А дождь продолжал сыпать с неба, и, когда мы добрались до аула, мы промокли до нитки.

Как всегда, аул встречал чужаков лаем собак. В горах и собаки-то злые, как сами люди, почему-то подумал я и тут же решил, что не прав. Люди и собаки везде одинаковы. Просто они ведут себя так, как того требует ситуация.

Дождь разогнал жителей аула по домам, и когда мы подошли к дому Керима, из окон на нас таращилось несколько пар любопытных глаз.

— Майор приехал, майор!.. — раздался чей-то голос по ту сторону забора.

Хозяева дома только что совершили намаз и теперь занимались своими делами. Старики сидели у печи и точили лясы, женщины готовили пищу, а молодняк собрался в одной из комнат и от нечего делать играл в нарды. Появление чужаков немного смутило людей, но они не подали виду. Поздоровались довольно дружелюбно.

— Ну, как дела, воин? — спросил я у Керима, вышедшего мне навстречу.

— Хорошо, — сказал он. — Нога совсем не болит.

— Да вы садитесь, — указала нам на скамейку бабушка Керима Кхокха, та, что по-нашему «голубь».

Мы присели. Вошли Ваха и его дед Алхазур. Они чем-то были похожи — наверное, своим орлиным взглядом. Только Ваха был молодым орлом, а его дед — старой, доживающей свой век птицей.

Ваха на сей раз был приветлив, и это понятно: русские врачи спасли его брата.

— Здравствуй, доктор, — протянул он мне руку. — Ты Керима пришел проведать?

Я кивнул.

— А это кто? — не глядя на Илону, спросил Ваха.

— Это сержант Петрова, она мой новый помощник, — сказал я.

— Тоже доктор? — произнес Ваха.

— Считай, что так.

Он был удовлетворен моим ответом. Потом что-то сказал по-чеченски своим домочадцам, после чего пригласил нас в кунацкую, где женщины уже принялись накрывать на стол. Я знал, что сопротивляться бесполезно, а потому сразу принял предложение. А вот Илона застеснялась. Я, говорит, уже завтракала и есть не хочу. Но ее никто не слушал.

Мы сели за стол, вместе с нами села и вся мужская половина дома. Их было в этот час довольно много — старики, зрелые мужчины, молодые парни. Все они, видимо, состояли в родстве. Перед нами поставили кувшин красного вина. Ваха наполнил стаканы.

— Выпьем за гостей, — сказал он и поднял стакан.

Мы выпили.

— Какое хорошее вино, — шепнула мне Илона и улыбнулась. Я видел, как у нее запылали щеки от выпитого.

Потом мы выпили еще. Старики о чем-то громко заговорили на своем языке.

— О чем они говорят? — спросил я Ваху.

Он нахмурил брови.

— О хлебе, — сказал он. — Недовольны тем, что мы в этом году не успели отсеяться в срок.

— А что вам помешало это сделать? — спросил я его.

Он усмехнулся.

— До хлеба ли… — произнес он. — Война идет.

— Но жрать-то нужно… У соседнего аула, что ли, хлеб будете отнимать?

Он вспыхнул. Хотел что-то сказать, но передумал.

— У нас с прошлого года кукуруза в полях стоит неубранная, — как-то обреченно вдруг заявил он. — Старикам не под силу было это сделать, а молодые воевали.

— Поди, Грозный защищали? — спросил я.

Он кивнул.

В этот момент с улицы в дом вошла Заза. Она стрельнула своими сливами в мою сторону, хотела улыбнуться, но вдруг насупилась.

— Здравствуй, Заза! — поприветствовал я ее.

Она не ответила. Она стояла и внимательно рассматривала Илону. Моя спутница это заметила и смутилась.

— Почему она так смотрит на меня? — шепотом спросила меня Илона.

— Не знаю, — ответил я. — Наверное, изучает.

А Заза на глазах вдруг превратилась в дикую кошку, готовящуюся к прыжку. Зрачки ее сузились, тело напряглось, и изящные ее пальчики стали напоминать острые звериные коготки. И без слов было понятно, что девчонка ревнует меня к незнакомке.

— Заза, иди на кухню к женщинам, — заметив неладное, приказал Ваха сестре.

Заза, метнув на Илону ненавидящий взгляд, ушла. Увы, этим все не закончилось. Все то время, пока мы находились в доме, она постоянно мелькала у нас перед глазами и старалась всем своим видом показать, как она ненавидит незнакомку. А однажды, улучив момент — а тогда мы уже вышли из-за стола, — она схватила меня за руку и увела в дальнюю комнату.

— Дмитрий, кто эта женщина? — глядя мне в глаза, тревожно спросила она.

— Это медсестра, — ответил я. — Она только недавно прибыла в наш полк.

— Медсестра! — с нескрываемой иронией повторила Заза, и я в очередной раз подивился женской интуиции — что и говорить, женщина остро чувствует опасность со стороны другой женщины, даже когда этого бывает не разглядеть.

— Да, медсестра, — как можно равнодушнее произнес я.

Она взметнула тяжелые бархатные ресницы.

— Я знаю, ты любишь ее, — сказала она.

Я усмехнулся:

— О чем ты говоришь, Заза? Мы просто вместе служим.

Но она будто бы не слышала моих слов.

— Любишь! Я видела, как ты посмотрел на нее.

— Как, Заза?

— Влюбленно! На меня ты так никогда не смотрел.

Я не знал, что еще ей сказать.

— Послушай, Заза, — начал я. — Послушай… Ты не должна так говорить.

— Я люблю тебя! — неожиданно вырвалось у нее. — Люблю! И никому тебя не отдам.

Эти слова застали меня врасплох, и я растерялся. Ну ты даешь, дорогая моя, пораженный услышанным, подумал я. Я внимательно посмотрел ей в глаза. Это были глаза влюбленной женщины. И все же это были детские глаза.

— Заза, ты еще ребенок, — сказал я. — А я взрослый мужик. Что у нас общего?

Она бросилась мне на грудь.

— Я люблю тебя, Дмитрий… Увези меня отсюда, увези! — с чувством пролепетала она и стала целовать мое лицо.

— Ты что делаешь, дурочка? — с испугом произнес я и попытался оторвать ее от себя, но она крепко держалась за мою шею. — Послушай, Заза, нас могут увидеть…

— Пусть видят, пусть! — продолжала лепетать она. — Я ничего не боюсь… Я люблю тебя!

Мне насилу удалось освободиться от нее. Это ее разозлило.

— Ты бездушный, злой человек! Ты ничего не понимаешь! — со слезами в голосе говорила она. — Я убью себя, и тебя всю жизнь будет мучить совесть… Ты будешь жалеть, что отверг меня.

Мне стало не по себе. Я и впрямь подумал о том, что она, восприняв своим детским умишком все так серьезно, может натворить бед.

— Ну перестань, Заза, перестань, — подойдя к ней и обняв ее, начал успокаивать я девчонку. — Давай подождем, пока ты повзрослеешь, и тогда мы вернемся к этому разговору.

— Я взрослая! — подняла она на меня заплаканные, полные отчаяния глаза. — Ты слышишь? Взрослая! Я же тебе говорила: у моих подружек уже дети есть.

— Ну и хорошо, а мы подождем…

— Нет! Я не буду ждать, пока тебя украдет у меня какая-нибудь женщина.

— Не украдет, Заза.

— Украдет! Женщины — самые страшные люди на свете. Они воруют мужчин.

Это заявление меня рассмешило.

— Значит, все женщины абреки? — улыбнувшись, спросил я ее.

— Абреки! Самые настоящие абреки, — с жаром произнесла она.

— И ты абрек? — спросил я ее.

Она на мгновение задумалась.

— И я абрек. Я хочу украсть тебя.

— Зачем?

— Мы будем счастливы с тобой.

— А ты подумала — где и как мы будем жить? — спросил я Зазу.

— Зачем мне думать? Ты — мужчина, ты и думай. А я буду тебя любить.

В этот момент где-то совсем рядом послышались шаги. Я отпрянул в сторону. Вошла Илона.

— Не пора ли нам идти? — как-то вдруг странно взглянув на заплаканную чеченку, спросила она.

— Да, нам надо идти, — согласился я. — Мы пойдем, Заза. Мы договорим обо всем в следующий раз, ты согласна?

Она посмотрела на меня каким-то долгим, тревожным взглядом, как, бывает, смотрит любящая собака, провожающая хозяина за ворота дома, и, даже не попрощавшись, выбежала из комнаты.

— Что хотела от тебя эта девчонка? — спросила меня Илона, когда мы возвращались в полк.

— Это сестра Керима, — сказал я.

— Я уже догадалась. Знаешь, мне кажется, она влюблена в тебя.

— Влюблена? — задумчиво переспросил я. — Какая чушь! Она же ведь еще ребенок!