– Ты двигаешься быстро, – сказал отец, взяв сына за руку и сильно сжав ее, – но тебе не хватает силы. Тебе нужно тренировать силу и выносливость, если хочешь стать фехтовальщиком.

– Но зачем бы мне становиться фехтовальщиком? – запротестовал Валериан. – Несомненно, сейчас, когда есть ружья, никто не сражается на мечах.

– А если у тебя вдруг не окажется под рукой ружья или кончатся патроны? Что ты тогда будешь делать? В любом случае, научившись обращаться с мечом, ты не только получишь навыки сражения. Это также научит тебя равновесию, скорости, координации, дисциплине. И я боюсь, что всего этого тебе не хватает.

Замечание – грубое и ненужное – причинило боль. После того как Валериан рассказал деду о том, что ему сказали, отец с дедом поспорили. Валериан слышал, как они кричат друг на друга за закрытой дверью его спальни.

А вчера дедушка ушел из дома, и, несмотря на то, что Валериан не знал, что происходит, он видел, что тот выглядел сильно встревоженным. Мама сказала ему, что Правящий Совет Умоджи собрал экстренное заседание (чем бы это ни было), и что происходит нечто очень важное.

Она не сказала, что это такое, но Валериан умел понимать настроение мамы не хуже, чем если бы она говорила вслух, и он мог сказать, что она была обеспокоена.

Мама не только беспокоилась о дедушке, но и, как понимал мальчик, его отец тоже не доставлял ей радости. Но, насколько знал Валериан, она держала свое мнение при себе.

По крайней мере, он не видел, чтобы они спорили.

Теперь, когда Айлин Пастер исчез из дома, Арктур отмерил себе очередную порцию портвейна и опустился на одно из кожаных кресел перед камином. Он отхлебнул напиток. Вкус был довольно приятным. Арктур вспомнил свой первый глоток портвейна: в ту ночь, когда киллеры-конфедераты попытались убить их на летней вилле. Вернувшись мыслями к той ночи, Арктур вспомнил, как сидел в столовой и разговаривал с отцом; он почувствовал внезапный, совершенно неожиданный укол ностальгии по тем давно минувшим дням.

Тогда все было проще, подумал он, а затем понял, что такой образ мыслей – лишь розовый туман, смягчающий проблемы, которые на данный момент были огромны и гибельны. Время, как он знал, умеет искажать истинный опыт, украшая его прошлыми удовольствиями и преуменьшая трудности.

Арктур почувствовал себя старым – несмотря на то, что все еще был молод. Частично причиной этого являлся тот факт, что у него есть сын, а этот фактор определенно предназначен для того, чтобы заставить любого мужчину чувствовать себя так, словно он стал совершеннее в возрасте – если не во взрослости – одной своей важностью.

Арктур задумался, почувствовал ли себя так же его отец, когда ему показали первенца. Вряд ли: ведь у Ангуса было целых девять месяцев, чтобы привыкнуть к этой мысли. Арктура же отцовство ударило, словно молния посреди ясного дня.

Тем не менее он уже начал привыкать. Первоначальное отторжение прошло, и теперь Арктур осознавал, что может быть, это даже неплохо: он имеет наследника. И избежал процесса участия в периоде грязных подгузников и ночных кормёжек.

Он отправил сообщение на Корхал, (специально пометив, что оно для матери и Дороти), сообщая родителям о последних событиях. Хотя ему потребовалось несколько дней, чтобы сформулировать новость о существовании Валериана так, чтобы не выставить себя в невыгодном свете.

Это оказалось непросто.

Арктур воевал с келморийскими пиратами, отстреливался от разъяренных шахтеров, стоял на ковре перед важными шишками, но даже в такие моменты он не испытывал столько сильного стресса, как сейчас, когда отправлял письмо домой – с сообщением, что стал отцом.

Арктур вспомнил, что когда ему было восемь или девять лет, он неудачно бросил мяч и разбил статуэтку балерины, принадлежавшую его матери. Несколько дней он обливался потом от страха, прежде чем наконец набрался мужества и сказал ей о проступке.

Когда его палец повис над значком записи в видеосистеме, его поглотило чувство, оказавшееся неприятно схожим с тем ледяным страхом, который он испытывал, когда стоял у входа в гостиную матери, обливаясь потом от сознания вины.

Он улыбнулся, понимая, что не важно, сколько тебе лет, – родители всегда будут главным авторитетом, и всегда будет очень нелегко рассказывать им о своих проступках. Для них он всегда останется ребенком, вне зависимости от возраста, сражений, достижений в жизни, и, возможно даже, наличия уже своей семьи.

Развитие отношений между родителями и детьми неизбежно.

Так или иначе, он отправил весточку о Валериане на Корхал. Когда прошло три дня, а ответа все не было, Арктур удивился. Он ожидал, что реакция Кэтрин на то, что она стала бабушкой, последует в кратчайшие сроки.

А Дороти?... Теперь она стала тётей. Если бы кто и отреагировал с радостью, то Арктур не сомневался, что это была бы она. Арктур не сомневался, что Дороти полюбила бы Валериана. Но на какие отношения с мальчиком рассчитывал он сам? Подружатся ли они или останутся далекими друг от друга, как далек Арктур от собственного отца?

Прошедшая неделя заложила в него подозрения, что их отношения будут не совсем гладкими. И, скорее всего, будут полны разочарований. Мальчик оказался слабым, не проявлял склонностей, навыков и стремлений, необходимых преуспевающему человеку.

Арктур вскоре собирался на Корхал, чтобы официально представить Валериана семье. Поэтому если мальчик хочет стать достойным преемником, ему необходима закалка.

В тоже время, он получил от Даймонд де Санто сообщение о том, что заявка на месторождение одобрена и все хорошо. Пробы образцов, полученные при бурении, оставались такими же чистыми, как и раньше, с самым низким процентом примесей за все время добычи, а доход от продажи минералов доходил до таких чисел, каких ни один из рабочих никогда в жизни не видел. Арктур улыбнулся, вспомнив с каким восторгом Де Санто рассказывала о стоимости прииска. Она также рассказала о слухе, гуляющем по интер-сети Гильдий, что Война Гильдий практически завершилась и келморийцы проиграли.

Арктур ничего не слышал об этом, так как Айлин Пастер не держал дома телевизоров, утверждая, что по ним, кроме как пропаганды Конфедерации и бессмысленных, атрофирующих мозги мелодрам, все равно ничего не показывают. В принципе Арктур разделял его точку зрения. Чтобы узнать подробности, он подключился к спутнику СНВ, через удаленный доступ с консоли "Китти Джей". Само собой, СНВ в полной мере освещала торжествующие известия о поражении келморийцев.

Колонны десантников, сотни надраенных до блеска осадных танков мельтешили на экране, а чрезмерно рефлексирующий диктор рассказывал о трусливой капитуляции всех вражеских сил, словно военная машина Конфедерации только что победила самый кровавый режим, какой только можно вообразить, а не свободный союз пиратов и шахтеров.

Не поэтому ли поводу вызвали Айлина Пастера?

Вскоре Арктуру надоело и, чувствуя легкое отвращение к склонности СНВ расхваливать победы своих кормильцев, он отключил питание. Вернувшись в дом Пастера, он решил выпить портвейна, который согревал его не хуже, чем потрескивающий в камине огонь.

Арктур наслаждался редким моментом одиночества, как вдруг услышал, что за его спиной в комнату зашла Жюлиана. Он почувствовать неуверенность в ее походке, и понял, что сейчас снова начнутся споры о воспитании.

– Что на этот раз, Жюлиана, – спросил Арктур, не оборачиваясь.

– Твой сын опять в слезах, – ответила она.

– Меня это должно удивлять?

– Почему тебе нравится это? – Жюлиана обошла кресло и встала перед Арктуром.

– Нравится что?

– Почему ты так строг с Валерианом? – спросила Жюлиана, не обращая внимания на вопрос. Ее лицо превратилось в маску и пылало гневом. – Разве ты не видишь, что он обожает тебя? При всем при том, что ты унижаешь его каждый раз, когда видишь его! Он только что встретил своего отца! А ты только и делаешь, что талдычишь ему о том, что он ни на что не способен!