, что есть очень хороший человек, который влюблен в тебя?“

„Кто это?“ — синие глаза Кати зажглись. Она внимательно изучала собеседника.

„Доктор Глатц“.

„Доктор Глатц! О нет, только не он“, — выдохнула Кати.

„Он замечательный человек, фрейлейн фон Бора, — перебил ее Амсдорф. — Он бывший ректор Виттенбергского университета. А сейчас он исполняет обязанности пастора в Орламуенде“.

„Нет! Нет! Доктор Амсдорф, я никогда не выйду за него. Никогда! — Затем, нарушив наступившее молчание, она спросила: — Это доктор Лютер попросил вас предложить мне выйти замуж за доктора Глатца?“

Амсдорф улыбнулся. „Мы с ним очень часто обсуждали эту тему. Да, это он сделал такое предложение. Он собирался даже лично проводить церемонию!“

„Этой церемонии никогда не будет!“

„Почему нет?“

„Потому что я не люблю его. И, кроме того, я слышала, что он испытывает денежные затруднения“.