— Меджа! — раздался чей-то взволнованный голос.

Парень вздрогнул и еле устоял на ногах. Сердце забилось так сильно, что казалось, вот-вот выскочит. Глаза застилал горячий соленый пот. Он протер их тыльной стороной изуродованной руки и сквозь пелену тумана разглядел стоявшую перед ним тщедушную фигурку девочки, освещаемую косыми лучами солнца. На ней была старая грязная ситцевая тряпка, завязанная узлом на плече и скрепленная булавкой под мышкой. Засаленный узелок блестел на солнце, открытая ключица казалась белее остальной части тела. На длинной и тонкой шее сидела бритая голова. О том, что это девочка, можно было судить только по двум крошечным холмикам, обозначавшимся на худой груди под ситцевой одеждой.

Меджа посмотрел на это жалкое создание, оказавшееся его двенадцатилетней сестренкой, и сердце его больно сжалось. Он подошел, пошатываясь, к жердяной изгороди и, чтобы не упасть, прислонился плечом к столбу. Девочка бросилась к нему в объятия. Он опустился на одно колено, чтобы лицо стало вровень с ее лицом, но не в силах был произнести ни слова. Но девочка и не ждала никаких слов. Она была счастлива.

— Меджа! Ты вернулся?

— Да.

Девочка засмеялась, обхватила его шею своими худыми ручками и поцеловала в лоб.

— Я очень рада, Меджа.

Меджа тяжело вздохнул и прислушался. Кровь стучала в висках в такт отдаленному звону колокольчиков на шеях коров и звяканью подойников. Где-то кипела жизнь, и только здесь было пусто и мертво. Медже казалось, что жалобное мычание телят и запахи навоза, полей и человеческого жилья нахлынули сюда из тяжелого прошлого, чтобы нарушить покой этого заброшенного места.

— Меджа!

— М-м?

— Привез?

— Что привез? — Меджа очнулся от своих мыслей, но не мог понять смысла вопроса девочки.

— Как что? Бусы.

— Бусы?

Она засмеялась.

— Да, бусы, Меджа. Маленькие синие бусы. Где они?

Сердце у Меджи дрогнуло. Опять застучало в висках, и он вдруг почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Потом перевел дух и крепче прижал девочку к груди.

— Ты же обещал купить, когда устроишься на работу.

Меджа вспомнил. Ну, конечно, обещал. Это было уже давно, когда он кончил школу и собрался в город. Его маленькая сестренка расплакалась тогда, ей жаль было расставаться с любимым братом, и он в порыве нежности обещал ей красивые синие бусы. Но ведь он не только ей, а и другим надавал разных обещаний. Они тоже, наверно, ждут… Его охватило чувство обиды, обиды на себя и на всех. Да, да, где бусы? — бессмысленно повторял он один и тот же вопрос. Бусы.

— Ты привез бусы? — снова услышал он тоненький голосок.

Меджа покачал головой.

— Но ведь…

— Да, я помню. Я действительно обещал… — чуть слышно проговорил он.

Девочка с тревогой заглянула ему в лицо, на глазах у нее были слезы. Меджа заметил это, и ему стало невыносимо больно. За себя и за нее.

— Кто сейчас дома? — спросил он.

— Мама дома, — ответила она сквозь слезы. — И другие тоже.

Меджа перевел дух.

— И отец?

— Папы нет.

— А где он?

Девочка с трудом сдержала рыдания.

— Ушел к дяде. Денег запять. Ему платить надо за мою школу. Да, Меджа! А я в школе учусь! — вдруг весело объявила она, уже забыв о своем горе.

Школа, деньги, плата, школа, бусы… Эти слова неотступно преследовали его. Вместе взятые, они приобретали непомерно большой смысл. Поэтому и причиняли ему столько страданий. Да, именно поэтому.

— Еще в прошлом году начала ходить, — продолжала девочка. — Теперь умею писать, читать и считать.

— Да ну? — Меджа старался отвлечься от своих мыслей.

— Да. Папа сказал, что если я научусь хорошо читать, то поеду в город и устроюсь там на работу. Как ты.

Меджа молчал.

— Хочешь посмотреть, как я пишу? — спросила девочка. Она высвободилась из его объятий и побежала на тропу. Меджа остался у изгороди. Спустя минуту она позвала его, но он ничего не слышал. Она встала, подбежала к нему и потянула за руку. — Иди, смотри.

Он подчинился и заковылял следом за ней, стараясь скрыть хромоту. Но она сразу заметила, что он прихрамывает.

— У тебя нога болит? — спросила она, устремив на него широко открытые глаза.

— Нет.

Он посмотрел вниз и прочел: ВАБУИ. Буквы получились кривые. Точно не палец девочки вывел их, а по пыли прополз червячок. Полз, полз и случайно «изобразил» слово. Меджа опустился у тропы на колени.

— Вот, видишь? — сказала она. — Я уже знаю, как писать свое имя.

— Разве твое имя так пишется?

Она завела руки за спину, посмотрела на него с серьезным видом и кивнула.

Меджа покачал головой.

— Не совсем так. Смотри, как надо писать. — Он вытянул палец и рядом написал: ВАМБУИ. — Поняла?

Она не ответила. Взгляд ее остановился на его изувеченной руке.

Он это заметил.

— Что у тебя с рукой?

Но он не слышал вопроса. Снова закружилась голова. В памяти проплывали слова: школа, учебники, конторы, мусорные баки, мус… Больше он ничего уже не соображал. Чтобы не упасть, уперся пальцами в землю. Потом выпрямился и поспешно спрятал руку в карман.

Девочка все еще не сводила с него глаз.

— А теперь пиши цифры. — Медже казалось, что голос его доносился откуда-то издалека.

Вамбуи тотчас забыла про его руку и начала царапать на земле цифры: один, два, три, четыре.

— Написать твое имя? — спросила она.

Он кивнул и бросил взгляд в сторону дома. Сквозь листву кукурузы и банановых деревьев виднелась хижина отца. Такая близкая. И такая далекая. Над кровлей вился дымок. Он лениво прокладывал себе путь в неласковое предвечернее небо. В хижине царит человеческое тепло, любовь и дух семейственности. Все это так близко и вместе с тем — так далеко.

Он представил себе мать: хлопочет, готовит еду для детей. А отец ушел просить денег, чтобы заплатить за учебу. Он же, Меджа, околачивается здесь, весь в шрамах, и боится идти домой. Не может решиться. Сестренка не забыла про бусы. Значит, и другие помнят, что он обещал. Как им объяснить, почему он не сумел устроиться на работу? И откуда взялись эти шрамы, почему он хромой и ходит в рубище? Нет, объяснить это невозможно. Глядя на девочку, выводящую буквы на пыльной земле, на ее пальчик, словно продвигающийся по дороге знания, Меджа горько заплакал. Как радовались родные, когда он, кончив школу, собрался в город! Ведь он ехал зарабатывать деньги и… покупать синие бусы.

Память его воскресила беспросветную жизнь на городских задворках среди мусорных баков. Подумать только: без малого полтора года питаться отбросами, а потом несколько месяцев проваляться на больничной койке!

Оп вспомнил, как выписывался из больницы и как добрая медсестра снабдила его деньгами на дорогу. Хорошая женщина. Все поняла и не требовала никаких объяснений. Все же есть на свете добрые люди, только мало их, особенно в городе. Из ее денег у Меджи сохранился только один шиллинг. На бусы, даже самые дешевые, этих денег вряд ли хватит, а уж о плате за школу и говорить нечего.

Держась рукой за плечо своего ученого брата — так она чувствовала себя уверенней, — Вамбуи вывела на земле первую букву.

— Вот это — Мэ… — Девочка почесала худенькой ручкой бритую голову. — Покажи, как писать дальше.

Меджа машинально вынул из кармана руку и начал писать. Девочка уставилась, как загипнотизированная, на шрамы и изуродованные ногти.

— Что у тебя с рукой? — опять спросила она. — Ну-ка, дай я посмотрю.

Не успел он отдернуть руку, как Вамбуи схватила ее и стала внимательно разглядывать. Лицо ее оцепенело от испуга.

— Что случилось?

— Ничего, — уныло ответил оп.

Снова часто забилось сердце. Мысли в голове путались. Мусорные баки, автомобили, полицейские, автомобили, люди — все это вихрем проносилось в его сознании и потом… визг тормозов.

Девочка выпустила его руку и наклонилась посмотреть, что он написал. Вот на пыльную землю капнуло что-то, потом еще и еще, и она снова вопросительно посмотрела на брата.