Дурында показался над водой, огляделся.

— Чего видел там? — спросил Игнат. — Как рыбы не жнут, не сеют, а живут?

Дурында улыбнулся побледневшими губами.

— Не видел…

— Ничего, простота! — подбодрил его Игнат. — Твои мужики уже синенькие, сейчас их спасать будем. Ныряй, Чёрт выплывает!

Спирька вынырнул, невидящим взором пошарил вокруг.

— Ой-ой-ой, — вдруг запричитал он.

— Чего тебе, Чёртушко? — с любопытством оглядел Спирьку Игнат.

— Ноги свело… — пробормотал Спирька. — Спасай, солдатик…

— Держись!

Игнат протянул свой железный посох, Спирька ухватился за него. Игнат подтянул Чёрта к берегу, вытащил на песок.

— Лёгкий ты, что малёк! — усмехнулся Игнат, разглядывая тщедушного голубого Спирьку.

— Первый я? — спросил Спирька.

— Первый, первый, — ласково молвил Игнат. — А вот и второй…

Всплыла голова попа. И поплыла по течению затылком вверх.

— Утоп, — тихонечко усмехнулся Спирька, — утоп вроде родной братик, хе-хе…

— Эй, Яков! — взбаламутил посохом воду Игнат. — Вылезай!

Дурында одним махом выскочил на берег.

— Попа спасай, — кивнул в сторону уплывающей зелёной головы Игнат, — а то унесёт его к Бесову омуту!

Дурында шагнул в реку, ухватил Парамона за тонкую паучью ножку, подтянул к берегу.

…Когда Парамон открыл глаза, то увидел стоящий на берегу возок с запряжёнными лошадьми. Дурында пыхтел, растирал попу ноги.

— Не говори только. Чёрт, никому, что я тебя вытащил, — сказал Игнат Спирьке.

Спирька ещё не обсох, но уже натянул на себя одежду. Маленькие змеиные глазки его уставились на солдата.

— Почему?

— А то меня мужики за это в болоте утопят, — усмехнулся Игнат.

— Они тебя и так утопят, залётный ясный сокол, — прошипел Спирька.

Он промёрз в воде, и голос его совсем осип.

— Как только начнёшь подати выбивать, — продолжал Спирька, — то мужики, солдатик, тебя больше, чем меня, возненавидят, хе-хе-хе… Как сбор-то идёт? Два дня осталось до батогов, хе-хе… Шуткую я, шуткую, солдатик… Ты чудеса умеешь творить — чего тебе пугаться батогов… Ефимка-сборщик из селян был, у него тут все сватья да кумовья. Рука на них не поднималась. А ты чужой, чего тебе мужиков жалеть?

— Зря я тебя вытащил… — задумчиво проговорил Игнат.

— То ж была потеха, а не всерьёз, — сказал Спирька. — Никто не тонул, просто ныряли… А скажи, солдатик: вот если бы мы взаправду тонули, ты бы нас спас?

— И не таких спасал! — усмехнулся Игнат. — Шёл я, давно было дело, по лесу, по трясине. Возле кочек мужики бегают с кольями. Кричат: «Хватай, держи…» Смотрю: барин тонет. Такой пригожий, такой гладкий. И от кольев мужицких отворачивается. Я мужикам говорю: «Вы ему узду от скакуна дайте, либо от сабли рукоять. Потому он барин — и ему за кол хвататься не положено…» Так всё и вышло по-моему: дали ему узду богатую, он за неё цоп! — и вылез. У меня мужики стали допытываться: откуда я знаю, что кому кидать?

— Что ж ты им сказал, солдатик? — с интересом спросил Спирька.

— Так, мол, и так… — Игнат пригладил усы. — Ежели обжора тонет, то ему нужно горшок каши показать, ежели скупой, то — грош ломаный, ежели слуга барский, пёс цепной, то…

— Чего, чего замолк, солдатик? — насторожился Спирька.

— А вот слуг барских спасать не приходилось ещё, — усмехнулся Игнат. Нынче разве… Да не в счёт, ты говоришь.

— Не в счёт, не в счёт! — зашипел Спирька. — Это шутейное дело было.

Дурында всё ещё возился с попом — растирал его тощее тело.

— А ну-ка, Спиридон, отгадай загадку, — молвил Игнат, — три братца пошли на реку купаться.

Двое купаются, третий на берегу валяется. Искупались, вышли — на третьем повисли. Что это?

— Знаю, — прищурился Спирька. — Два ведра, а третье — коромысло.

— Вот и нет! — усмехнулся Игнат. — Два брата — ты с Парамоном. А третий — Яков-простота.

— Ты парня не порти, солдатик, — строго сказал Спирька. — Он Дурында, а не Яков.

— Для кого как, — покосился на Дурынду Игнат. — Для меня Яков.

— Так разгадывай загадку-то до конца, — засипел Спирька. — Почему мы на третьем брате повисли?

— Так вы ж его хлеб-соль, Якова-простоты, есть будете нынче? — Игнат спокойно выдержал злобный взгляд Спирьки. — А ведь ты первый на берег вылез, ты и угощать всех спорщиков должен.

— Не суйся в чужие дела, солдатик, — почти прошептал Спирька, — без тебя жили-поживали, авось и дальше проживём.

— Ещё загадка, — громко сказал Игнат. — Сколько в воду ни падает, всё сухим из неё выходит. Кто?

— Гусь, — прошипел Спирька. — Либо селезень.

— Нет, — помотал головой Игнат. — Ты, Спирька. Однако не утешайся — и на тебя омут найдётся.

— Уж не ты ли тот омут закрутишь, солдатик? — спросил Спирька.

— Будешь тонуть — узнаешь, — улыбнулся Игнат.

Наконец Парамон окончательно пришёл в себя. И тихо, блаженно проговорил:

— Я уже видел царствие небесное… Зачем меня вернули на грешную землю?

— Хорошо там, на небесах? — пробасил Дутда.

— Отменно! — вздохнул Парамон. — Сапог-то, сапог натягивай лучше, дубина!.. Цветы там на небе цветут, рыбы, как птицы, летают, а птицы, как рыбы, плавают…

— Ни засухи там, ни податей, — продолжал Игнат, — работай в своё удовольствие. Землю паши, сено коси, стада паси…

— Хе-хе-хе! — зашёлся смехом Спирька. — Да разве в царствии небесном работают? Там всё само в рот валится. Эх, солдатик, потешил! Хе-хе-хе, коров пасти… сено… хе-хе…

— А мне бы поработать, — мечтательно сказал Игнат. — Вместо ружья да косу в руках подержать.

— Зачем меня не пустили в царствие небесное? — строго спросил поп и пхнул ногой Дурынду.

Парень виновато опустил голову.

— Ладно, отче, комедь ломать, — сказал Игнат, сурово сдвинув мохнатые брови, — тебе и тут хорошо. Известно дело — попа на небеса и калачом не заманишь!

— Хе-хе-хе! — зашипел Спирька. — И верно, к чему туда? Дорога дальняя. А у Дурынды я в одежде флягу нашёл с зельем.

— Медовуха это, — потупился Дурында. — Для деда припас, занемог он.

— Вот деду твоему в царствие небесное самая пора, — сказал Спирька. А мы заледенели в этой речке… Душу согреть надобно.

Он отхлебнул и передал флягу брату.

Поп покрутил её, поболтал.

— Винушко, а винушко? — спросил он. И сам тут же другим голосом ответил: — «Ась, милушко?» — Лейся мне в горлышко! — «Изволь, красное солнышко!» — И Парамон лихо опрокинул флягу в рот.

— Ай да поп! — крякнул Игнат. — На земле себе царствие небесное устраивает!

— Не завидуй, — строго сказал Парамон, отнимая флягу от губ и переводя дух. — Зависть — грех…

— Эй, Дурында! — просипел Спирька. — Не пяль глаза на медовуху, а раздевайся и полезай в тину пьявок князю ловить. Или забыл, что неделю пьявок не меняли? Ну, живо!

— Чего к парню пристали? — спросил Игнат, сдерживая желание постучать, как в барабан, в жёлтую, сверкающую кожей гладкую голову Парамона.

— Не твоё дело, служивый! — махнул ручкой Спирька. — Лезь, Дурында, в тину… Во-о-он, видишь, затончик?.. Там всегда пьявок много…

— На то он и Дурында, — осклабил в улыбке толстый рот поп. — На себя пиявок ловит. Сядет в тину и сидит… Потом вылезет и обирает… Ну, а ты-то как живёшь, буйная головушка Игнатик? — И Парамон вновь сделал из фляги большой глоток.

— Живу, за умом в люди не хожу, — ответил Игнат.

— А к нам зачем пришёл? — спросил Спирька.

— Шёл к князю за реестром да припомнил, что он из ночи день делает. Игнат усмехнулся. — Спит ныне, верно.

— Спит, спит князь-батюшка, — по привычке поклонился Спирька. — Тебе не к нему надобно, ко мне. У меня реестр для сбора податей заготовлен давно.

— А если не хочу я у князя сборщиком быть? Я свои двадцать пять лет отвоевал, — сказал Игнат, — теперь мне отдых положен.