Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И вдруг на той стороне озера, на вершине горы зажегся свет — факел. Свет был необычный — тускло-золотой, без трепета и отблеска. Кто зажег его? К утру факел исчез. Силантию сделалось совсем плохо. Однако ночью на горе снова зажегся факел. Тогда Силантии решил идти туда. И побрел вдоль берега. Падал, вставал и слова шел. Потом пополз на четвереньках. К утру выбился из сил и потерял сознание. Очнулся и оторопел. Лежал в пещере со сводчатым потолком. Потолок и стены облицованы драгоценными камнями — малахитом, яшмой, рубином. Силантий увидел овальный выход из пещеры и солнечный свет в нем. К нему спешила девушка — высокая, стройная, в розовом сверкающем платье до самых пят. Золотая коса билась за спиной. Девушка наклонилась над ним, положила холодную руку на лоб.

— Где я? — спросил он.

— Дома, желанный человек.

— Чей это дом?

— Великого хранителя сокровищ. Я дочь его — Золотая.

Силантий закрыл глаза.

…Огнева смолкла, вслушиваясь, Андреев тоже прислушался. В глухой ночной пустоте четко работал мотор баркаса. К острову, покачиваясь, приближался белый электрический светлячок. Рыбаки припозднились, на Сайму возвращаются. Мотор стучал громче, приближаясь. Уже видна черная громада баркаса и электрический фонарь на палубе. Мелькали огоньки папиросок. Когда баркас поравнялся с островом, чей-то мощный насмешливый бас пророкотал:

— Эй, на берегу! Не спите, а то водяной утащит!

Григорий Петрович сказал Огневой:

— Они сейчас на глубоких местах промышляют.

— Отчего же?

— Рипуса ловят. А рипус любит холодную воду, в теплой он быстро засыпает.

Баркас вошел к протоку. Через минуту мотор, взревев, заглох.

— Значит, попал Силантий в пещеру к Золотой.

— Да, и стала Золотая за ним ухаживать, и он постепенно выздоровел. Когда совсем поправился, рассказала ему о богатствах здешнего края. Завела на гору, и открылось ему нагромождение гор. Золотая оказала:

— Отныне эти края принадлежат тебе, Силантий. Мой отец, уходя на север, наказал ждать людей и отдать им богатство. Я ждала долго, ночами стояла на горе и зажигала золотой факел.

Сугомак на берегу светлой речушки срубил себе избенку. По берегам искал золото и находил. В горах собирал самоцветы. Прятал в тайнике. За горой обнаружил бурый железняк. Много накопил Сугомак золота и самоцветов. Собирать их не было смысла. Зачем? Без людей они теряли силу.

Силантия потянуло к людям. В карманы, за пазуху напихал золота и самоцветов, вырубил суховатую палку и тронулся в путь. В лесу встретил рудознатцев. Они приняли его настороженно, но к костру пустили. Силантий обрадовался и рассказал про сокровища. Увидев золото и самоцветы, рудознатцы онемели. Потом, накинулись на камни, заскорузлыми руками жадно их щупали. Вот оно, ради чего они забыли все на свете — и дом, и жен, и детей, и радости, вот то самое, ради чего рыщут они по тайге и не могут найти. Без сокровищ они черви, а с ним — короли!

Рудознатцы обещали Силантию дружбу. Он повел их в благодатные края. Они нахватали много богатств, но хотели убить Силантия. Он бежал. По следам рудознатцев проникли сюда жадные заводчики, нагнали подневольных людей. Но не было им счастья. Дни и ночи не разгибали спин, смертным боем били их хозяйские доглядчики.

Одинокий бродил Сугомак по горам, прятался от людей и увидел он на горе Золотую, поспешил к ней. И сказала она:

— Несчастье принесли сокровища людям. Отныне не будет здесь ни золота, ни самоцветов, ни руд.

Свои украшения Золотая спрятала в колодец пещеры. Вы были в пещере?

— Был.

— Значит, колодец видели. С тех пор гора, речка, пещера называются Сугомакскими. Хорошая байка?

— Ничего. Золотая так и не вернулась?

— Видимо, нет.

Андреев подбросил в костер сушняку, пододвинул ствол сосны, комель у нее уже обгорел. Кто-то легонько ткнул его в спину. Оглянулся. Рядом козел тряс бородой. В круглых глазах прыгали злые огненные искорки.

— Пшел! — замахнулся на него Андреев, и козел попятился. В отдалении маячили еще несколько коз и овечек.

— К людям тянутся, — проговорила Огнева. — Все живое тянется к людям. А человеку к кому тянуться?

— К человеку.

Огнева пошуровала палкой в костре. Потом сказала:

— Надо было у старухи попросить картошки. Мы бы ее сейчас в золе испекли.

Григорий Петрович подумал тогда о картошке, но постеснялся попросить. Конечно, картошка сейчас была бы не лишней.

— Интересно, что вам обо мне говорил предок?

— А, ничего.

— Но все-таки?

— Что вам не везет в семейной жизни.

— Мужа моего как назвал?

— Прощелыгой, по-моему.

— Брандахлыстом.

— Точно!

— Огнева я не виню. Он сильный, красивый, характер кремневый. Но ведь я тоже не из тех, у кого одна защита — слезы. Кремня хватает и во мне. Я с вами по-бабски откровенничаю. В меня вы все равно не влюбитесь.

— Это почему же? — улыбнулся Андреев.

— Знаете, что такое хлебозор?

— Зарницы. Без тучи и грома.

— Сверкать будет, но гром не грянет и дождь не пойдет. Ну да ладно. Вот про своего Огнева. Схлестнемся, бывало, — два кремня. Искры в стороны. А нашлась другая и дала моему Огневу то, чего он ждал от меня — ласку, уступчивость, доброту.

— Кто же она?

— Моя приятельница. Училась в университете. Она и увлекла Огнева.

— Они в Свердловске?

— В Сибири. Если бы не уехали, уехала бы я. Сама виновата. Дура, я думала, что независимость и самостоятельность больше нравится.

— Кому как.

— Выходит, плохо понимаю я психологию… А мне хочется спрятаться за широкую спину, очутиться под чьим-нибудь покровительством, почувствовать себя беспомощной, зная, что тебя кто-то защитит. Странно?

— Жизнь есть жизнь, — усмехнулся Андреев.

— Гаденькая философия! — возмутилась Огнева. — Удобно прикрывать ею острые углы. Жизнь есть жизнь, поэтому, мол, и стараться нечего.

Козел стоял в стороне и, освещенный трепетным огнем, походил на черта.

— Я вас не заговорила?

— Нет, конечно!

— Я и сама себе кажусь странной. Мучают всякие желания, и я им поддаюсь. Почему-то захотелось проследить свою родословную. Знаете, раньше дворяне устанавливали свое генеалогическое дерево. Ну а я глубоко не распространяюсь, о самых близких предках. История у Куприяновых колоритная, не соскучитесь. Могу дать почитать.

— Спасибо. Один вопрос?

— Валяйте, как говорит мой тятя.

— Будто вернулся Алексей?

— Давно.

— Учился с ним в школе.

— Я вспомнила. Вы с ним то дрались, то дружили. Верно? Один раз даже избили вдвоем. Помните?

— Еще бы!

— А другой раз мама ругалась. Вы какие-то опыты с ним делали и разбили стакан. Он не сознался, а мама сказала: «Странно, воров не было, а стакан исчез».

— Было дело, — улыбнулся Андреев.

Помолчали. Огнева села на прогретую землю, привалилась локтем к камню и закрыла глаза. Андреев прикрыл ее полушубком. Она было запротестовала, но он настоял на своем. Она благодарно улыбнулась и вскоре затихла.

Григорий Петрович сидел возле потухающего костра, глядел, как одеваются пеплом красные угольки и думал об Огневой. Что же общего между той сопливой девчонкой и этой самоуверенной умной женщиной? Ничего! Пропасть прожитого их разделяет.

До Кыштыма добирались на рейсовом автобусе. Редактор горячо извинялся — поломался многострадальный «газик», на ремонт поставили. Куда же денешься, раз такое дело.

Дома

Мать встретила Григория Петровича упреками. Он отмалчивался. Не предупредил, а она переживала. Рассказать бы ей об Огневой, да не стоит.

А хороший все-таки день выдался на Увильдах. Второго такого, видимо, не будет. Андреев целый день отлеживался в амбаре, принимался читать, но мысли настойчиво возвращались к увильдинскому костру. Перебирал в памяти разговор с Огневой, задним числом старался скорректировать свои ответы.

К концу дня заглянул Николай Глазков. Родители у него жили через три дома, поэтому Николай частенько наведывался на родную улицу Кирова.

10
{"b":"239088","o":1}