– Я с вами совершенно согласна. Вы еще не видели других знакомых Мадам…

– Все такие же мерзкие?

– Есть и похуже.

– Однако она не производит впечатления человека, неразборчивого в знакомствах.

– Конечно, нет. Но когда боишься даже собственной тени, иной раз и сглупишь… Простите, я не должна была говорить о Мадам в таком тоне.

Мефистофель смотрел на Блейка своим загадочным взглядом. Он сидел меньше чем в метре от плиты. Эндрю кивнул на кота:

– Похоже, он простил меня за то, что я съел его еду.

– У него доброе сердце…

– Не хочу бередить старую рану, но тот обед был очень вкусным.

– Вам не нравится то, что я вам готовлю? Мадам не хочет ничего нового, Филипп ест все подряд – так с какой стати я буду лезть из кожи вон?

– Я же не говорю, что вы готовите невкусно! Я говорю, что надо иметь настоящий талант, чтобы приготовить такое блюдо.

Одиль поспешно встала, чтобы не показать Блейку, как она тронута. Она взяла тряпку, открыла духовку, в которой ничего не готовилось, и пошла к раковине мыть руки, которые и так были чистыми.

Блейк подмигнул коту:

– Так ты, значит, не любишь, когда тебя гладят.

Кот отвел взгляд.

– Тем хуже для тебя, – продолжал Эндрю. – Ты многого себя лишаешь.

– Он любит, когда его гладят, – вмешалась Одиль, – но только если глажу я. И потом, это не его время, потому что обычно…

Не дав ей договорить, Мефистофель встал, подошел к Блейку и принялся, мурлыча, тереться о его ноги. Кухарка была потрясена. Впрочем, к ее изумлению примешивалась изрядная доля ревности. Эндрю погладил кота – тот и не думал сопротивляться.

– Это действительно ваш кот, Одиль. Внешняя сдержанность и подлинное обаяние.

Одиль от удивления отрыла рот.

– А почему он меняет место на кухне? – спросил Блейк.

– Это же кот! У него не на все есть причины…

– В этом я не уверен. Вы позволите мне на днях провести эксперимент?

– Что вы собираетесь делать?

– Доверьтесь мне.

– Вы обещаете, что не причините ему зла и не заставите меня нервничать?

– Мефистофель ничем не рискует, вы же – напротив… Кухарка сделала вид, что собирается запустить в мажордома тряпкой. На миг обоих охватило легкое, почти ребяческое веселье.

– Мадам Одиль, все это замечательно, но я должен вас покинуть. Пойду к месье Манье. Надо обсудить с ним кое-какие дела.

Едва приоткрылась дверь, Юпла радостно бросилась встречать Блейка. Собака прыгала и поскуливала, восторженно виляя хвостом. Что и говорить, настоящая сторожевая.

– Месье Кейк! Как хорошо, что вы зашли. Если бы знал, я бы что-нибудь приготовил.

– Прошу прощения, что без предупреждения, но мне нужно с вами поговорить. Я не очень вас побеспокоил? Вы никого не ждете?

Манье с усмешкой покачал головой, однако видно было, что ему немного не по себе.

– Выпьете чего-нибудь?

– Нет, спасибо, я только что из-за стола.

– Может, ликеру?

– Нет, правда, не хочу.

– Ну, а в шахматы вы играете?

Эндрю не был уверен, что понял смысл вопроса.

– Что вы сказали? Это что, тоже какое-то выражение?

– Нет, просто я спрашиваю, играете ли вы в шахматы. Черные и белые клетки, король, ферзь, ладьи, кони…

– А почему вы спрашиваете?

– Потому что вы не похожи на любителя посидеть за бутылкой, вот я и думаю, чем бы нам занять время.

Своей искренностью Филипп обезоруживал.

– Я играл в молодости, но это было так давно.

– Вот и замечательно. Вспомним молодость. Но только не сегодня, я думаю. Ну, так о чем вы хотели со мной поговорить?

– Надо бы починить домофон на главных воротах. А заодно наладить линию между вашим домом и замком.

Манье, скривившись, почесал подбородок.

– Что касается главных ворот, я не против. А вот мой… Если линией будете пользоваться вы – согласен, но если Одиль…

– Что у вас с Одиль? – воспользовавшись удобным моментом, задал вопрос Эндрю.

– Да ничего, в том-то и дело! Я даже не имею права заходить на кухню! А ведь мы трудимся на одну хозяйку!

– Вы что, поссорились?

– Она всегда боялась потерять работу. Вот и отпихивает всех, кто может ступить на ее территорию. Я работал здесь до нее и тоже жил отдельно. Держать меня на расстоянии не так уж сложно. С вами у нее будет больше хлопот…

– Неужели со временем она так и не успокоилась?

– Не думаю.

– Все еще настроена против вас…

– Тут другое… Вам я могу признаться. Я один, она тоже одна, вот я как-то и попытался…

– Понимаю.

– А ей это не понравилось. Вот с тех пор она на меня и взъелась. Я, конечно, действовал не очень-то деликатно, но все же…

– Простите, что задаю вам такие вопросы, но, раз уж я здесь, я хочу понять, почему в замке все идет вкривь и вкось. И это касается не только водопровода, но и того, что творится у людей в головах.

– Мир таков, месье Клейк! Таков печальный удел человеческий. Мы катимся к хаосу, и люди все дальше от совершенства…

– Стало быть, это правда…

– Это вы о чем?

– О том, что французы философствуют по любому поводу. Ну, ладно, Манье, плесните мне вашего глистогонного, и я пойду.

Филипп торопливо достал бокалы и бутылку без этикетки.

– Знаете, месье Флейк, играть в шахматы на воздухе гораздо приятнее, чем в доме. Мы можем устроиться в беседке. Давайте не будем откладывать в долгий ящик, воспользуемся последними погожими деньками…

– Вы мне положительно нравитесь, месье Манье. В самом деле нравитесь. Но если вы еще раз исковеркаете мою фамилию, я вырву ту хреновину, что у вас потоптал, и скромлю вам вместе с землей и корнями.

Четвертый день подряд Блейк осторожно ставил свой таинственный прибор возле кота, а тот позволял себя гладить.

– В конце концов я разгадаю твой секрет, – шепнул коту Блейк.

Утреннее солнце заливало кухню ярким светом. Одиль была на этаже Мадам, помогала ей одеваться. Ровно в девять часов Эндрю услышал, что кто-то ковыряет ключом в замочной скважине. Он вышел в холл, но звук шел не от входной двери. Он пошел назад, и тут в конце западного коридора увидел крадущуюся тень. Если это Манон, то почему она прошла через служебную дверь, которой никто никогда не пользуется? А если это не Манон? Надо пойти посмотреть, подумал Блейк. Решительным шагом он устремился за тенью. В кладовой никого, в прачечной тоже. Блейк осторожно открыл последнюю дверь.

– Манон, вы здесь?

В дальнем углу комнаты, возле полок с бытовой химией стояла Манон и что-то искала на верхней полке.

– Здравствуйте, месье Блейк. Как поживаете? Произнося эти слова, она даже не обернулась. Что-то здесь не так, подумал Эндрю. Он уже собрался развернуться и уйти, но не в его характере было, почуяв неладное, не попытаться разобраться, в чем дело.

– Хорошо, спасибо. А вы?

– Классно, все в порядке.

Голос у девушки был какой-то странный.

– А как прошел день рождения Жюстена? – спросил Блейк. – Вы все успели приготовить, как хотели?

Девушка перестала шарить среди коробок и флаконов и тяжело вздохнула. Вся как-то обмякнув, она прильнула лбом к полке. Потом тихонько заплакала.

– Что случилось, Манон?

Эндрю положил руку ей на плечо. Она продолжала плакать, потом опять вздохнула и ответила:

– Это был худший вечер в моей жизни.

– Не всегда получается так, как хотелось. Не стоит так расстраиваться.

Манон повернулась к Блейку: лицо ее выражало горечь, глаза опухли и покраснели от слез.

– Не в этом дело, – сказала она, шмыгая носом. – Он меня бросил.

– Бросил вас во время празднования своего дня рождения? Но почему?

– Потому что он большой подлец!

– Но он вам что-то сказал?

– Жюстен не хочет от меня детей.

– Но, может быть, еще рано строить такие планы…

– Не рано. Я беременна, уже два с половиной месяца. Эндрю остолбенел.

– Я хотела сделать ему сюрприз, – продолжала Манон. – Мне так хотелось сообщить ему первому, в день, когда ему исполнилось двадцать шесть. Сначала он подумал, что я его разыгрываю, ну, чтобы его проверить. А когда убедился, что это правда, рассвирепел. Обвинил меня в том, что я все подстроила, а я ничего не подстраивала! Он сказал, что я хочу его захомутать, но что он не поддастся. Мы разругались, и он уехал и сказал, что больше мы никогда не увидимся.