К моему удивлению, регент Ретинг принялся описывать детали нашего дома в Такцер, который привиделся ему. Ему было известно о дереве на заднем дворике и о ступе (холмик с ракой) у входа, а также что у нас на террасе жили маленькая черно-белая собака и огромный мастиф. Он заметил, что у нас в доме много людей разных национальностей, и спросил, кто они. Я ответила, что это мусульмане и китайцы, которых мы нанимали для работы в поле.

Он отметил, что люди в Амдо искренни, открыты и чистосердечны и, несмотря на вспыльчивость, их гнев столь же легко проходит, как и появляется. Он предупредил меня, что в Лхасе у людей, напротив, сердца не столь чисты, а правительственные чиновники – опытные подхалимы. В Лхасе нам предстоит встретить множество разных людей, одни из которых будут по-настоящему искренни и дружелюбны, а другие станут делать нам гадости. Правительственные чиновники внешне обходительны, но никогда не знаешь, что у них на душе. Еще он предостерег меня, чтобы я была осторожной с едой, сказал, чтобы я никогда не принимала пищи, приготовленной не на моей личной кухне, поскольку она может быть отравлена.

В монастыре Ретинг мы провели три дня. Монахи устроили грандиозный прием в честь нового Далай Ламы. Нам организовали роскошные развлечения, даже показали тибетскую оперу лхамо.

От Ретинга до Лхасы было три дня пути. По дороге нас встречали многочисленные чиновники-монахи, чиновники-миряне и знать, а также настоятели трех монастырей – Сера, Ганден и Дрепунг, желавшие получить аудиенцию у Его Святейшества. Они вручили ему традиционный церемониальный шарф, а мне роскошные шелка и парчу.

После Ретинга мы на пару дней остановились в Реджа, монастыре, расположенном на вершине холма, так как астрологический прогноз был неблагоприятен для нашего прибытия в Лхасу в запланированное время.

Нас сопровождали Ретинг Ринпоче и весь Кашаг (Совет министров Далай Ламы), высокопоставленные монахи, а также кхемпо (ученые монахи). Эскорт располагался справа и слева от нас. Атмосфера была строгая, торжественная и радостная. На всем пути нас сопровождала церемониальная музыка. Как только вдалеке показалась Лхаса, у меня к горлу подступил комок. Я так много слышала об этом городе и так часто мечтала о нем, а теперь мои мечты сбывались.

В Ретинге я оставила паланкин и дальше ехала верхом на лошади. Его Святейшество пересел в еще более изысканный позолоченный паланкин, который несли на плечах восемь человек. При въезде в Лхасу нас встречали огромные толпы, не дававшие нам проехать. Была полнейшая тишина, люди почтительно приветствовали своего нового Далай Ламу, склонив головы и сложив молитвенно руки. Многие плакали от радости. У меня тоже слезы наворачивались на глаза. Я, простая крестьянская женщина, достигла высочайшего положения, какое только доступно матери.

Как только мы прибыли в Лхасу, нас немедленно разместили в летней резиденции Далай Ламы под названием Норбулинга («Сад драгоценностей»). Эскорт проводил Его Святейшество в его личные покои, где состоялась приветственная церемония. Всех собравшихся угостили тибетским чаем и домадеси (вид пирожных). По окончании приветственной церемонии наше семейство проводили в покои рядом с покоями Его Святейшества.

В комнатах мы обнаружили множество мешков с рисом, мукой, маслом и чаем, которые были присланы нам в качестве подарка. Внесли шелка, парчу и ковры, и нам вручили церемониальные шарфы. На следующий день правительство выделило нам штатных сотрудников – секретарей, переводчиков, слуг, конюхов, носильщика воды, поваров, горничных, а также огромное количество продуктов.

Я с удивлением увидела, что Его Святейшество что-то ищет, взламывая печати на многочисленных сундуках в своих апартаментах. Наконец он нашел, что искал, – маленькую коробочку, завернутую в парчу. Я спросила его, что это он делает, и он ответил, что в коробочке находится зуб. Когда он открыл ее, там действительно оказался зуб, принадлежавший тринадцатому Далай Ламе.

Мы приехали в Лхасу в восьмом месяце, когда созревали все фрукты и Норбулинга утопала в цветах. Никогда ранее мне не доводилось пребывать в праздности, и теперь я словно жила на небесах, в краю лотосов. Мы весь день проводили в садах, собирая яблоки, груши и грецкие орехи. Мой сын Лобсанг Самтен проживал в покоях Его Святейшества на правах компаньона. Они вместе учили уроки, ели и играли.

В первую неделю нашего пребывания в Норбулинге у нас было множество посетителей – чиновников-мирян и монахов, аристократов и их жен, пришедших засвидетельствовать свое почтение. Такое внимание нередко смущало меня, особенно если учесть, что мне приходилось общаться через переводчиков. Многие проявляли большой интерес к моей жизни в Цонке и к путешествию в Лхасу. В течение трех месяцев мы жили в роскоши.

Через некоторое время меня стало удручать постоянное обслуживание и полное безделье. Хотя теперь моим уделом стали роскошь и почет, я молча горевала по дому. Там мне приходилось тяжело работать, чтобы содержать семью, но я пребывала в мире и была совершенно счастлива. У меня были свобода и уединение. Теперь со мной обращались как с королевой, но я не была столь счастлива, как в Цонке. Меня удовлетворяла тяжелая работа и возможность видеть плоды своих трудов. Для меня смысл хорошей жизни заключался в успешном ведении хозяйства и поддержании семьи.

Через четыре месяца после нашего прибытия в Лхасу Его Святейшество переехал во дворец Потала. Это весьма внушительное здание, расположенное на вершине холма, что еще больше усиливает впечатление грандиозности. Его вид ошеломил меня. Мне потребовалось двадцать минут, чтобы добраться до последнего, тринадцатого этажа. Казалось, не будет конца заполнявшим комнаты золотым и серебряным украшениям и искусно выполненным настенным танка (картинам на религиозные темы, написанным на свитках ткани). Это был музей, великолепие которого мне больше не суждено увидеть вновь. Меня особенно поразили выполненные из литого золота изображения предыдущего Далай Ламы. Дворец Потала сразу показался мне знакомым, как если бы я уже бывала там много раз. В Цонке, еще до рождения Его Святейшества, мне часто снилась Потала, и я была очень удивлена, увидев точно такие комнаты, как в моих снах.

В Поталу можно было войти через многочисленные деревянные ворота с огромными железными замками. Правила допуска во дворец перечислялись на больших вывесках у главного входа: не разрешался вход в иностранных головных уборах и иностранной обуви, а во дворце не допускалось ношение холодного и огнестрельного оружия.

На все церемонии мы обычно приезжали в Поталу верхом на лошадях. Поскольку во время Лосара (праздника тибетского Нового года) проводилось очень много разных мероприятий, нам предоставили покои на верхнем этаже дворца, которые включали две кухни и приемную для посетителей.

Я не знала большинства лхасских обычаев, которые значительно отличались от традиций Цонки. Чтобы избежать ошибок, я внимательно наблюдала за поведением окружающих. Когда мне того хотелось, я могла выйти из дворца в сопровождении горничных. Жизнь моя была ограничена протоколом, чего и следовало ожидать. Например, я никогда не ходила на рынок и не заходила в многочисленные лавочки, а только видела их, проезжая мимо верхом на лошади. Я побывала в Сере, Дрепунге, Гандене – практически во всех заслуживавших внимания монастырях. Лучшими из них были Сера и Дрепунг.

Когда Его Святейшеству исполнилось одиннадцать или двенадцать лет, он сдавал свои первые экзамены в Дрепунге. Там я провела с ним десять дней. Поскольку женщинам не дозволялось находиться в главных зданиях монастырей, я с семьей жила в гостинице во дворе монастыря. На экзамене присутствовало несколько тысяч зрителей. Аналогичные экзамены устраивались учеными мужами в Сере и Гандене. Как мать, я нервничала, опасаясь, что Его Святейшество не справится с вопросами ведущих ученых, но мои страхи были безосновательны, так как он неизменно оправдывал самые лучшие ожидания.