Я сразу же разбудила всех домочадцев, и мы собрались в комнате мужа, чтобы последний раз помолиться за него. Пригласили лам, чтобы те тоже помолились за усопшего. По обычаю, мужа усадили вертикально со скрещенными ногами и молитвенно сложенными руками. В соответствии с рекомендациями астролога его продержали в доме два дня после смерти.
Как предписывал похоронный обряд, я сняла все украшения, головные ленты и даже свое хари. С этого дня из уважения к покойному мужу я надевала хари только по случаю официальных мероприятий и даже сняла парчу с заднего лоскута, как того требовал от овдовевших женщин обычай Амдо.
В течение двух дней в доме читались молитвы, а утром третьего дня тело унесли для кремации. Погребальные носилки, которые надо было нести в руках, доставили в Сангду, в трех часах пешего хода. Мне отдали пепел мужа, так как он хотел, чтобы его похоронили в Цонке рядом с могилами родителей. Он также просил меня проследить, чтобы его останки не были преданы воде или скормлены стервятникам.
Когда мне доставили его прах, я завернула его в желтый шелк и поместила в молельной комнате в специальном деревянном ящичке. Через несколько месяцев, уезжая в Цонку, мой сын Такцер Ринпоче взял ящичек с собой, неся его на спине в течение всего пути, поскольку прикосновение к нему было неблагоприятно для любого постороннего. Прибыв в Цонку три месяца спустя, он организовал в Кумбуме молебны за упокой своего отца, а затем захоронил шкатулку рядом с могилами его родителей.
В течение всех сорока девяти дней траура мы постоянно проводили молебны в Чангсешаре. Сорок девять дней – это время, предназначенное для нового воплощения. Считается, что все это время душа усопшего пребывает в его доме. Заупокойные молитвы, читаемые на сорок девятый день, отличаются возвышенным духом и утонченностью, так как в это время происходит новое воплощение. В этот день снимают и сжигают все головные ленты, носимые в период траура, и надевают новые одежды, ленты и украшения. Однако я не носила никаких украшений в течение года.
По обычаю, все личные вещи покойного следовало раздать, чтобы не дать душе остаться с семьей. Поэтому я раздарила все мужнины одежды, одеяла и сосуды для питья, не оставив ничего, что могло бы служить памятью о нем.
Со смертью мужа я осталась с дочерью одна в Чангсешаре. Мой сын Гьяло Тхондуп вместе с мужем моей дочери жил в то время в Китае. Норбу был в Цонке.
7. Политический кризис
В начале 1941 года регент Ретинг Ринпоче отказался от регентства, так как этот год был для него ка, то есть неблагоприятным и опасным с астрологической точки зрения. Он передал бразды правления Такре Ринпоче и собирался отправиться в паломничество в Индию.
Такра Ринпоче, весьма неприятный человек семидесяти лет, был одним из наставников Его Святейшества, и мой сын побаивался его. Он шептал мне: «Амала, Такра Ринпоче вечно ждет неприятностей». В руке он всегда носил шелковый хлыст и однажды ударил им Лобсанга Самтена за то, что тот слишком шумно вел себя. Именно по его приказанию Лобсангу Самтену не разрешили оставаться с Его Святейшеством и отправили в школу, а затем в монастырь к Такцер Ринпоче.
Такра ввел ограничения на мои визиты к Его Святейшеству в Потале. Раньше я могла посещать своего сына, когда мне вздумается, теперь же Такра уведомил нас, что мы с дочерью больше не можем
навещать Его Святейшество так часто, как нам хотелось бы, и что во время визитов нас должен сопровождать один из его людей, – ему не нравились наши приватные встречи. Этот вопрос обсуждался в Кашаге членами кабинета. Кашу Кунго (Кашупа) выразил протест против этого предложения, ведь присутствие посторонних во время встреч Его Святейшества с матерью и сестрой было просто нелепо. Такра так рассвирепел, что немедленно отправил Кашу Кунго под стражу.
Госпожа Кашу пришла ко мне и стала умолять сделать что-нибудь для ее мужа. Я отправила в тюрьму письмо, в котором писала, что Кашу Кунго попал туда в результате политической интриги, а вовсе не за преступление, и просила тюремщиков обращаться с ним мягко. Позже мне говорили, что мое письмо не осталось без последствий. Когда Его Святейшество повзрослел и принял бразды правления, власти Такры пришел конец, и все политические заключенные, попавшие в тюрьму во время его правления, были освобождены. Однако в период междуцарствия Его Святейшество не обладал никакой властью и Такра как регент обладал всей полнотой власти.
В свое время Ретинг просил Такру принять пост регента на три года. Они договорились, что по их истечении Такра вернет бразды правления Ретингу. Но по истечении трех лет, когда Ретинг попытался вернуть себе регентство, Такра отказался передать ему власть, несмотря на то что Ретинг трижды напоминал ему об этом. Ретинг был так огорчен, что решил отправиться в паломничество в Цонку, Индию и Китай. Он сказал нам, что не может оставаться в Лхасе, так как наступили плохие времена. Его люди и слуги умоляли его остаться. Мы с мужем тоже просили его не уезжать, и он в конце концов согласился.
Обычно в течение периода ка человек ломает себе ногу или с ним случается какое-нибудь другое неприятное происшествие, но неблагоприятный для Ретинга год открыл целую серию событий, оказавшихся роковыми для всех нас. Через год после попытки вернуть себе власть он был посажен в тюрьму, а еще через два месяца пришло известие, что он умер в заключении. Это случилось в 1947 году, через месяц после смерти моего мужа. Многие считали, что он был убит. Во время своего регентства Ретинг приказал вырвать Ципону Лунгшару глаза, и ходили слухи, что за смертью Ретинга стоял сын Лунгшара[9].
Около часа пополуночи в день смерти Ретинга дворцовая стража слышала доносившиеся со стороны тюрьмы крики о помощи. Точные обстоятельства его смерти так и не стали достоянием гласности, но многие были убеждены в том, что его убили. По всей Лхасе были развешены правительственные плакаты, в которых говорилось, что всякий, кто утверждает, будто смерть Ретинга не была вызвана естественными причинами, будет сурово наказан.
Наша семья была дружна с Ретингом. Перед его арестом Кашаг пытался вызвать моего сына и зятя из Китая. Они велели мне послать за ними кого-нибудь, чтобы вернуть их в Лхасу. Кашаг хотел подвергнуть всех моих сыновей и зятя тюремному заключению, что было невозможно, поскольку никого из них не было в Лхасе. Я слышала также, что Кашаг хотел отправить меня с дочерью назад в Цонку. Таким образом они смогли бы раскидать всю семью по разным частям страны и подавить оппозицию режиму. Возможно, планы Такры и Кашага расстроило дружеское отношение к нам Ма Бу-фана, губернатора Амдо, который мог бы воспользоваться своей властью, чтобы помочь нам. Посему им пришлось хорошенько подумать, прежде чем начать действовать.
Ретинг Ринпоче и мой муж были очень близкими друзьями. Их объединяла любовь к лошадям. Арестовать и убить Ретинга было бы не так просто, если бы мой муж, отец Далай Ламы, был жив, поскольку у него было больше возможностей, чем у меня, и уж по крайней мере, он не позволил бы так легко арестовать Ретинга и заключить его в тюрьму. Люди думали, что моего мужа отравили именно по этой причине.
Примерно в то же время стали распространяться слухи, что Его Святейшество не был настоящим Далай Ламой, что произошла ошибка. Говорили, что мой сын на самом деле был Дитру Ринпоче, а Дитру Ринпоче был настоящим Далай Ламой. Дитру Ринпоче был сыном родственников тринадцатого Далай Ламы. Наконец было решено положить оба имени в сосуд, встряхнуть его под изображением Дже Ринпоче и посмотреть, чье имя выпадет. Эту процедуру проделали трижды, и когда все три раза выпало имя моего сына, Такра и Кашаг уже ни на чем больше не посмели настаивать. Тогда Его Святейшеству было Четырнадцать лет.
Это было очень трудное время. Я никогда раньше не чувствовала себя такой одинокой и беспомощной, как теперь, когда мои сыновья были далеко, а муж умер. Примерно в это время меня навестил шапе Царонг и посоветовал быть очень осторожной, так как Тибет оказался в руках злых людей. Он сказал, что только богам может быть известно, что замышляет правительство. Это было самое тревожное для меня время в Лхасе, пока китайцы не начали просачиваться в Тибет[10].
