Точно паутиной, опутали англичане всю Московию сетью торговых приказов.

Зато в безвыходном положении очутились мелкие торговые люди. Они не только не могли продавать свои товары по той же цене, как иноземцы, но вынуждены были закрывать лари и спускать за бесценок все свое добро, чтобы только как-нибудь выплатить мыту.

Приказные изо дня в день обходили избы мелких торговых людишек и ремесленников со сбором податей.

Отец Тани, обезмоченный тяглом и голодом, давно распустил работных и забросил свое гончарное дело. Однако подьячие не оставляли его, донимая непосильными придирками.

Настойчивей всех был приказный Туляк. Он отобрал все, что было у Григория, и грозился продать за недоимки избу, и старика забить на правеже.

Григорий слушал, смиренно сложив руки на высохшей груди, и шамкал в ответ одно и то же.

— Твоя сила… Как поведешь, таково и содеется… А мы что? Мы — немочны…

Как— то Туляк пришел к гончару поздно вечером. Заслышав его шаги, Таня юркнула в закуток и с головой зарылась в солому.

— Здоров ли, хозяин? — потрепал подьячий Григория по плечу.

Старик покорно уставился на икону.

— Здоров… Прогневал я Господа. Маюсь-маюсь на земли, а все не жалует смертушка.

Туляк снял шапку, расчесал пятерней реденькую щетинку на голове и присел на лавку.

— Чего таращишься? Аль не признал? — улыбнулся он, скаля изъеденные тычки зубов.

От неровного света лампады рябое, с провалившимся носом лицо приказного казалось еще более страшным, чем обычно.

— Мы что же… Мы рады, — смиренно ответил старик.

Забрав в рот полинявшие усы, приказный хитро покосился на закуток.

— Что за пригода — в кой час не приди, а все ты один?

Гончар вздрогнул, испуганно поглядел на гостя.

— Кому же и быть в избе?… Девка, так ту нешто удержишь? Почитай, и не зрю ее. Все прокорм ищет, — он, тяжко вздохнув, перекрестился. — Где уж нам прокормить ее. Самому впору ноги с гладу-холоду протянуть.

Туляк порылся за пазухой и вытащил узелок.

— Чать и мы крещеные, не татары какие… Для ради дружбы нашей попотчую я тебя пирогом с кашею да чарочкой.

«Не иначе, к Таньке моей подбирается, карпатый дьявол», — подумал гончар, бледнея, но сдержавшись, отвесил земной поклон:

— За милость, за честь спаси тебя Бог.

Достав с полочки глиняный черепок, он протер его начисто рушником и подал гостю. Туляк налил в черепок вина.

— Кушай на добро здоровье.

Гончар испуганно замахал руками.

— Куда уж! Стары мы стали… Прошла наша пора хмельное лакать.

— Пей! — стукнул Туляк кулаком по столу.

Гончар послушно проглотил вино. Горячая волна обдала его грудь, быстро откатилась к ногам и жгучим потоком хлынула к закружившейся голове. Он зашатался и, ухватившись за край стола, разразился удушливым кашлем.

— Не приемлет душа, — выдохнул он, отдышавшись немного. — Стар я и отощамши.

Туляк усадил старика подле себя.

— Присаживайся. Не из тех я, чтобы кичиться с черными рядышком сиживати! — Он выпрямил грудь и многозначительно причмокнул:— А был бы ты, Григорий, посмышленей, не ведать бы тебе ни кручины, ни горюшка.

С вожделением поглядев на пирог, Григорий неуверенно потянулся к нему. Вдруг он вскочил из-за стола и всплеснул руками.

— Господи, я-то потчеваюсь, а Танька с утра не жрамши!

Он просунул голову в закуток и крикнул:

— Танька! Иди пирога отведать приказного.

Туляк фыркнул.

— Ну, вот, потеря-то и нашлась.

Старик опомнился-повернулся к приказному с ребячьей улыбкою.

— Нашлась?… Да где ж она?

Он бессмысленно засеменил по избе и, открыв ногой дверь, трескуче прокричал в темноту:

— Танька!… А, Танька!

Туляк встал из-за стола и тяжело опустил руку на плечо гончара.

— Хитер ты, старик, да не хитрей меня!

Стараясь изобразить на лице разочарование, гончар опустился на лавку.

— А я и впрямь в думку взял, вернулась-де Танька. Ан нету.

Приказный склонился к уху хозяина:

— Коли по правде, дщерь твоя, хоть годами давно быть ей в женках надобно, а куда как солодка еще. Так бы за подол и держался…

Он шагнул в закуток и, в темноте нащупав под соломой Таню, втащил ее в избу.

— Смерд!… Так-то ты правду сказываешь царевым людям?

Таня вырвалась из рук Туляка, подбежала к отцу. Ее исхудалое лицо залилось багровым румянцем, тонкие извивы бровей собрались в одну вздрагивающую, точно ползущую на врага, змейку; жесткие морщинки пролегли на лбу и у углов рта, а глаза засветились граничащей с безумием злобой.

Туляк понял, что ничего силой не сделать, и решился на хитрость. Нахлобучив на глаза шапку, он тщательно завернул в тряпицу остаток недоеденного пирога, сунул в карман флягу и безразличным голосом объявил:

— Обряжайся, красавица, да, благословись у родителя, иди на двор тюремный.

Григорий упал в ноги ему:

— Меня казни, а девку помилуй!

— Не ты с разбойником Савинкой в языках ляцких служил, не тебе и ответ держать. — ответил приказный и резко повернулся к девушке:

— Кому я сказывал? Обряжайся!

Григорий подполз к дочери, припал к ее коленям.

— Поддайся!… Отца для, поддайся! Лутче в блуде с ним жить, чем сгинуть в узилище без покаяния.

Туляк удивленно оглядел старика и разразился самодовольным смешком.

— Вот то умственные глаголы! Чуешь, бабонька. — великоумственно родитель сказывает.

Таня решительно накинула на себя епанчу и, поклонившись отцу, взялась за ручку двери.

— Краше на дыбе Богу душу отдать, нежели с катом сим безносым хоть малый час миловаться. Тьфу, рыло карпатое!

— Примолкни! — взревел приказный и, отшвырнув ногой старика, выскочил за Таней на улицу. — Я вот, ужо, тебя!… Не накланяешься еще карпатому.

Таня не ответила и зашагала быстрей.

У Земляного города она подозрительно остановилась.

— Куда ведешь?

— Куда? Вестимо, в застенок.

— А в застенок, так не кружи вороном, веди прямою дорогою.

Из— за переулка вышел дозорный стрелец. Туляк обрадованно окликнул его и, приказав Тане не двигаться с места, пошел к нему навстречу.

Таня, пригнув голову, напряженно прислушивалась к шепоту, но, кроме ехидного смешка, ничего не могла разобрать.

Рассказав все. что нужно было, стрельцу, Туляк передал ему узелок и, переждав немного, неохотно полез в карман за флягой.

— Мшелом жалует — догадалась Таня и почувствовала, как понемногу вползает в нее страх.

— Гайда! — прикрикнул стрелец и больно ударил девушку кулаком по спине.

Они долго кружили по окраинам, пока не остановились наконец подле тайной корчмы.

Из избы глухо доносились песни, хохот, хмельная брань. Приказный трижды раздельно постучал в дверь и, отойдя к оконцу, отсчитал еще пять торопливых ударов.

Притихшая было изба вновь ожила, признав условные стуки. Щелкнула щеколда, и в дверях показалась встрепанная голова старухи.

— Кого Бог дает в полуночи?

Стрелец, втолкнув Таню в сени, тотчас же исчез.

Таня бросилась к выходу, но кто-то упал ей под ноги, и она шлепнулась на пол.

В избе стоял дым коромыслом. Хмельные приказные и служилые люди, увидев Туляка, бросились встречать его. Навалившиеся на Таню мужики скрутили ей руки и втащили в горницу. Сквозь едкий дым и пар Таня увидела нескольких девушек, разместившихся вдоль стены на лавке.

Одна из них, по приказу хозяйки, поднесла гостье чарку вина. Таня замотала головой, мертвенно стиснула губы. Тогда старуха, перемигнувшись с Туляком, поклонилась Тане в пояс и неожиданно изо всех сил ударила кулаком по зубам. Девушка стукнулась затылком об стену. Алые струйки крови медленно поплыли по подбородку.

Туляк, не обращая внимания на свою полонянку, уселся за стол и потребовал вина.

— Неужто муж аль родитель приказному продал? — спросила Таню соседка, заботливо вытирая с лица ее кровь.

— Кривдой увел! — жестко свернула глазами девушка.