— Там, должно быть, жуткая стужа!

И Селим, продавец амулетов, добавил:

— Не иначе как это место нарочно создано для джиннов, призраков и других злых духов.

Башир, согласившись со всеми предположениями, спросил:

— Интересно, друзья мои, помните ли вы молодую американку, о которой я вам рассказывал в начале первой истории и для которой я из гордости купил целую охапку цветов?

— Это та, красивая и независимая? — уточнила Зельма-бедуинка.

— Та, что сидела в грязной таверне «Маршико»! — проворчал старый Наххас-ростовщик.

— Та, что хотела взять тебя к себе на службу! — сказал Исмет, мужчина приятной наружности, торговавший розами.

— Но тебя тогда увезла на Гору старуха со страшными глазами, — заметил уличный писец Мухаммед.

И Башир ответил:

— Вижу, что госпожу Элен — так ее зовут — вы не забыли. Она действительно заслуживает того, чтобы о ней помнили. В этом вы сами скоро убедитесь.

И он продолжил свой рассказ:

— Не так давно приехав в наш город, госпожа Элен, дабы честь по чести предстать перед высшим обществом, состоящим из одних иностранцев, задумала устроить роскошный костюмированный бал. Ее собственный дом был слишком мал для подобных мероприятий, и она сняла на одну ночь мрачный и холодный постоялый двор, что стоит на вершине Крутого Холма. Для устройства бала понадобились яства и напитки, поленья для очагов, нужно было еще пригласить поваров, слуг и музыкантов. Все это, разумеется, стоило немалых денег. Но, как я понял впоследствии, когда госпожа Элен чего-нибудь хотела, она никогда не задумывалась о цене своих желаний.

Тут мудрый старец Хусейн, торговавший сурьмой, робко спросил:

— Но почему она сочла подходящим это жуткое место?

И Башир ответил:

— Веришь ли, отец мой, она решила, что это и есть настоящий арабский дворец. Она приехала из Америки и нашу страну знала по лживым книжкам, которыми одурманила свою взбалмошную голову.

Слушатели долго смеялись, а потом Башир продолжил:

— Разумеется, Абд аль-Меджид Шакраф, не будучи с ней знаком, не попал и в число приглашенных. Однако мой друг рыжеусый Флаэрти, который ничего в жизни не принимает всерьез и которого любят за то, что он вечно всех веселит, привел его с собой и велел мне их сопровождать.

Мой господин ради такого случая надел самый роскошный и самый нелепый из всех своих роскошно-нелепых нарядов. Он весь искрился с ног до головы. Настоящий халиф. А меня нарядил как придворного шута.

На балу он имел столь грандиозный успех, что некоторые люди, прежде неизменно блиставшие, как-то сразу оказались в тени. Так произошло с господином Буллерсом, торговцем золотом, увешанным монетами всех стран мира, и с начальником полиции, который нарядился средневековым рыцарем.

Что касается госпожи Элен, то ее, одетую в костюм танцовщицы-мавританки, появление Абд аль-Меджида Шакрафа привело в невообразимый восторг. Наконец-то она увидела человека, словно сошедшего со страниц книжек, полных, по ее мнению, жизненной правды. Госпожа Элен решила, что к ней пожаловал какой-то арабский вельможа — каид, паша или султан. С самого начала она завладела им и уже ни с кем больше не позволяла разговаривать. Абд аль-Меджид Шакраф, со своей стороны, сразу включился в игру: он ни слова не говорил по-английски, и я состоял при нем переводчиком.

Во время танцев Абд аль-Меджид Шакраф довольствовался тем, что с полным достоинства видом наблюдал за танцующими. И госпожа Элен, не желая отходить от него ни на шаг, отказывала всем, кто ее приглашал. Глядя на нее, гости, обиженные, что она совсем ими не занимается, принялись перешептываться и посмеиваться, но она ничего не замечала. Желая доставить удовольствие моему господину, она вдруг поднялась и начала покачиваться из стороны в сторону, полагая, что именно так делают настоящие мавританки.

Я, помнится, говорил вам, друзья мои, как хороша была эта молодая женщина. И Абд аль-Меджид Шакраф не устоял против искушения прикоснуться к ее прекрасному телу, лишь наполовину прикрытому одеждой: он обеими руками нежно погладил обнаженные бедра госпожи Элен.

— Вот счастливчик! — воскликнул, потирая пухлые руки, бездельник Абд ар-Рахман.

И красавец Ибрагим, продавец цветов, сказал, сверкнув в улыбке всеми своими ослепительно белыми зубами:

— О Башир, ты будоражишь мою молодую кровь.

Однако большинство женщин и несколько мужчин строгих нравов плюнули на землю в знак осуждения подобной непристойности.

И Башир продолжил:

— Госпожа Элен перестала танцевать, и я здорово перетрусил. Я решил, что она сейчас же устроит грандиозный скандал и даже даст моему господину пощечину. Гости подумали то же самое. Но ничего такого не произошло. Госпожа Элен повернулась ко мне и спросила с самым простодушным видом:

«Скажи, разве у арабских принцев это не означает, что мужчина предлагает молодой женщине выйти за него замуж?»

О друзья мои! До чего же заразительно сумасбродство! Мой господин напрочь забыл, что он просто подыгрывал госпоже Элен и что разговаривать с ней он должен через переводчика, роль которого исполнял я. На хорошем английском он заявил, что и вправду почел бы себя самым счастливым человеком, если б госпожа Элен согласилась выйти за него замуж.

А госпожа Элен, эта безрассудная головка, совершенно ничему не удивилась, даже тому, что Абд аль-Меджид Шакраф вдруг заговорил на другом языке. Глаза у нее засветились от счастья, и, подозвав своего самого важного гостя — американского генерального консула, — она воскликнула:

«Вот мой четвертый муж!»

При этих словах взрыв недоумения сотряс толпу слушателей. Всех интересовал один вопрос, который наконец и задал Баширу Сейид, уличный чтец.

— Уж не станешь ли ты нас уверять, недостойный горбун, что у неверных женщины имеют право заводить свой гарем? — в ярости вскричал он.

— Не стану, — ответил Башир. — Но они могут, если захотят, развестись с мужем и тотчас же выйти замуж за другого. Особенно легко это сделать в Америке. Поэтому-то госпожа Элен, еще такая молоденькая, уже трижды была замужем.

— Это вовсе не те обычаи, которые стоит перенимать, — проворчал старый ростовщик Наххас с реденькой желчного цвета бородкой, злобно и укоризненно посмотрев на молодых женщин, что сидели вокруг него и шептали, словно во сне: «Развестись с мужем… развестись с мужем…»

— А что я могу поделать? — без тени смущения возразил Башир Наххасу. — Что есть — то есть, ведь в моих рассказах присутствует только правда!

И он продолжил:

— После сообщения госпожи Элен в зале воцарилось зловещее молчание. Наконец генеральный консул отвел ее в сторону, там к ним присоединилось еще несколько важных американцев. Я все время вертелся около них и слышал, что они говорили о моем господине. Никакой он не принц, твердили они госпоже Элен, он мелкий рыночный торговец, человек цветной расы, полное ничтожество. Но их негодование вызывало в ней только смех. «Все вы просто ревнуете к нему, — сказала она. — И потом, даже если он не принц, что с того? Он похож на принца. И мне он нравится таким, каков он есть!» И она вернулась к Абд аль-Меджиду Шакрафу, и они вместе выпили.

Очень скоро все гости разъехались, остался только наш рыжеусый друг Флаэрти. Он был сильно пьян и здорово веселился, глядя на все происходящее.

На следующий день мой господин послал госпоже Элен великолепное кольцо в подарок по случаю помолвки. Желая показать всем, что свадьба не за горами и что он весьма этим горд, Абд аль-Меджид Шакраф тоже устроил праздник, на который, однако, не пригласил ни одной женщины. Так у иностранцев принято расставаться со своей холостяцкой жизнью.

Тут уличный чтец Сейид — он все время так и пытался в чем-нибудь уличить рассказчика — заметил:

— К нему, должно быть, никто не пришел, ведь, судя по твоим словам, все терпеть не могли твоего господина.

На что вместо Башира ответил старый и мудрый продавец сурьмы:

— Ты забываешь, Сейид, о людском любопытстве и страсти к даровым удовольствиям.