Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В эту минуту подскочил Линднер и сильно толкнул его в грудь. Но Грабо только чуть пошатнулся и вновь поднял палку. При этом он бормотал что-то непонятное. Он ударил учителя и снова замахнулся. Казалось, ненависть и боль ослепили его. В бешенстве крутил он палку над головой, никого не подпуская к себе.

В этот миг подбежал Друга. Он пригнулся, прикрыл голову рукой и ринулся вперед. Палка попала ему по спине, но тут же Грабо застонал. Друга угодил ему головой в солнечное сплетение. Выронив палку, Гейнц принялся размахивать руками и ногами. В конце концов Друге вместе с учителем удалось повалить его на землю и удержать.

— Да ну его! — буркнул Альберт, ощупывая голову. — Не буду я об этого болвана руки марать!

Учитель стоял у окна. Оно давно уже запотело от его дыхания.

Позади него на столе лежало письмо, прерванное на полуслове. Это было ходатайство о представлении места в трудовой колонии. Оно предназначалось для Гейнца Грабо. Свастика и драка в лесу переполнили чашу. Правда, Альберт и его ребята доставляли ему не меньше хлопот, может быть, даже больше. Значит, он делал определенные различия, руководствовался чувством симпатии и антипатии? Нет, все гораздо сложнее. Ведь у Альберта не было ничего дурного на уме, даже когда он делал что-нибудь плохое. Все в нем восставало против несправедливости и нищеты. С раннего детства он заразился недоверием; он не понимал еще, что окружающий его мир начал изменяться. Он отталкивал тех, кто протягивал ему руку. Но делал это из страха, как бы его не перехитрили, И тем не менее справедливость должна была восторжествовать в нем. Быть может, он даже столкнется с ней, болезненно столкнется, прежде чем распознает ее. Пока что ясно было одно: эта встреча состоится, и Альберт почерпнет из нее многое. И не только он, но и все его друзья. Учитель Линднер был убежден в этом…

С Грабо дело обстояло совсем иначе. Он ничему не хотел учиться. Ничего не искал. Его очень дурно воспитал отец. И никогда за его действиями не скрывалась жажда справедливости. Нет, он хотел разрушать, он натравливал своих товарищей друг на друга, стремился вогнать клин между учителем и учениками.

И все же… и все же… Гейнцу было теперь тяжелее, чем всем остальным. Отца он лишился, а он всей силой своей юношеской любви был привязан к нему, любил этого отца. Да, он любил плохое, но ведь для него оно не было плохим. Гейнц верил в своего отца. И теперь, когда все от него отшатнулись, ему осталось лишь одно — ненависть и ожесточение. Одуматься, поразмыслить он не хотел, и в этом был, разумеется, сам виноват. Но сделал ли учитель все, чтобы помочь Гейнцу? Может быть, и сделал. Но, возможно, и нет. Он должен попытаться еще раз и настоятельнее, лучше, умнее, чем до этого.

При этой мысли учитель отложил ручку и отправился на поиски Гейнца Грабо. Так и не найдя его, он вернулся и с тех пор стоял у окна, притихший, глубоко задумавшийся. В комнате было холодно. Он решил, пока еще не стемнело окончательно, протопить. Взяв корзину, он вышел во двор и направился к дровяному сараю.

Там он и застал Гейнца. Держа в руках топор, тот сидел на колоде. И, вероятно, уже давно.

Учитель испугался. Гейнц — ничуть. Он поднял голову и стал ждать.

— А я тебя уже давно ищу… — сказал Линднер, прилагая все усилия, чтобы голос его звучал приветливо. — С самого обеда.

Гейнц молчал. В сарае царил полумрак.

— Надо нам с тобой поговорить, Гейнц. Так продолжаться не может. Я тебе не враг. И если бы ты захотел, мы могли бы стать даже друзьями. Слушай, я сейчас вскипячу чай, и мы с тобой поговорим по душам.

— Осторожно! — крикнул вдруг Гейнц. И в тот же миг рядом с головой учителя пролетел топор, ударился о бревно и отскочил. На секунду лицо Гейнца исказилось, затем опять стало равнодушным.

Учитель Линднер только теперь осознал, что произошло.

— Это еще что такое? — спросил он, и слова его прозвучали абсолютно спокойно, даже обыденно, как будто он спрашивал о каком-то пустяке.

— Ничего! — выдавил Гейнц, но слово это чуть не задушило его. — Ничего! Если вы не оставите меня в покое, в следующий раз я раскрою вам голову…

Все остальное произошло очень быстро.

Он встал и, не кончив даже говорить, прошмыгнул мимо учителя, толкнул его в грудь и выбежал вон. Слышно было, как хлопнула калитка.

На минуту Линднер прикрыл глаза. Потом долго тер лоб, словно у него вдруг разболелась голова.

Тайный Союз мстителей - img17.png

Глава девятая

БЫТЬ ИМ ВЕЛИКАНАМИ!

Как огромно должно быть сердце человека, чтобы вместить все чувства, рождающиеся у него, когда он вдруг узнаёт, что нужен этому миру! Не разорвется ли оно от радости и счастья, если этому человеку только четырнадцать лет?

Нет, не разорвется, хоть не заковано оно в сталь, и само-то не больше мальчишеского кулака, и мягко постукивает в еще узкой ребячьей груди. Ибо сердце человеческое создано для радости и счастья, а не для страданий.

Ну, а каково же лицо человека, вдруг познавшего столь великое счастье? Не таит ли он свое счастье в глубине души, как скряга монету в чулке?

Нет, не таит. И даже если бы хотел, ничего бы не утаил: он сам бы выдал себя. Но отныне он будет смотреть на мир другими глазами, глазами человека — созидателя и властелина всего сущего.

Быть ему великаном!

Этим человеком был Вольфганг. И вся душа его в эти минуты была наполнена пока еще непривычным, но уже таким родным счастьем. Он шагал по дороге в Бецовские выселки. На лице сияла улыбка.

Высоко в небе клинообразным строем летела стая диких уток, а рядом, справа и слева от дороги, по пашне прыгали, взлетали и снова садились грачи, как будто им кто-то подрезал крылья. Листья кленов, росших вдоль кювета, были такие ярко-красные, что казалось, они хотят заменить солнце, редко посещавшее землю в эти осенние дни.

В мыслях своих Вольфганг все еще был среди пионеров, вместе с Родикой, Руди и Сынком. Хотя их еще и не приняли, им все равно можно было играть со всеми. Учитель Линднер заказал настоящий арбалет. И Вольфганг сегодня в третий раз вышел победителем в стрельбе по мишени.

По дороге со стрельбища учитель спрашивал его:

— И как только это у тебя получается, Вольфганг?

— Расчет — вот и все! — отвечал он.

Так и завязался разговор, от которого Вольфганг до сих пор не мог опомниться.

— В математике ты вообще силен, — сказал учитель. — Я уже давно наблюдаю за тобой. У тебя есть способности. Был бы ты немного прилежнее, мы могли бы гордиться тобой. А ты не хотел бы учиться в университете? На математическом или физическом факультете? Стать ученым?.. Ты что это так смотришь на меня! Я думаю, мы пошлем тебя в школу, где ты сможешь получить полное среднее образование. Или, может быть, не надо? — Учитель наклонил голову и улыбнулся Вольфгангу.

Вольфганг ничего не понимал — слишком уж чужда и далека была ему мысль об университете. Вот тебе и раз! Разве таким шпингалетам, как он, можно учиться в университете? И барахло-то у него провоняло плесенью и прокисшим картофельным супом.

В конце концов учитель Линднер, должно быть, понял, что творится с Вольфгангом.

— Ты считаешь, что ты на это не способен? Какой же ты чудак, Вольфганг! Если бы кто-нибудь другой так успевал, как ты, ты бы от удивления рот раскрыл. А свои собственные успехи ты и не замечаешь. Вот какой ты! Зачем же ты себя так принижаешь, зачем стараешься еще другим подражать? В этом нет нужды.

Учитель Линднер еще некоторое время говорил с Вольфгангом, и при этом у него было такое серьезное лицо, что в конце концов Вольфганг поверил ему и удрал, не сказав ни слова.

Неужели он и вправду будет учиться? В университете! Станет ученым? Сын калеки — и ученый? А дедушка? Если бы он был жив, что он сказал бы на это? Дедушка ведь всегда так гордился своим племянником, который работал где-то аптекарем. «У нас ученый человек в родне», — говорил он кстати и некстати, а когда к ним кто-нибудь заходил, он этими словами и встречал гостя. И пока Вольфганг бежал домой, воспоминания его забирались все глубже и глубже в прошлое, а настоящее от этого делалось только еще великолепнее.

70
{"b":"238815","o":1}