— Зря я на солдатика напраслину возвёл, — дрожащим голосом произнёс Спирька. — Он не вор и мест-то наших не знает, где ему красть!

— Руки развяжите, — приказал Игнат. — Кто загадку отгадает: ночью бродит, днём от людских глаз скрывается? Что такое?

— Про тебя, князь? — засмеялся Голянский.

— Дерзишь, солдат? — грозно спросил Стоеросов.

— Отгадка, князь, на небе! — кивнув на тонкую скобку месяца, сказал Игнат. — При таком молодом месяце ворожба всегда удаётся… Чёрт, чёрт, поиграй да отдай! — вдруг закрутился на одной ноге Игнат. — Чёрт, чёрт, поиграй да отдай! Эй, чёрт! — толкнул он испуганного Спирьку. — На дороге не стой, понял?

— Ворожба твоя что означает? — поинтересовался князь.

— Тут всё просто: болотный чёрт какой-нибудь коня пощекотал, конь-то с перепугу и в лес. А вот ежели сейчас чёрту хвост привязать — он коня сам и назад пригонит. Или место укажет, где конь бродит. Где мой посох железный?

Один из конюхов принёс Игнату оставленный возле котлов посох.

— Сейчас чёрту хвост прищемим! — Игнат завязал травинку вокруг посоха. — Теперь мне нужно одному побыть, послушать, что чёрт скажет.

— Не отпускайте, сбежит! — испугался Голянчий.

— Пусть со мною Дурында да Спирька рядом будут, — улыбнулся Игнат, и мохнатые брови его заходили волнами. — Они мне не помеха!

Игнат зашёл за шатёр, в темень, куда не доставал свет свечей и факелов. Дурында, тяжело дыша, шагал за ним. Спирька на неверных, дрожащих ногах плёлся сзади.

— Тут и присядем, — потянувшись до хруста в костях, сказал Игнат. Садись, простота, в ногах правды нет, — положил он руку на плечо поникшему Дурынде. — Про таких, как ты, что говорят, ведаешь?

— Не ведаю, — опускаясь на траву, пробасил Дурында.

— Выть тебе волком за твою овечью простоту.

— Да уж прост он, ох как прост! — заюлил Спирька. — Верно приметил, солдатик!

— А про тебя, Спиридон, слово иное есть, — крутил ус Игнат.

— Какое же, солдатик?

— Ходи — не спотыкайся, стой — не шатайся, говори — не заикайся, ври не завирайся! — Игнат подсел поближе к Дурынде. — Ты, простота, и ты, Спиридон, слушайте меня, как командира слушают, — продолжал Игнат серьёзно. — Дерево в огне сгорает, а солдат от огня крепче бывает. С кем совладать захотели, цыплята? Поговорку знаете: целовал ястреб курочку до последнего перышка? Вот сейчас скажу князю да боярину, что вы в старой кузне спрятали, — поймёте поговорку сию. И перьев от вас не останется, цыплята…

— Спаси нас, ясный сокол залётный! — запричитал Спирька. — Век на тебя молиться будем, как на икону. Клад найду — половину… треть тебе отдам, вот крест святой!

— Откуда ты только прознал про кузню-то? — пробасил Дурында. — Ох, дело тут нечисто…

— Считай, как знаешь, — усмехнулся Игнат, — да только сраженье ваше со мной конфузней полной окончилось. И сдались вы оба на милость победителя… Слушай теперь мою команду: ты, Дурында, вместе с конюхами поскачешь к семи берёзкам. В кузню зайдёшь один, рубаху с конской морды смотаешь, спрячешь, только тогда уж и коня выводи. Да гляди браво, как солдат в строю!

— Век на тебя молиться буду… — снова забормотал Спирька.

Но Игнат прервал его:

— А чтобы неповадно тебе, Спиридон, было и дальше мне козни чинить, достань мне, где хочешь, новые сапоги. Сам над босотой моей потешался — сам меня и обувай теперь.

— Новые сапоги! — ахнул Спирька, и на мгновение его глаза вспыхнули змеиной злобой. — К чему ж они тебе? Мало ли вёрст вышагал? Не надоели разве? Босому-то легче!

— А сам в сапогах! — ткнул посохом в ногу Спирьки Игнат. — Сколько я дорог прошёл, а целые сапоги один раз носил — после Полтавы…

— Будут тебе сапоги завтра! — сказал послушно Спирька. — Беспременно будут!

— Эй, солдат! — раздался крик князя.

— Пошли! — встал Игнат.

— Ну, что тебе черти сказали? — Голянский с лаской поглядел на Игната, когда тот подошёл к ковру.

— Много всего мне привиделось, — бодро проговорил Игнат, — даже не сразу разберёшь… Один рубит, а семеро в кулаки трубят… Вроде странная пореза какая-то… семь стволов из одного корня…

— Семь сестёр, — услужливо подсказал Спирька, — не иначе.

— Да, другой такой и не упомню, — молвил князь, играя кольцами.

— И возле той берёзы — не то банька, не то амбар, — продолжал Игнат.

— Старая кузня! — снова не выдержал Спирька. — Она возле берёз стоит!

— Ну, а конь-то где? — спросил Голянский. — Берёзы, кузня, черти…

— Конь твой, боярин, стоит в кузне жив и здоров. А ход в кузню завален камнем, что и троим не под силу сдвинуть. Придётся Дурынду посылать, закончил Игнат.

— Возьми, Дурында, с собой конюхов и скачи к кузне! — приказал князь. — Ежели правду солдат молвил, отпущу его. Ежели обманул, пусть пеняет на себя,.. Я добрый, я хороший, но обмана не спущу!

Дурында и конюхи скрылись во мраке, и через мгновение послышался гулкий конский топот.

— Так я малость сосну пока, — сказал Игнат и, не дожидаясь княжеского разрешения, зашёл за шатёр и лёг под куст.

— Спирька! — поманил князь пальцем верного слугу. — Пока коня не приведут, глаз с солдата не спускай. Кто знает, что у него на уме. Сбежит вдруг.

— Чужая душа — потёмки, князь-батюшка, — поклонился Спирька. — Буду смотреть в оба — у меня не сбежит!

И Спирька уселся неподалёку от куста, под которым прикорнул Игнат.

— Ишь ты, шустрый какой! — бормотал Спирька, и его глаза светились змеиной злобой. — Сапоги ему надобны… тьфу, разбойник… А может, и взаправду от матери у него ворожейство? Как это он про кузню прознал? Неужто подсмотрел? Нет, там места гиблые, никто туда и носа не суёт… Тем паче, солдатик за двадцать пять лет здесь в первый раз… Эй, солдатик! Эй… Спит уже! А чего тогда мне тут во мраке сидеть? Пойду к шатру…

У шатра шла неторопливая беседа.

— Прослышал я, — шлёпал губами Голянский, — что подати собираешь, князь, среди лета?

— Так ведь твой граф Темитов скоро купит моих крестьян, — усмехнулся Стоеросов. — А они как про ту куплю-продажу узнают, так всё, что с собой забрать не смогут, пожгут, изничтожат. Что мне останется? Я их прежде оберу до ниточки, а уж вы с графом как хотите с голытьбой этой поступайте. Только вот подати с них собрать трудно… Ефимка-сборщик мужикам потакает… Князь снял воск с толстой оплывшей свечи и принялся раскатывать меж пальцев. — Я добрый, я хороший, а Ефимка — вор, потатчик. На заре — в батоги его. Бить нещадно! Чтоб век помнил!

— Будет помнить, князь-батюшка! — поклонился Спирька.

Послышался глухой топот копыт по пыльной дороге, потом треск кустов, фырканье лошадей.

— Вот, боярин, конь твой! — пробасил Дурында, держа в поводу испуганно косящего глазом на огонь жеребца.

Голянский подбежал к жеребцу, обшлёпал его всего жирной белой ладошкой.

— Отыскался, птенчик мой, не затерялся, — зашепелявил он радостно. Графу расскажу — не поверит! Чудо!

— Где нашли его? — спросил князь.

— Всё, как солдат сказывал, — поклонился Дурында, передавая повод конюху. — В кузне, возле семи берёз.

— Неужто и камень дверь подпирал? — удивился Спирька.

— Был камень. Пятерым не своротить, — подтвердил Дурында, опустив голову.

— Смотри, — зашипел Спирька на конюха, который держал жеребца, вдругорядь не выпусти, ворона!

— Разбудить солдата! — приказал Стоеросов. — И объявите ему мою княжескую милость: пусть идет, куда шёл!

Игнат спал, как спят все люди с чистой совестью, глубоким, крепким сном.

Дурында тормошил его, даже на ноги ставил, но Игнат и не думал просыпаться..

— Вот здоров спать! — удивлялся Дурында. — Неужто все солдаты так спят?

Подошли повара, кричали все вместе Игнату в ухо, тянули его за ноги и за руки.

Солдат спал, только изредка посапывал.

— Эх, да разве так солдат будят! — наконец озлился Спирька. — Они же народ к шуму-гаму привычный. Хоть из пушки стреляй — он и не всколыхнётся. А вот я ему одно слово только скажу — вскочит как миленький.