Я ехал в стареньком, местами подгнившем и впитавшем в себя не одну сотню запахов автобусе. Это был междугородний рейс из Остина в Сан-Антонио.

В автобусе было четверо, не считая меня: жирный, как боров, водитель с блестящей от солнца и пота лысиной, два мексиканца, о чем-то без устали болтавших на своем языке, и женщина с большим количеством сумок. Я бы не удивился, если в одной из сумок она везла домашнюю живность.

За окном был до тошноты однообразный пейзаж. Бескрайние высохшие поля с потрескавшейся землей и немногочисленной растительностью, лишь иногда сменявшиеся маленькими живыми городами с абсолютно одинаковыми домами и абсолютно одинаковыми людьми. Можно было подумать, что автобус едет по кругу.

Устав щуриться от солнца, я перевел взгляд от окна к конверту в своих руках. На лицевой стороне его было две строчки:

«Получатель: Генри Райдер, Великобритания, Лондон, Литл-стрит, 46.

Отправитель: нотариальная контора братьев Невилл, США».

Внутри конверта лежало извещение о смерти моего дяди Ричарда Райдера и необходимости моего присутствия на оглашении завещания. К этому прилагались подробная схема проезда к конторе и два билета. Один – на самолет до Остина, а второй – на этот автобус.

Проехав в этой душегубке еще около полутора часов, мы очутились на автовокзале. После автобуса меня ослепило яркое солнце, через пару секунд глаза адаптировались и я смог разглядеть перед собой вывеску на здании вокзала приветствующую гостей в самом райском городе Техаса – Сан-Антонио. Учитывая жару и обстоятельства моего визита, эта вывеска вызвала на моем лице лишь сатирическую усмешку.

Вывеска с выгоревшей краской висела над арочным проходом на улицы «райского городка», само здание было сильно вытянуто и напоминало букву «П», а башенные часы над аркой показывали без четверти три. Мое внимание привлек парень, наверное, единственный находившийся на улице в такую жару. Он стоял, опершись на машину, в руке его была картонка, одним краем которой он упирался в бампер авто. На картонке было написано: «Генри Райдер».

– Вы Генри Райдер? – спросил он.

– Предположим… А вы?

– Я Скотт Хьюман, – с совершенно беззаботной улыбкой ответил он.

– Вас прислала нотариальная контора? – произнес я, пристально рассматривая его.

– Вовсе нет, хотя мне известно о вашей утрате, – говорил Скотт с абсолютно не изменившимся лицом. – Собственно, поэтому я и здесь. Мы с Ричардом были давними знакомыми и даже, можно сказать, компаньонами, – при этом на его лице появилась первая нотка, которая меня насторожила, неуместная и довольно язвительная улыбка, она так же быстро исчезла, как и появилась.

– Поэтому я и не мог вас не встретить…

– Но как вы узнали, что прибуду именно на автобусе и именно в это время? – спросил я, осматривая его недоверчивым взглядом.

С виду ему было лет тридцать, ростом под шесть футов, крепкого сложения, квадратное лицо с сильно выраженными скулами и нижней челюстью. Джинсы, ветровая рубашка и ковбойская шляпа довершали его образ. «М-да… колоритная фигура», – подумал я про себя.

– Не стоит быть таким подозрительным, мистер Райдер. Сюда по-другому не добраться, старый аэродром не сможет принять даже одноместный самолет, что уж говорить про пассажирский авиалайнер, про железную дорогу мало кто знает из приезжих, вот и остается только автобус…

При следующей фразе его лицо расплылось в улыбке:

– Да и потом, у нас городок хоть и не маленький, но слухи очень быстро расходятся. К тому же мой приятель работает в канцелярии в этой самой нотариальной конторе. Так что мне не составило больших проблем узнать эту информацию.

Не давая вставить и слова, Скотт отбросил картонку с моим именем и, открывая багажник, произнес резким и усталым голосом без единой эмоции:

– Бросайте свои вещи и поедемте уже, а то начинает припекать.

Я был слишком измотан дорогой, чтобы отказываться от помощи в незнакомом городе. Положив вещи, я захлопнул багажник и уселся в зеленый паккард образца 1950 года.

Мы набрали скорость. Было приятно ощущать порывы ветра. Радио Скотт не включал.

– А вы похожи на него, – начал он.

– Может быть… не знаю. Мы виделись с ним пару раз, и то в давние годы.

– Но все же он мне про вас рассказывал.

– И что же?

– Что вы герой войны, в настоящее время владеете баром в Лондоне.

– Похоже, дядя знал меня куда лучше, чем я его. Мы ведь и общались-то не каждый год…

– Так или иначе, он вас указал в завещании, – произнес Скотт, все так же не отрывая взгляда от дороги.

– Это как раз и странно.

Скотт криво улыбнулся и включил магнитолу. Спустя десять минут мы были на месте.

– Вот она, – сказал он, показывая рукой на красное кирпичное здание. – Я буду тебя здесь ждать.

Молоденькая девочка с убранными в хвост волосами и улыбкой, выработанной явно не на этой работе, сидевшая в приемной комнате за письменным столом, спросила:

– Добрый день, могу я чем-то вам помочь?

– Добрый… Думаю, да, – я протянул ей конверт.

Недолго рассматривая его, она сказала:

– Вас ожидают, пройдемте.

Она провела меня к кабинету и жестом пригласила войти. Я так и сделал. Войдя в кабинет, я увидел обычную комнату: облупившаяся местами краска, старенький палас на полу, затертый до основания, столь же древний стол, шкаф. Только два кресла, предназначенные для посетителей, были куплены недавно – мягкие, отделанные черной кожей. Сам же владелец комнаты, сидевший за столом и просматривающий бумаги, был одет более чем скромно: серые брюки, белая рубашка – типичный банковский клерк. К столу была прислонена трость. Сидел он в простом кресле, не чета тем, что предназначались клиентам.

– Вы Невилл? – спросил я.

– Джон Невилл, – ответил он, протягивая мне руку.

– Я Генри Райдер.

– Да… да… да… одну минутку.

Джон начал перекладывать стопки на столе и достал самый нижний конверт.

– Вот оно – это последняя воля Ричарда. Присаживайтесь. – Он указал мне на новенькое кресло.

Как только я уселся, он вскрыл конверт серебряным ножом для писем и достал сложенный втрое лист.

– По последней воле вашего усопшего дяди вы признаетесь единственным наследником. Можете взглянуть. – Он протянул мне завещание.

– Почему только я? Разве у него нет других, более близких родственников?

– Нет, по крайней мере мне о них не известно. По нашим данным, вы единственный человек, имеющий кровное родство с Ричардом.

Пока я вчитывался в строки завещания, Невилл продолжал:

– Теперь все движимое и недвижимое имущество достается вам. Вот ключи. – Он вытряхнул их из конверта. – Они от машины Ричарда и его фермы.

– Фермы? – спросил я, пытаясь мысленно сопоставить взрывную натуру своего дяди и мирный образ жизни на ферме.

– Да, фермы. А чему вы так удивляетесь? – Невилл произнес это с таким выражением лица, что мне даже стало стыдно за свой вопрос. – Здесь каждый, кто хочет работать, имеет ферму. У вашего дяди она, кстати, не самая маленькая. Рабочих пока распустили. Просто мы не знали, как вы захотите распорядиться ею.

– А что с Ричардом случилось?

– Слабое сердце. Работа на солнце вконец его доконала. Ах да… Вот же самое главное.

Он прошаркал к шкафу и достал из него погребальную урну:

– Это все, что осталось от вашего дяди. Его кремировали по его собственной просьбе два дня назад.

Забрав вещи, я распрощался с Невиллом и вернулся в машину к Скотту.

– Это Ричард? – Спросил он, глядя на урну.

– Да, если так можно выразиться.

– Тебе стоит развеяться, – вставляя ключ в зажигание, продолжил Скотт, – мой знакомый устраивает сегодня вечеринку. Так что лучшего места, чтобы забыться, ты не найдешь в радиусе ста миль.