Литмир - Электронная Библиотека

«Я велел разыскивать тебя повсюду, окаянный горбун, на всех улицах и пляжах. И вот ты у меня в руках», — сказал Максуд Абд ар-Рахман.

И я ощутил себя словно на краю могилы.

Максуд Абд ар-Рахман ненадолго задумался, перебирая толстыми пальцами бусины янтарных четок, а потом добавил: «Поистине неисповедимы пути Аллаха и его пророка Мухаммеда».

При упоминании священных имен благодатное тепло стало понемногу разливаться по моему оцепеневшему телу.

Максуд, однако, не замедлил продолжить:

«Твой дерзкий язык заслуживает того, чтоб вырвать его из глотки».

И я почувствовал, друзья мои, что силы вот-вот покинут меня окончательно.

Тогда он сказал:

«Но мне нужен твой язык. Я беру себе новую жену и хочу, чтобы ты пел на моей свадьбе. Судьба твоя будет зависеть от твоего искусства».

О друзья мои, я прекрасно помнил, что поклялся никогда не петь для этого спесивого человека. Тем не менее я кинулся ему в ноги и поцеловал подол его бурнуса.

Да и кто из вас, скажите на милость, на моем месте поступил бы иначе?

Ответа не последовало, но все головы смиренно склонились в знак согласия.

И Башир продолжил свой рассказ:

— Не сомневаюсь, друзья мои, что вам приходилось бывать на пышных свадьбах и вам даже кое-что там перепадало. Богатеи любят выказывать доброту по отношению к беднякам, чтобы те с большим усердием чествовали их. Однако вам счастье улыбалось лишь на седьмой день торжеств, да и то дальше кухни вас не пускали, и доставались вам самые что ни на есть объедки. Судите сами: первыми блюда пробуют хозяева и их именитые гости, потом, что остается, едят те из слуг, которые ближе всего к хозяевам, затем по хорошему куску выбирают слуги, не столь приближенные к господам, а после очередь доходит до низших слуг. И уж потом только до вас. И за это еще, о друзья мои, бедняку следует возблагодарить всемогущего Аллаха, потому что жалкие остатки для бедняги — дивный праздник и, может, доставляют его голодному брюху гораздо больше удовольствия, нежели изысканные яства — утомленному желудку богачей. Да я первый, стоя на пороге роскошных господских кухонь, часто воздавал хвалу всевышнему и его пророку.

Однако на сей раз, друзья мои, я оказался в самой гуще праздника.

Дворец Максуда весь был украшен бархатными и шелковыми тканями самых чарующих расцветок. Всюду распрыскивали духи и курили благовония. Пели фонтаны. Вечерний ветерок колыхал ветки кедров и смоковниц. Вдоль садовых аллей, в прихожих дворца, — везде стояли наготове слуги, и у каждого из них джеллаба и головной убор по цвету и форме соответствовали его рангу. Желая оказать честь своему другу Максуду, его высочество мандуб направил для участия в свадебных торжествах часть своей личной гвардии. И солдаты с воинственными лицами в великолепной униформе синего, рыжеватого и красного цветов выстроились вдоль стен. В руках они держали ружья, а на груди у них красовались блестящие патронташи.

В залах на всех этажах было полным-полно избранных гостей — людей богатых, знатных, чиновных. Они восседали на роскошных кушетках, откинувшись на шитые золотом подушки. Им подавали изысканнейшие кушанья на серебряных блюдах. Среди приглашенных были именитые арабы, французские и испанские офицеры, все консулы и богатейшие банкиры. Там я увидел и знакомые мне лица: старую страшную леди Синтию и ее мужа сэра Персивала, господина Буллерса и красивого офицера, начальника полиции, моего друга Флаэрти, он то и дело подмигивал мне своим веселым глазом в рыжих ресницах, и Хусейна Менашиби, ученого, у которого я украл книгу короля мавров, испанского морского офицера, что арестовал Франсиско, и, наконец, Моше Фильзенберга, его сына с длинными пейсами и ласковыми глазами, взявшего в жены Лею, и ее саму.

Лея была в гладком черном парике. Лицо этой молодой женщины, оказавшейся во власти грубияна свекра, единственного хозяина в семье, и тщедушного мужа, выражало безмерное страдание. Когда я спросил, не находит ли она, что праздник удался на славу, она, казалось, впала в еще большую печаль. Мысли ее были о счастливой новобрачной.

Через некоторое время дворецкий пригласил некоторых дам, в число которых попала и Лея, нанести визит новобрачной. Мужчинам глядеть на нее запрещалось. Я последовал за Леей, поскольку я всего лишь ребенок, уличный певец и горбун.

И вот в зале, отведенном специально для женщин, мы увидели новобрачную. Она была едва ли не старше Айши и почти такая же хорошенькая. Одежда и украшения на ней были прямо как у королевы, а белое ее личико застыло в страхе. Она не плакала, но в глазах у нее стояли слезы, и казалось, что она смотрит сквозь стекла, не пропускающие света. Рядом с ней Максуд Абд ар-Рахман, толстый, рябой, грозного нрава старик, весь преисполнился гордостью.

Тут Зельма, дерзкая бедуинка, испустила душераздирающий крик, похожий на крик ночной птицы, выражая тем самым свои проклятья и одновременно жалобы. И все женщины, красивые и дурнушки, старые и молодые, горожанки в покрывалах и жительницы деревень, прикрывавшие голову лишь грубой плетеной соломой, — все до одной присоединились к Зельме, чтобы, оплакав судьбу молоденькой новобрачной, оплакать и свою собственную долю. Однако мужчины насмешками, оскорблениями и угрозами быстро заставили их замолчать.

И Башир продолжил:

— Посмотрев на новобрачную, Лея взяла своей дрожащей рукой мою, и мы тихонько вышли из зала. Взгляд ее был полон изумления. Казалось, она и предположить не могла, что на свете есть женщины, такие же, а может, даже еще более несчастные, чем она. Лея подошла к мужу, тот поднял на нее робкий взгляд, полный любви. Мягкая улыбка коснулась ее губ, и она промолвила: «Знаешь, Башир, скоро у нас будет ребенок».

Я в ответ сказал, что хотел бы иметь такую мать, как она. Больше я Лею не видел.

Отзвучала музыка, которую исполняли гвардейцы мандуба, выступили танцовщицы-мавританки и танцовщицы-шлёхи, и настал мой черед петь.

— Ну и как же ты поступил? — разом спросили слушатели.

И Башир вскричал:

— Ну что мне вам на это ответить, друзья мои? Скажу лишь, что воздух в залах дворца был напоен благовониями, праздник являл собой зрелище восхитительное, музыканты были несравненными, виновником знаменательного события как-никак был богатый знатный араб, и, наконец, пел я не для того, чтобы усладить слух людей, а для того, чтобы вернуть себе свободу.

В это слово маленький нищий с двумя горбами вложил столько чувства, что никаких больше объяснений не потребовалось. Слушатели поняли, что хорошо знакомый им голос Башира никогда не был столь красивым, чистым и вдохновенным, как на тех свадебных торжествах.

И слепой рыбак Абдалла вскричал:

— Жить мне осталось недолго, сын мой, но я с радостью пожертвовал бы половиной тех дней, что мне еще отпущены, чтобы только услышать, как ты тогда пел.

— Ты прославил этого Максуда в глазах его гостей, — заявил бездельник Абд ар-Рахман.

— И тем самым, конечно, заслужил, чтобы тебе простили все твои прегрешения, — заключил Мухаммед, уличный писец.

— Да, это так, — согласился Башир.

Тогда Хусейн, кроткий и благочестивый продавец сурьмы, прошептал в седую бороду:

— Поистине удивительны и неисповедимы пути Аллаха!

— Ты прав, отец мой! — воскликнул Башир. — И о самом удивительном вам еще предстоит услышать.

И он продолжил свой рассказ:

— Когда миновали семь дней, заполненные всевозможными увеселениями, и бедняки полакомились остатками с господского стола, а гвардейцы, перетянутые красными поясами и патронташными ремнями, вернулись в свои казармы, когда слуги прибрали во дворце и юная новобрачная была упрятана в гарем, — тогда Максуд Абд ар-Рахман даровал мне свободу, сказав при этом:

«Да будет день и ночь благословен пророк, который наделил тебя, о недостойный горбун, столь дивным голосом. Те знаки уважения, которые, благодаря его красоте, были мне оказаны, превзошли все мои ожидания. И потому награда тебе за него будет больше той, на какую ты смел надеяться».

45
{"b":"238822","o":1}