Молодая хозяйка допытливо прищурилась:

— Выходит, вы шофер? Петушок, помолчи! Иван Иваныч, спасите! Представляете? Гений!.. Лежит в комнате, будто на пляже, посылает Пеку за папиросами! А вчера выстроил на полу бутылки, как кегли, взял Пекин мячик и стал сшибать…

— Он не попал! Это я! — гордо уточнил Пека-Петушок.

— Слышите? — Мать горько усмехнулась. — Та половина, куда я пустила Лилю, можно сказать, пустует. Девушка она скромная, без претензий. А у меня ребенок… Снимайте ваш рюкзачок. Спасите нас!..

Что делать? А ноги сами на крылечко поднимаются. Видно, климат такой. В комнату вошел — ровно меня в теплые волны окунули: такая нежность разлита! Одна стена голубая, другая розовая. А из углов магнитофон и телевизор на тонких ножках в зеркало глядятся. Ничего не скажешь — порядок.

Проходим в другую комнату. А там… Слышу: что-то, как кузнечный мех:

— Ы-х-х… Ы-х-х…

— Не бойтесь. Сама ночью проснусь, думаю: море! А это он…

На кушетке разметался жилистый легкоатлет в трусах и цветной сорочке. А сорочка, что завлекательная туристская карта. Тут и диковинные пальмы и старинные замки. Сразу видно: человек повидал свет.

— Иван Иваныч, полюбуйтесь!..

На полу, конечно, малость непорядок. Опять же — увлекательный непорядок. Среди разномастных бутылок — смекалистый Буратино с торчащим носом. На носу лиловая краска еще не просохла.

Усмешливая хозяйка слегка потормошила гения:

— Константин Сергеевич! Солнышко проспите.

А в ответ:

— Ы-х-х…

Человек во сне так выбросил руки, будто вынырнул из бурного моря. Тут Раиса Павловна тихонько шепнула на ухо спящему:

— Звонил кассир из монастыря…

Легкоатлет вскочил:

— А? Что? Когда?.. — Заспанные глаза блуждали, волосы растрепались — как грива. — Из «Прибоя»?

Ослепительная хозяйка кивнула на меня:

— Знакомьтесь. Иван Иваныч. Человеку негде жить. Человеку надо помочь…

Мужчина утопил расческу в непокорных волосах и прочесал их до сверкающего пятачка на макушке. Наконец взглянул мне в лицо:

— А почему, собственно, не помочь? Черт побери, мне нравится ваш нос. Великолепный курносый нос!

— У нас на Белогорщине, — говорю, — почти у всех такие.

— Неужели?..

Тут я заметил на полу что-то вроде складной шашечной доски, заляпанной разными красками. Не доска, а роскошный хвост жар-птицы. Жилистый легкоатлет перехватил мой взгляд и слегка поморщился:

— Константин Белоневестинский, свободный художник.

— Константин Сергеевич, — молодая хозяйка мило улыбнулась, — можно сказать, единственный певец Белой Невесты. Петушок ему очень мешает. Нет, творческому человеку нужна тишина!..

Я не отрывал глаз от необыкновенной личности. Вот чертяка! Брови у него загибались не вниз, а вверх, как запятые навыворот.

— Что вы, собственно, па меня так смотрите? — удивился Константин Сергеевич. — Друг мой, я такой же работяга, как вы. Вот прилег. Не вижу ни дня, ни ночи. И черт меня дернул с моим талантом родиться в Белой Невесте! Приходится менять кисть на перо… — Покосился на Петушка: — Пека, выдай!

Бойкий мальчуган выбежал на середину комнаты и звонко отчеканил:

— Не то! Это же, старик, для школы продленного дня! — Константин Белоневестинский поморщился. — Пека! Знаешь, что решила твоя мама? Певца за борт…

— За стенку, — лукаво поправила его солнечная хозяйка. — Лилина половина почти пустует. Только творите! Свет. Тишина…

Константин Сергеевич мягко оттер меня плечом.

— Раиса Павловна! Да вы… вы Белоневестинская мадонна! Я непременно вас напишу!.. — И потянулся губами к ее руке. — Вы как мать…

— Сестра! — Молодая хозяйка великодушно подала ему руку. — Не беспокойтесь, Константин Сергеич. Я сама займусь вашей эвакуацией. А вы, Иван Иваныч, видно, с дороги проголодались? Мой «Золотой якорь» к вашим услугам.

— Удивительный у вас климат! — говорю. — Боюсь, и сам я что-нибудь сочиню!..

Узорчатый «Золотой якорь», что корабль, качался на синих волнах. С Белой Невестой его соединял приветливо поскрипывающий трап. Мы вошли в зал, а там ветерок гуляет. За барьерами море блестит, переливается.

Посредине зала из разноцветного наконечника хлещет и пенится струя. И такая свежесть кругом, такой, я вам скажу, озон!..

— Идея Белоневестинского плюс моя инициатива! — Раиса Павловна таинственно улыбнулась. — Фонтан не простой: противопожарный.

— До такого, — говорю, — у нас на Белогорщине и не додумаются. Не фонтан, а фантазия! Брызги шампанского!..

Над головой между двумя люстрами покачивался золотой якорь с завлекательными голубыми словами:

Восклицательный знак зеленел, что кипарис.

— Подкрепитесь на вольном воздухе! У нас полная модернизация. Удешевленные обеды.

Присел я на аккуратный стульчик, как в детском саду. А столик чуть пошире стульчика.

— Сейчас вас обслужат. — И пропала моя ослепительная хозяйка.

Гляжу: подлетает ко мне хрупкая барышня с подносом. Где я видел эти спокойные глаза? Поглядела — вроде ветерок с моря дунул.

— Здравствуйте, Иван Иваныч! Угощайтесь. Я — Лилия.

— А-а-а! — приглядываюсь.

А глаза-то не такие уж спокойные.

— Значит, решили у Раисы Павловны остановиться? Ох, Пека такой забавник!

На столике, как в зеркале, ее симпатичная наружность отражается. А нос в точности, как у меня. Нашенский, белогорский!

«Вот так-так! — думаю. — В аппетитном месте работает, а до чего же, бедняжка, худенькая! Видно, тоскует по Белогорщине. А, может, тоже на диете?»

Гляжу: на детском столике уже дымится зажаристый шашлык и шипит искристое. Ничего себе диета!

— Извиняюсь… Сколько с меня?

— Уплачено. — Улыбаются удивленные глаза.

— Вы наш гость! — слышу голосок ослепительной хозяйки.

— Благодарю, Раиса Павловна.

Не спеша вынимаю тугой бумажник, кладу на столик хрустящую пятирублевку. А пальцы жирные. Тянусь культурно к вазочке за бумажной салфеткой.

И вдруг слышу: вроде мне кто-то в самое ухо дышит. Да так горячо! Оглядываюсь: косматая морда зубы оскалила. Что за чертовщина?! Представляете? И смотрит не на меня, а на мою пятирублевку в жирных пятнах. Высунула язык и тянется, тянется.

Я охнул и оторопел. Подбежала Раиса Павловна:

— Кудряш! Кудряш! Озорник! Видно, он за вами увязался. Любит косточки…

— Не косточки, — поясняю, — а пятирублевку. Глядите: жует!..

Лилия всплеснула руками:

— Так это же его Белоневестинский научил жирными деньгами питаться! Сама видала: окунет рубль в соус и — Кудряшу. Пошел! Пошел!..

Слопал! — пробасил за соседним столиком усатый толстяк-казачина. — А у человека, может, последняя пятерка…

— Я возмещу… — смутилась Лилия. — Я…

— Мы возместим! — деликатно перебила ее Раиса Павловна. — Кудряш, домой!

— Зачем же гнать? — спрашиваю. — Жирной бумажкой сыт не будешь. — И подаю косматому на пол все, что осталось на моей тарелке. — Закусывай!

— Кудряш! Не смей!

Кудряш умял с хрустом мой шашлык, нахально облизнулся, вильнул хвостом и прыгнул через барьер в море.

— Ишь ты! — говорю. — Сытый ищет путь покороче.

— Не волнуйтесь. Мы возместим! — заверила меня усмешливая хозяйка.

Возмещали вечером, в Чудотворном тупике, в розовато-голубой комнате Раисы Павловны.

Слева от меня сидела молодая мамаша с глазастым Пекой, справа Лилия, а напротив — в плетеном кресле — свежевыбритый художник. Мы пили игристое, а Пека — тонизирующий напиток «Белая Невеста».