— Да, наверное.

— А ты почему так думаешь?

— Ты ведь сама говоришь, что коммунизм будет только тогда, когда все люди станут очень хорошие. А хорошие люди не врут.

— Врут только плохие?

— Да.

— Ой, значит я плохая?

— А ты разве врешь?

— Случается. Когда, например, ты спрашиваешь меня, чищу ли я зубы. Потом знаешь, мама, какое меня сомнение берет? Ты говоришь, что Галя очень правдивая. А я думаю — не такая уж она правдивая.

— Почему ты так думаешь?

— А потому что она часто мне говорит: «Ты врешь!» И как раз тогда, когда я говорю правду.

Саша:

— Когда я буду учить детей, я никогда не буду на них кричать.

— Тетя Нора — вот это женщина: не пудрится, не красится…

— Папа, знаешь, какое твое самое любимое выражение?

— Какое же?

— «Ну что ты там так глупо хихикаешь?»

Я:

— Этой зимой Саше непременно надо купить коньки.

Шура:

— Безусловно.

Саша:

— Папа, ты остришь или говоришь серьезно?

6 сентября 52.

Саша:

— У папы есть еще одно любимое выражение: «Поговори, поговори у меня!». И еще у папы любимое выражение: «Пороть! пороть! пороть!»

7 сентября 52.

Саша:

— Папа, ты умный?

Шура:

— А как же!

Саша:

— Тогда быстро-быстро скажи мне какое-нибудь животное на «а», только не антилопу.

Шура:

— Орангутанг.

Саша:

— Ну, что ты, папа! Как будто я не знаю, что «оранг» начинается с «о»!

Шура:

— Аллигатор!

Саша:

— Ух ты!!!

Саша:

— Мам, как жалко, что я не была большой во время войны.

— А что бы ты тогда делала?

— У-у-у!

Саша читает рукопись, присланную мне на рецензию.

— Не нравится, — говорит она.

— Почему?

— А тебе разве нравится?

— Тоже нет. Но я пока не могу объяснить, почему.

— А я могу, — говорит Саша. — Тут много возвышенных слов, которых ты не любишь. И есть еще другие слова — не возвышенные, но противные: «первоклашки», «непроливашки», «малышки».

Когда я была маленькая, мне все рукописи нравились. А теперь не все. Ты мне раз объяснила про одну рукопись, почему она плохая, и я поняла. Когда я была маленькая, мне очень нравилась книга «Уходим завтра в море». Я три раза ее читала и каждый раз она мне нравилась. А теперь прочитала и вижу: плохая книга и писатель нетактичный.

— ?

— Ну как же. Один отец говорит товарищам своего сына: «Очень хорошо, что вы приняли его в свою дружную семью. А то его мамаша очень его избаловала». Разве можно так про мать говорить?

8 сентября 52.

Саша:

— Мама, знаешь в чем ошибка Луизы Олькот?[42] В том, что ни одна из дочерей не похожа ни на мать, ни на отца.

— Характером?

— Нет, лицом. По картинкам вижу: ни одна не похожа.

Саша:

— Мама, на твою долю выпало большое счастье быть любимой добрым и честным человеком. Посмотри, что пишет насчет этого Луиза Олькот: «Большое счастье быть любимой добрым и честным человеком, и я желала бы этого счастья моим дочерям. Вот каковы мои планы. Но я вовсе не желаю, чтоб мои дочери вышли непременно за богатых людей. Что за семейная жизнь, когда при деньгах нет привязанности между мужем и женой? Деньги хорошая вещь, но только тогда, когда ими разумно и честно распоряжаются, и богатство вовсе не стоит в жизни на первом плане», — до чего верно, правда, мама? Очень хорошая писательница Луиза Олькот.

9 сентября 52.

Саша:

— Мама, Сергей Васильевич так и сказал тете Зое: «Позвольте мне надеяться»? Ах, как хорошо: «Позвольте мне надеяться…» Как в книге… «По-зволь-те мне на-де-ять-ся…»

Ожидая к обеду Акимова[43], мы заняли столовый сервиз у соседей, потому что наши тарелки выглядят просто постыдно. (Все в трещинах и щербинах). Саша вернулась из школы, окинула стол внимательным оком, вызвала меня в соседнюю комнату и сказала шепотом: «Не беспокойся, я понимаю, что спрашивать, откуда эти тарелки, — нельзя».

3 октября 52.

Саша, видно, решила брать свою самостоятельность с бою. Вчера Аграфена Филатьевна пошла за ней в школу. Приходит — Саши нет. Ищет, мечется — никаких следов.

Оказывается, Саша, накопив предварительно 30 копеек, села на трамвай и поехала на Сретенку — без разрешения и впервые в жизни одна, без взрослых. Что творилось с Шурой, описывать не стану.

Приехав на Сретенку, Саша позвонила домой и светским тоном сообщила, что все благополучно.

Шура не может придумать достойного наказания. Говорит: «Пороть, пожалуй, нельзя, велика. Буду давить на психику».

А за что, в сущности, давить на психику? Ей уже невмоготу ходить с провожатыми, ей хочется быть самостоятельной — вот она и добивается этого, как умеет.

7 октября 52.

Саша:

— Мама, мы шли с Галей Людмирской и разговаривали вот о чем. Если человек умер, а скорая помощь приехала не позже, чем через 5 минут — человека можно оживить. Получается очень хорошо: во-первых, человек может дважды в году праздновать день своего рождения, а во-вторых, его можно расспросить, что он ТАМ видел.

— Надеюсь, что ничего не видел.

— Почему? Ты думаешь, что лучше, чтоб это было, как сон? Человек уснул, и все?

— Да, я так думаю.

— А по-моему, все таки лучше вознестись куда-нибудь туда, — тут Саша подняла глаза к небу, — а, мама?

8 октября 52.

Сегодня нашему папе 38 лет. («Александр Иванович Корейко был в последнем приступе молодости — ему было 38 лет»).

Мы шли с Сашей по улице и раздумывали, что бы подарить Шуре.

— Давай подарим подстаканник, — сказала я.

— Нет, не надо. Он ведь пьет из чашки. А потом — металл хороший проводник тепла, подстаканник будет горячий, и папа станет обжигать руки. А скажи, что дороже — подстаканник или книга?

— Подстаканник, конечно.

— Почему «конечно»? Ведь людям книги гораздо нужнее, чем подстаканники? Ах, наверное, потому они и стоят дешевле — вот без хлеба совсем нельзя — поэтому он самый дешевый. Без книги тоже нельзя — поэтому они тоже дешевые.

— Мама, у каждого писателя своя привычка. Вот Диккенс, например, любит забегать вперед. Он пишет: «Она не знала в эту минуту, что много лет спустя…» или: «Прощаясь с ним, я не думал, что в последний раз пожимал его руку, как руку друга…» И еще много. А Каверин, например, любит писать: «Прошло три года», «прошло пять лет».

В общем, своим умом дошла до понимания некоторых особенностей Диккенсовской композиции.

Здорово!

Саша с величайшим удивлением слушает текст песни из «Свадьбы с приданым».

Саша, с насмешкой: Из вежливости, что ли?

Саша:

— Мама, я очень не люблю, когда ты разговариваешь со мной, а думаешь о другом. Помню, когда я была совсем маленькая, я тебя спросила: «Ты любишь немцев?» — и ты ответила: «Да», — и только когда я закричала от ужаса, ты объяснила, что отвечала машинально. Я тогда в первый раз узнала, что такое МАШИНАЛЬНО. Так вот, я не люблю, когда ты отвечаешь, а сама думаешь о другом. Пожалуйста, когда говоришь со мной, думай только про меня и больше ни про кого.