13 августа 52.
Температура высокая. Болит горло. Не жалуется. Все толкует мне: «Ты устала. Приляг. Отдохни».
Снова возвратилась к разговору о волшебной палочке. Прежде она говорила:
— Я сделаю так, чтобы настал коммунизм.
А теперь говорит:
— Я не буду загадывать, чтоб сразу наступил коммунизм, коммунизм лучше делать самим. Но я облегчу дело. Я загадаю, чтоб все люди были очень хорошие, а тогда коммунизм наступит очень скоро. Только вот чего я боюсь: а вдруг волшебная палочка старая, древняя, и по ней хорошие люди — это всякие цари и короли? Вот чего я боюсь.
Я сделаю так, чтобы все трехэтажные дома стали высотными, чтоб города стали зеленые, чтоб коровы давали в день по 300 ведер молока. Вот теперь, когда я всем помогла, я примусь за нашу семью. Я хочу, чтобы у нас было 15 комнат…
— Зачем так много?
— Всем по рабочему кабинету, столовая, гостиная, чтоб там жили гости — дядя Фима, например. Это уже 8 комнат. Так. А спать мы все будем в одной комнате. Пускай у каждого занавески и ночной столик, но все вместе. Я боюсь спать в отдельной комнате.
Да, пожалуй, десяти комнат достаточно…
Под конец я загадаю, чтоб у меня была еще одна волшебная палочка, чтоб можно было загадывать спокойно, без оглядки, сколько хочешь.
* * *
Боится спать в отдельной комнате, а, между тем, когда заболела Ляля и я ушла к ней ночевать, Саша осталась на всей нижней половине дачи одна.
Аграфена Филатьевна предложила перебраться к ней, но Саша отказалась. Она одержима мыслью о силе воли. Хочет ее в себе воспитывать. Поэтому прыгает спиной с верхней ступеньки крыльца, с обрыва на речке и т. д. С помощью этой же мысли научилась плавать.
19 августа 52.
Мы читаем с Сашей «Князя Серебряного».
Саша:
— Мне жалко Вяземского.
— ?!! Да что ты, Саша? Он народ мучил, грабил, кровь лил, как воду.
— Так ведь это, чтобы заглушить любовь.
* * *
— Мама, — говорит Саша, — вот что я прочитала в книжке: когда композитор Гюго…
— Такого нет.
— А какой есть вроде Гюго?
— Гуно, может быть?
— Вот, вот. Когда композитор Гуно был очень молодой, он говорил: «Только я!» Став постарше, он говорил: «Я и Моцарт». Лет тридцати он стал говорить: «Моцарт и я», а в старости сказал: «Только Моцарт!» А Моцарт, мамочка, это великий композитор, мы даже его песенку разучивали в школе: «О май, приди скорей!».
21 августа 52.
Саша:
— Мама, в каменном веке люди умели целоваться?
— Наверное, умели.
— Как хорошо!
Наташа:
— Почему хорошо?
Саша:
— Им приятнее было жить на свете.
25 августа 52.
Читаем вслух «Князя Серебряного». Мы с Наташей шьем, Саша читает. Подумать только: ей по-прежнему жаль Вяземского!
Оправдание всё то же: «Ведь это из-за любви!».
— Мама, если даже по-советскому рассуждать, все равно князь Серебряный хороший человек — правдивый. А Годунов мне нравится такой, как у Толстого, а не такой, как у Пушкина. А тебе?
* * *
— Мама, Игорь Михайлович — дворянин?
— С чего ты взяла?
— А как же! Ведь он — как Д’Артаньян: Д’Яконов.
27 августа 52.
— Вот еще, мама, какое у меня есть желание для волшебной палочки: чтоб глаза у меня стали синие, а губы красные-красные, как накрашенные, но только чтобы все понимали, что они ненакрашенные. А выражение глаз чтоб осталось прежнее, чтоб все понимали: это я, а не другая девочка.
* * *
Она как бедная Эльза:
— Мама, если у тебя будет еще один ребеночек, я окажусь средней дочерью, а в книгах средние дочери всегда самые плохие. Как же быть?
— Мама, когда у меня будут дети, ты будешь любить их больше, чем меня, говорят, внуков любят больше, чем детей, так говорит папа Аба. Как же быть? Что же ты не отвечаешь?
— У нас есть еще время подумать обо всем этом.
— Тогда уж поздно будет думать…
* * *
— Мама, мне иногда так тоскливо бывает.
— Почему?
— Потому что не коммунизм. Потому, что еще довольно много плохих людей на свете…
Дачная компания: Алеша Симонов, Саша, Таня Урбанович, Галя. Начало 1950-х.
28 августа 52.
Саша осунулась и похудела после болезни:
— Была я как помидор, стала, как огурец…
* * *
Саша:
— Мама, знаешь, что в учебнике сказано про славян? Они были широкоплечи, высоки, светловолосы, голубоглазы и в еде неприхотливы. Получается, что Галя — славянка, только глаза у нее карие, и в еде она, по-моему, прихотлива.
* * *
Галя:
— Мама, можно грушу?
Наташа:
— Возьми пример с Саши и воспитывай волю: тебе хочется, а ты не бери.
Галя:
— Хорошо, я буду воспитывать волю; когда мне очень захочется заниматься, я преодолею свое желание и заниматься не стану.
* * *
Саша:
— Мама, ты могла бы дружить с женщиной, которая красит ресницы?
— Могла бы.
— Ты могла бы дружить с женщиной, которая красит ресницы?!!
Я не сказала ей, что уже дружу с такой женщиной.
* * *
Лето у ребят было очень хорошее. Сначала Галя изнывала от скуки и не знала, куда себя девать, и нам всем было от этого очень худо, потому что она с горя обходилась в разговоре с нами довольно скупым набором слов: «Ну и ладно!», «Подумаешь», а на любое замечание отвечала: «Мне скучно».
А потом появилась целая туча ее сверстников — один будущий архитектор, другой — биолог, третий — художник, и еще Алена с Егором.
Купались, играли в лесу в прятки. Вызывали друг друга условным свистом.
Заслышав свист, Галя сломя голову кидалась к калитке, а Саша бежала за ней, вытаращив в испуге глаза, смертельно боясь, что ее могут не взять. Но ее брали.
Дачный сезон закончился постановкой пьесы «Горе-злосчастье» и концертом («Соло на скрипке — Валерий Елкин»).
Галя играла заморского королевича и была, как говорится, в образе, потому что подавала реплики в своей обычной манере — ворчливо и недовольно: «Хоть вы мне и тесть, а ваша дочь — моя супруга, но я от вас уезжаю: что это такое — денег нет, третий день к обеду вина не подают, и батюшкину шпагу пришлось заложить…»
Роль Горя-злосчастья исполнял двенадцатилетний Егор. На репетициях он терял то горб, то живот, но на спектакле лицом в грязь не ударил.
В душе у Саши бушевала буря: она сама точила зубы на эту роль, но захворала. И кроме того было еще одно непреодолимое препятствие: Горе-злосчастье в первом действии должно сидеть высоко на дереве, а по деревьям Саша лазить не умеет.
— В будущем году научусь, непременно научусь, — повторяет она, как заклинание, и не забывает добавить: — Только бы папа не помешал Папа всегда стоит мне поперек дороги.
«Горе-злосчастье». Участники — слева направо: генерал — Миша Пименов (биолог), солдат — Лева Шепелев (художник), царь Демьян — Валерий Елкин, режиссер — Галя Фрих-Хар, заморский королевич — Галя Кулаковская, царевна Анфиса — Алена Вальтер, казначей — Саша Миримов-Лентулов (архитектор); на переднем плане: Горе-злосчастье — Егор Вальтер.
5 сентября 52.
У Саши 37,8.
— Мама, при коммунизме никаких справок не будет — всем будут верить на слово. Ведь при коммунизме никто врать не станет, вер но?
