Этельред безотрывно смотрел на приближающийся призрак, на дух своего брата, шагающий к нему сквозь дымный сумрак зала. Его сердце, казалось, вот-вот разорвется у него в груди, а затем, к еще большему ужасу, он осознал, что это было не привидение. Это был живой человек из плоти и крови. Боже милостивый, это оживший Эдвард вернулся из могилы, чтобы вынести ему приговор! Безжалостный обвиняющий взгляд знакомого лица пронзал его, и, невзирая на его беззвучные протесты, зловещая фигура продолжала на него надвигаться.
Король с силой сжал в ладони свой кубок, а его сердце билось так тяжело, что сидящая рядом с ним девушка, должно быть, услышала это, так как он вдруг ощутил прикосновение ее пальцев на своей руке.
Оттолкнув ее, он провел ладонью перед глазами, затем снова взглянул вперед. Эдвард продолжал приближаться к нему в чередующихся полосах света и тени, и Этельред вскочил, готовый призвать своих стражников. Но, поднимая руку, он уже засомневался, и приказ так и не слетел с его уст.
Человек подходил к помосту, и король смущенно осознал, что это не Эдвард идет к нему, а кто-то очень на него похожий. А потом его смятение разрешилось и он узнал своего сына Этельстана, получившего невероятное сходство с покойным королем то ли благодаря игре теней, то ли из-за происков дьявола.
Этельред беззвучно проклял эту злую шутку судьбы. Несомненно, это еще одно ниспосланное ему наказание – видеть призрак, преследующий его в темноте, теперь еще и в лице своего старшего сына. В его уме эхом прозвучали слова королевы о том, что она разделит с ним тяготы. Что бы она сказала, если бы он разделил с ней тяготы мести своего покойного брата?
Этельстан подошел к помосту, и Этельред сделал глубокий вдох. Бог мой! Сколько же времени прошло с тех пор, когда он в последний раз видел мальчика? Должно быть, около года, но за это недолгое время его сын возмужал, по крайней мере внешне, превратившись из юноши в мужчину. Но, ради всех святых, почему же его внешность должна была стать такой, как у того мужчины?
Наконец он оторвал взгляд от своего сына и только тогда заметил остальных, пришедших с ним.
– Эльфхельм, – пробормотал он, и действительно, именно элдормен шагнул вперед, чтобы преклонить колено и говорить.
– Мой господин король, – сказал Эльфхельм, – я молю о прощении за столь позднее появление в этот особенный день. Нас задержали в дороге.
Он поднял взгляд, и на его грубом лице не было видно ни малейшего следа сожаления.
– Я привез твоих сыновей, – продолжил Эльфхельм, но теперь он бросал оценивающие взгляды на королеву, и его губы искривила усмешка, – чтобы они поприветствовали свою новую… мать.
Этельред ничего не ответил. Его взгляд вновь был прикован к Этельстану, поразительно похожему на покойного Эдварда. В конце концов он уделил внимание и остальным. Детей Эльфхельма он знал: двое сыновей и дочь. Он ненадолго задержал взгляд на девушке, прежде чем перевести его на своих молокососов.
Все они должны были сегодня присутствовать на церемониях. Это запоздалое прибытие посреди застолья и угрюмые выражения лиц троих его отпрысков должны были подчеркнуть их неприязненное отношение к женитьбе отца. Он не ошибся, полагая, что, пожаловав корону своей молодой жене, он наживет себе неприятности. И они уже начались, а элдормен Эльфхельм, вне всякого сомнения, не упускает случая раздуть пламя распрей. Старый черт больше всего хотел бы натравить на него его же сыновей, словно свору гончих.
Ну что ж, пусть повоют на луну от злобы, если им от этого станет легче. Дело сделано, и им придется смириться с его последствиями так же, как и ему. Взглянув в хмурое лицо своего старшего сына, он сказал:
– Добро пожаловать на наш пир. Вы бы проявили больше почтения нашей королеве, если бы приехали вовремя, но ладно уж, идите, подкрепитесь. Поговорим об этом в другой раз.
Он уселся на свое место, а гости уже начали шептаться. Завтра в городе будут говорить о странном поведении короля на свадебном пиру. Он поднял кубок и, выпив, ощутил растекающееся по жилам тепло, успокаивающее его измученные нервы. Пусть шепчутся. Его брат, король, лежит мертвый и безопасный в своей могиле.
Наблюдая, как его сыновья растворяются в толпе, он не упустил презрительного взгляда, который девушка – Эльгива – украдкой бросила на молодую королеву. Его это позабавило. Высокое положение и богатство Эльгивы гарантировало ей место в свите королевы. Сама по себе она, вероятно, станет изрядной обузой для его молодой жены. Эмма сама хотела тягот.
Он взглянул на королеву, обнаружив, что она наблюдает за ним своими огромными задумчиво-изумленными глазами. Он нахмурил брови. Она утомляла его, и он хотел отделаться от нее.
Снова поднявшись, он и ее заставил встать и объявил:
– Теперь королева хочет отдохнуть и желает всем вам спокойной ночи.
Гости встали, и обычную ругань и выкрики заглушили аплодисменты удивленной Эмме. Однако, ничего не сказав, она лишь сделала ему учтивый реверанс и быстро повернулась, чтобы последовать за слугами, которые отведут ее в личные покои короля.
Довольный тем, что остался один на помосте, Этельред сел и снова принялся за еду и питье. Скоро и он отправится вслед за своей королевой.
Эмма оглядела огромную королевскую кровать с изысканными занавесями, мехами и искусно вышитыми подушками. Она была приготовлена только этим утром, Эмма знала это, так как, куда бы ни направился король, за ним следовала обстановка его спальни: гобелены для стен, звериные шкуры на пол, тончайшие льняные простыни и меха для постели, даже канделябры для свеч и жаровни для освещения и тепла. Но, когда она обводила все это благоговейным взглядом, ее пробрала дрожь дурного предчувствия. «Не напасешься свечей, – подумала она, – чтобы осветить эти покои». Вся обстановка была темной и угнетающей, хотя и нарочито роскошной.
Ее собственные вещи и утварь были сейчас на пути в Винчестер, поскольку тут она в них не нуждалась. Этой ночью и все время, пока король остается в Кентербери, она будет делить с ним его спальню и постель. Это заставляло ее чувствовать себя так, будто она была всего лишь предметом обихода, каким-нибудь позолоченным ларцом или красиво расшитой подушкой.
Она постаралась выбросить эту мысль из головы, пока дюжина женщин, пришедших с ней из большого зала дворца, занималась подготовкой Эммы для встречи с мужем. Она и сама помогала в этом деле, когда вышла замуж ее сестра Беатрис, и теперь вспомнила, что сестра болтала и смеялась все то время, пока ее раздевали. Эмма чувствовала себя слишком скованной, чтобы говорить, и молчаливо отдала себя в руки помощниц, выполняющих свои обязанности. Большинство этих женщин, которым король оказал честь, позволив помогать своей молодой жене в спальне, были ей незнакомы. Эмме позволили выбрать лишь двух служанок из своей нормандской свиты, поэтому с ней тут были Уаймарк и ее пожилая нянька Маргот, похожая на маленького серого воробушка среди этих утонченных дам.
Когда с Эммы сняли все ее свадебные наряды и облачили в тончайшую сорочку, которую Гуннора расшила собственными руками, ее препроводили к кровати. Обменявшись приличествующими случаю учтивыми фразами с придворными дамами короля Этельреда, она их отпустила. Она понимала, что это невежливо, но дальше терпеть их любопытные взгляды была уже не в состоянии. Когда кроме нее в комнате остались только Уаймарк и Маргот, обессиленная Эмма повалилась на подушки. Маргот подала ей чашу вина.
– Это хорошее нормандское вино, – сказала она, – из вашего личного запаса. Пейте до дна, миледи, оно придаст вам сил.
– Благослови вас Бог, Маргот, – сказала Эмма и, сев прямо, взяла из рук няньки чашу.
Жадно отхлебнув, она посмотрела на бутыль, которую еще держала в руках Маргот.
– Оставьте ее здесь, у кровати, и налейте себе тоже. Боюсь, нам долго придется ждать. Что-то мне подсказывает, что король не будет сегодня спешить на ложе к своей молодой жене.
